– А ничего, спасибо, – ответил Джо с некоторой торжественностью, все также жмурясь. – А вы как здравствуете?
– Спасибо, хорошо. Так чем могу служить?
Видимо, этот вопрос поставил его в тупик. Во всяком случае, он несколько секунд молчал, чуть приоткрыв глаза и что то сосредоточенно разглядывая за моим левым плечом. Затем как будто пришел к окончательному выводу, снова зажмурился, кашлянул и продолжал:
– Вы бы не заехали? Корову бы малость почистить?
– Прямо сейчас?
Джо погрузился в серьезные размышления, пожевывал губами, почесывал свободной рукой ухо и, наконец, изрек.
– Чего уж.. И до утра подождет. Всего вам хорошего и позвольте вас поблагодарить.
Он с величайшим тщанием повесил призрачную трубку, повернулся и с большим достоинством спустился с крыльца. Он шел, почти не пошатываясь, и какая-то целеустремленность в его движениях подсказала мне, что он возвращается в "Рыжего медведя". Я было испугался, что он свалится перед дверью скобяной лавки Джонсона, но к тому времени, когда он свернул за угол, за которым лежала рыночная площадь, походка его стала совсем твердой, и я перестал за него опасаться.
И я помню, как мистер Биггинс стоял у стола в нашей приемной, глубоко засунув руки в карманы и упрямо выставив подбородок.
– У меня корова чего-то кряхтит.
– Что же, надо будет ее посмотреть. – Я взял ручку, чтобы записать вызов.
Он переступил с ноги на ногу.
– Уж не знаю. Может, ничего с ней такого нет.
– Ну, как скажете…
– Э, нет! – возразил он. – Это как вы скажете, вы же ветеринар-то.
– Но как я могу сделать заключение? Я ведь ее не видел. Лучше я к вам заеду.
– Так-то оно так, да только накладно выходит. Вы же по десять шиллингов берете за одно погляденье. А потом только знай денежки выкладывай, и лекарства там, и то и се.
– Да, конечно, мистер Биггинс, я понимаю. Так, может быть, дать вам что-нибудь для нее? Коробку порошков от желудка?
– А почем вы знаете, что у нее с желудком неладно?
– Ну, собственно говоря…
– Может, какая другая хворь.
– Совершенно справедливо, но…
– Корова-то – лучше не бывает, – заявил он воинственно. – Я за нее на ярмарке в Скарберне пятьдесят фунтов отвалил.
– Да, корова, наверное, прекрасная. А потому, мне кажется, ее тем более необходимо осмотреть. Я мог бы приехать к вам во второй половине дня.
Наступило долгое молчание.
– Оно так. Да только вы, небось, и опять приехать захотите? Завтра, а то еще и послезавтра. Не успеешь оглянуться, а счет до небес вырастет.
– Мне очень жаль, мистер Биггинс, но теперь все очень дорого.
– Это верно! – Он энергично закивал. – Пожалуй, дешевше будет просто отдать вам корову и дело с концом!
– Ну, зачем же так… Но я вас понимаю.
Я задумался.
– Может быть, дать вам не только желудочных порошков, но и жаропонижающую микстуру? На всякий случай.
Он долго смотрел на меня ничего не выражающим взглядом.
– Так вы же все равно точно знать не будете, а?
– Ну, разумеется, не совсем…
– Может, в ней проволока сидит.
– Не исключено.
– Тогда чего же ей в глотку лекарства лить? Толку-то никакого не будет!
– Вы совершенно правы. Никакого.
– Коровы-то я терять не хочу, вот вам и весь сказ! – разъярился он. – Эдак и совсем разориться недолго!
– Я прекрасно это понимаю, мистер Биггинс. Потому-то я и полагаю, что ее необходимо осмотреть. Если помните, я с этого и начал.
Ответил он не сразу. Напряженный взгляд и легкий тик в щеке выдавали, какая в нем бушует внутренняя борьба. В конце концов он просипел:
– Может и так… только… э… до утра погодить нельзя? Вдруг да у нее само собой пройдет?
– Прекрасно! – Я даже улыбнулся от облегчения. – Утром сразу же посмотрите, как она, и, если ей не станет получше, позвоните мне до девяти.
От моих слов он еще больше потемнел.
– А коли она до утра не протянет?
– Да, конечно, некоторый риск существует.
– Чего вам и звонить-то, раз она подохла, а?
– Совершенно верно.
– Звонить-то я буду Мэллоку, живодеру, так?
– Боюсь, что так…
– Да на кой мне мэлловские пять фунтов за такую-то корову?
– Хм-м… Вы, безусловно, правы.
– Уж больно она хороша!
– Охотно верю.
– Потерять-то мне ее никак не с руки.
– Я понимаю…
Мистер Биггинс набычился и грозно посмотрел на меня:
– Ну так и что же вы думаете делать?
