Читать интересную книгу Конец буржуа - Камиль Лемонье

— Замолчи! — простонала г-жа Рассанфосс, напуганная ее негодованием. — Зачем бередить старые раны? К тому же, — добавила она, стараясь улыбнуться, — ты чересчур строга к своим братьям. Они еще очень молоды, им надо перебеситься, как говорит отец. Они ничуть не хуже большинства молодых людей. Было бы несправедливо требовать от них слишком многого.

— В таком случае следовало бы отнестись снисходительнее и к дочерям, — жестко сказала Гислена. — Они ведь получили такое же мерзкое воспитание, как и все девушки нашего круга.

— Дорогая моя, у тебя какой-то совсем особый взгляд на все эти веши. Женщина всегда остается женщиной, существом покорным и всепрощающим. Закон жизни накладывает на нее больше тягот, чем на мужчину. Скорее всего дело именно в этом. Тем более следует воздать ей за то, что она безропотно все принимает. И притом, видишь ли, сын — это всего-навсего мужчина, а дочь — это уже семья. О, я знаю, ты скажешь мне, что времена теперь не те, что взгляды мои устарели. Это не так, долг наш всегда остается долгом; так было, так будет. У женщины никогда не будет права жить и думать так, как мужчина. Сама наша природа протестует против подобной нелепости.

В ней заговорила закоренелая, полная предрассудков мещанка:

— Это нелепость, ты слышишь? Сплошная нелепость! До чего же мы дожили! Мы позабыли все, что людям испокон века свойственно было уважать. Матери наши были настоящими святыми: они учили нас добродетели — как семейной, так и всякой другой. Послушать тебя, так можно подумать, что до сих пор люди жили не так, как надо, и что появится новое евангелие, которое будет лучше старого. Так вот, знай: по твоему евангелию я жить не хочу. Я достаточно стара, чтобы жить так, как жила, и я знаю, что живу так, как надо. Оставим этот разговор, мы с тобой все равно не поймем друг друга.

— Ты говоришь так, как будто ты никогда не страдала, мама, — сказала Гислена, вставая с места.

Они возвратились в замок. Кормилица издали показала на них ребенку, улыбаясь во весь рот своей широкой, простодушной улыбкой. Гислена кинулась к нему.

— Милый ты мой! — вскричала она, сразу вся преобразившись, раскрыв объятия его маленьким ручкам, которые барахтались в воздухе. — Помири-ка своих двух мам!

Г-жа Рассанфосс, которой всегда надо было быть чем-то занятой, на следующее же утро нашла себе множество дел. Страсть все проверять самой, которая в Ампуаньи заставляла ее ежеминутно совать свой нос в хозяйство, проявилась и здесь. Она перерыла шкафы, проверила расходные книги, нашла, что расходы по дому непомерно велики.

— Видишь ли, дорогая, у тебя много денег уходит зря. В кухонной книге вообще ничего нельзя понять. Тебе надо было бы делать так, как делаю я: почаще ходить на кухню, не спускать глаз с прислуги, заставлять ее отчитываться перед тобой. Покойная мама всегда говорила, что деньги счет любят. Ах, что бы со мной было, если бы я во все не вникала сама! Кто знает, до чего бы твой отец нас довел.

Утром Гислена была рассеяна и раздражена. Просматривая почту, она натолкнулась на какое-то письмо и, узнав почерк, разорвала его на мелкие клочки, не читая.

Г-жу Рассанфосс это удивило.

— Я и не читая, знаю, о чем здесь говорится, — сказала Гислена.

Наступило молчание. Потом Аделаида только спросила:

— Это от Лавандома?

Гислена уже не в силах была сдержать свой гнев:

— Подумай только, если даже я стану отказывать себе в самом необходимом, я все равно не смогу удовлетворить аппетиты этого ненавистного мне человека. Знаешь, чего он от меня хочет? Как всегда, требует денег. Приданое мое идет на содержание его любовницы.

— Какая низость! — в отчаянии воскликнула г-жа Рассанфосс. — Ах, теперь я хорошо понимаю, почему ты так сократила расходы по дому, продала лошадей, отказалась от всего, что раньше любила. Действительно, не хватало нам еще этого! Разве я не достаточно наказана тем, что вижу тебя здесь, заточенной в этой глуши?

— Да, все это сущая правда. Я не хотела тебе ничего говорить, я думала сохранить это в тайне, как и все остальное. Но в конце концов я не выдержала. Когда отец приезжал сюда, он пытался меня предостеречь, а я ему на это ответила, что виконт получит столько, сколько захочет, что я предоставляю в его полное распоряжение все мое состояние… Но тогда у нас все было по-другому. Тогда не было моего Пьера… Теперь не то. Нет, теперь я буду глуха ко всем его просьбам. Я сумею, когда надо, выпустить когти и защитить себя.