– Минутку! – Я провел пальцами по волосам.– Может быть, вы подождете до вечера и поглядите, как она себя будет чувствовать, и, если ей не станет лучше, скажем к восьми, вы мне позвоните, и я приеду.
– Приедете, значит? После восьми? – осведомился он, сужая глаза.
Я одарил его сияющей улыбкой.
– Совершенно верно.
– Верно-то верно, да только в прошлый раз, когда вы ночью приезжали, вы это в счет поставили, нет, что ли?
– Возможно. – Я развел руками. – В ветеринарной практике принято…
– Вот и выходит, что это еще накладней получится.
– Если взглянуть с такой точки зрения, то, конечно…
– У меня ж лишние деньги не водятся, знаете ведь.
– Я представляю…
– И на простой счет еле наскребаю, а тут лишнее плати?
– Но право же…
– Вот и выходит, что вы это зря придумали, верно?
– Пожалуй… не спорю… – Я откинулся на спинку кресла, чувствуя себя бесконечно усталым.
Мистер Биггинс угрюмо жег меня взглядом, но я не собирался больше предлагать никаких гамбитов и в свою очередь уставился на него, как я надеялся, с непроницаемым видом, который должен был по моим расчетам яснее всяких слов сказать, что я готов выслушать любое его предложение, но сам ничего предлагать больше не собираюсь.
Тишина, воцарившаяся теперь в приемной, оставалась нерушимой очень долго. В конце улицы церковные куранты отбили четверть, в отдалении, по-видимому, на рыночной площади, затявкала собака, мимо окна на велосипеде промелькнула мисс Добсон, дочка бакалейщика, но мы оба молчали.
Мистер Биггинс жевал нижнюю губу, бросал на меня отчаянные взгляды и тотчас вновь принимался созерцать свои ноги. Он явно исчерпал все возможности, и в конце концов мне стало ясно, что инициативу я должен взять на себя, причем категорически.
– Мистер Биггинс, – сказал я, – мне пора ехать. Вызовов у меня много, но мне предстоит побывать на ферме в миле от вашей, так что часов около трех я погляжу вашу корову.
Я встал, показывая, что разговор окончен.
Фермер затравленно посмотрел на меня. Видимо, он смирился с мыслью, что мы зашли в тупик и останемся в нем еще долго, а потому моя внезапная атака застала его врасплох. Он открыл было рот, но ничего не сказал и повернулся к двери. На пороге он остановился, поднял руку, секунды две умоляюще смотрел на меня, а потом понурился и вышел.
Я следил в окно, как он переходит дорогу: посреди мостовой он внезапно нерешительно остановился, что-то буркнул и оглянулся на наше крыльцо. Меня охватил страх, что его собьет машина, но тут он расправил плечи и медленно пошел дальше.
А иногда получить ясную картину не удается и по телефону.
– Боб Фрай говорит.
– Доброе утро. Хэрриот слушает.
– У меня свинья что-то не того.
– А-а! Так что с ней?
Булькающий смешок.
– Это вы мне скажите!
– О!
– Чего бы я стал вам звонить, кабы сам знал, что с ней? Хе-хе-хе!
То обстоятельство, что эту шуточку я слышал уже две тысячи раз, не меньше, помешало мне от всей души присоединиться к его смеху, но какое-то кудахтанье я из себя выдавил.
– Совершенно верно, мистер Фрай. Нуте-с, почему же вы мне звоните?
– Так я же объяснил, черт дери! Чтобы узнать: что с ней такое.
– Это я понял, но мне нужно знать поподробнее. Вы сказали, что с ней что-то не того. Но что именно?
– Куксится чего то.
– Да-да. Но не могли бы вы объяснить, в чем это заключается?
Пауза.
– Понурая она какая-то.
– Что-нибудь еще?
– Да нет вроде. Вообще дохлая она, если на то пошло.
Я ненадолго задумался.
– Так… э… Я попробую спросить вас немножко по-другому: Зачем вы мне звоните?
– Звоню, потому что вы ветеринар. Это же ваша работа, разве нет?
Я предпринял новую попытку.
– Было бы лучше, если бы я знал, что с собой захватить. Какие у нее симптомы?
– Симптомы-то? Ну, неможется ей вроде бы.
– Да, но как она себя ведет?
– А никак. Потому я и забеспокоился.
– Гм, гм! – Я поскреб в затылке. – Ей что – очень плохо?
– Да уж не хорошо.
– Вы, кажется, сказали, что дело срочное?
Новая долгая пауза.
– Ну, она не так, чтобы уж, а только и не очень. Совсем тела не нагуливает.
– Вот-вот. И давно это с ней?
– Да уж порядком.
– Ну, а точнее?
– Чего уж там говорить. Давненько.