— Ты сама видишь, — сказала г-жа Рассанфосс после продолжительного раздумья, — видишь, что надо сделать: надо порвать с ним раз и навсегда. Предоставь это нам, ты уже и так достаточно настрадалась.

Гислена только махнула рукой.

XXII

Великое событие совершилось. Вся семья его одинаково ждала, но каждый принял его по-своему. Избрание Эдокса, возвеличивая ветвь Жана-Оноре, тем самым принижало его брата. Никчемность обоих сыновей Жана-Элуа становилась все более очевидной, и это не могло не уязвить родительского самолюбия.

— Неужели Гислена была права? — спрашивала себя г-жа Рассанфосс. — Неужели нам придется отказаться от сколько-нибудь серьезных надежд? — Поездка в Распелот, казалось, еще больше растравила ее раны. Она все чаще давала волю своему раздражению и теперь уже окончательно переложила на мужа всю вину. Газетчики выкрикивали на улицах результаты выборов. То и дело приходили телеграммы, поздравительные письма. И вот, сидя за обедом, она вдруг воскликнула:

— Этого следовало ожидать. Твой брат становится главою нашего рода. А нам остается только плестись в хвосте. Это твоя вина, что из твоих сыновей ничего не вышло: надо было воспитать их иначе.

Жан-Элуа пожал плечами. Женщины ведь ничего дальше своего носа не видят. Ум их не способен охватить отдаленных последствий того или иного поступка. На Эдокса она смотрит как на какого-то соперника, но в действительности его избрание должно еще больше сплотить их семью для выполнения ее великой роли.

Ведь семья состоит из нескольких членов, и чем крепче они между собою спаяны, тем это выгоднее для всех в целом. А сила их рода, сила Рассанфоссов, заключена как раз в их выдержке, которая во все времена неизменно сопутствовала их возвышению. Поэтому теперь, когда один из них будет заседать в парламенте, дело колонизации завершится наконец явным успехом. Сначала ведь все шло хорошо, и предприятие, которому покровительствовало само министерство, получило всеоб-шее признание. Но потом оппозиционная пресса стала утверждать, что это всего-навсего хитро придуманная разбойничья уловка. Административный совет с трудом замял судебный процесс, который затеяли из-за клеветнического пасквиля. Начали раздаваться голоса, ставившие под сомнение весь этот план. То, что сначала представлялось вполне основательным, теперь вдруг вызвало во всех разочарование. Огромные болотистые пространства, расчищенные и вспаханные большими партиями рабочих, оставались бесплодными, несмотря на гуано и пудрет — удобрения, которые привозили сюда целыми пароходами. Только на какой-нибудь сотне гектаров, где земля была несколько лучше, появились скудные всходы ржи и картофеля. Этим дело и кончилось. Все другие участки оставались такими же пустынными, как и были. В надежде, что ирригация, равно как и различного рода удобрения и химические соли, сделает свое дело и что эти болотистые равнины станут плодородными, Рабаттю, взявший подряд на производство строительных работ, кинул туда своих каменщиков, и очень скоро дороги, вокруг которых выросли домики, фермы и другие хозяйственные постройки, изрезали эту пустыню вдоль и поперек. Но несмотря ни на что, заселение шло очень медленно. Казалось, земельные собственники никак не хотели примириться с типом построек, который широко распространен во всех городах, считая, что здесь он нарушает привычный уклад деревенской жизни. Казалось, им был не по душе этот переворот в краю, который их трудолюбивые предки оставили нетронутым и которому в силу большой удаленности от дорог и чрезвычайно редкого населения, должно быть, все равно суждено было пустовать, несмотря на всю поднятую вокруг шумиху. Престиж Эдокса, представителя закона, человека, который постоянно бывал в министерстве, не мог не повлиять на ход дела. Теперь государство построит железные дороги, чтобы связать старые поселки с новыми. Тем самым эти новые поселки будут уже официально признаны и заселены.

— К тому же, — добавил Жан-Элуа, пересчитав все преимущества, которые может повлечь за собой избрание Эдокса на столь высокий пост, — если я не сумел воспитать моих сыновей, то надо сказать, что воспитание дочерей тебе тоже не очень-то удалось.

Как только они начинали ссориться, они всякий раз пили снова и снова едкую горечь этих воспоминаний. Достаточно ведь было взглянуть на их детей, чтобы убедиться в том, что это вырождение; бурная кровь, которая когда-то текла в жилах их предков, обратилась в прокислую гущу, и уделом этого хилого поколения были или болезни, или пороки… Эти нескончаемые раздоры покрывали морщинами лица супругов, иссушали их сердца. Чувствуя себя виновными, оба с еще большим ожесточением обвиняли друг друга.