Читать интересную книгу Флотская богиня - Богдан Сушинский

Кавалерийский полк, где служил Гребенин, имел большие потери. Его отвели с передовой и, расквартировав в соседней Возрадовке, спешно пополняли теперь людьми, лошадьми и особенно вооружением, реорганизовывая при этом в резервный стрелковый полк. За пополнением начальник штаба как раз и прибыл в Томаковку.

— Это ничего, что уже в который раз я появляюсь рядом с вами? — извиняющимся тоном спросил подполковник, когда начальник госпиталя позволил Гайдук отлучиться на час из палаты, где она дежурила.

Вместе с Корневой и еще одной медсестрой, Евдокимка квартировала в спрятавшемся посреди старого сада большом доме. В саду, отделявшемся от просторного больничного двора лужайкой с родничком и миниатюрным озерцом посредине, эти двое и спрятались от любопытствующих глаз.

— Наоборот, плохо, что вы слишком редко появляетесь, — потупив глаза, но в то же время довольно решительно, ответила девушка.

— То есть тебе хочется, чтобы…

— Ну, конечно же хотелось бы! — решительно молвила Евдокимка, даже не дослушав подполковника.

Мужчина с признательностью взглянул на девушку и надолго умолк.

Только вчера, перехватив ее грустный взгляд, умудренная жизнью Корнева, давно превратившаяся не только в подругу, но и в старшую сестру, наставницу, спросила Евдокимку:

— Что, госпитальер, по дворянину своему тоскуешь?

С легкой Вериной руки Виктора Гребенина они называли теперь только так — «дворянином», чтобы никто посторонний не догадался, о ком именно идет речь.

Степная Воительница вздохнула:

— По ком же еще?

— Так ты что, в самом деле влюбилась в него? То есть вот так, по-настоящему?!

— Наверное, по-настоящему, — пожала плечами Гайдук. — А как еще иначе можно влюбляться?

— Вообще-то по-всякому, — уклончиво ответила Корнева. — Сама видишь, как оно в жизни происходит. Видно, права все-таки наша сестра-хозяйка: «Война — войной, а природа своего требует». Судя по мне, как раз в войну эта самая «природа» просто-таки готова взбеситься. И это сейчас, осенью. Представляю себе, что со мной будет твориться весной. Просто какое-то бешенство плоти. Порой думаю: «Может, потому все это бешенство и зарождается, что вокруг такое несметное количество людей гибнет?»

Евдокимка понимала, что имела в виду медсестра. Уж чья-чья, а Корневой женская природа требовала своего все чаще и настойчивее. Несмотря на то, что хозяйка плоти душой все еще оставалась приверженной капитану Зотенко, у нее то и дело появлялись новые ухажеры — из медперсонала местных больниц, из легкораненых или из тех бойцов, которые по случаю посещали своих товарищей. «Полевые романы» эти были хоть и краткотечными, но, как правило, отчаянными. И медсестра давно не стеснялась их: «Если я позволила мужчине обнять себя, — то уж не выпущу из рук, пока не пресыщусь им». Пресыщаться же Корнева, как сама утверждала, очень любила, а главное, умела это делать…

— Так ты, госпитальер, не будь дурой, — поучала ее медсестра. — Как только дворянин твой появится, так и откройся ему… Пардон, отдаваться тебе пока что рановато. Но признаться в любви — уже можно.

— А то, что подполковник намного старше меня?

— Зато ты у нас юная, а значит, впереди у вас — целая жизнь. И потом, разницы в возрасте должен страшиться он, а не ты.

— Вот он и страшится… — удрученно обронила Евдокимка.

— Что-что?!

— Говорю, что, наверное, именно этого он и страшится: ему — вон сколько, а мне всего-то… Поэтому он такой сдержанный в поведении со мной. И ни одного письма не написал.

— А разве обещал писать?

Евдокимка решительно покачала головой:

— Не обещал.

— То-то и оно… — по привычке своей Вера вытаращила на нее свои огромные карие глазища и даже языком пощелкала от наплыва каких-то каверзных мыслей. — А ведь ты, госпитальер, права: наверное, из-за возраста своего наш подполковник тушуется перед тобой. Не хочется отбивать его, все-таки мы подруги, — вновь мечтательно пощелкала языком Корнева. — А то я бы оч-чень быстро и оч-чень наглядно объяснила бы тебе, как в подобных случаях следует вести себя с мужчинами.

— Так объясни! — наивно загорелись глазки Евдокимки. — Что тебе стоит?

— Дура, я же сказала «наглядно». А как тебе, младовозрастной, объяснять такое?

— Но ведь здесь, с вами, на войне, я — как все.

— Кто же виноват, госпитальер, что для войны ты уже по-настоящему созрела, а для любви все еще нет? Понимаю, несправедливо. Но что поделаешь? Вот что мне по-настоящему нравится в твоем подполковнике, так это порода… Словом, порода — она и есть порода. С удовольствием родила бы от него сына!..

Однако все эти разговоры оставались в прошлом, а сейчас, посреди затянувшегося молчания, подполковник вдруг взглянул на часы и этим словно бы подстегнул Евдокимку:

— Скажите, вы, наверное, чувствуете себя неудобно от того, что у нас большая разница в возрасте?

Они прогуливались по едва приметной тропинке, ведущей через сад. Стараясь идти рядом с девушкой, начальник штаба как раз хотел перешагнуть через старый, исполосованный короедами, пень. Однако, услышав Евдокимкины слова, он так и замер, упираясь носком сапога в трухлявое корневище.

— Это хорошо, что ты спросила об этом. Особенно, что ты сама начала этот разговор, хотя должен был бы я. — Виктор достал портсигар, постучал мундштуком папиросы о его серебряную крышечку, но, передумав, нервно вложил табачное зелье на место. — Признаться честно, я только об этом и думаю.

— Права была Корнева, когда сказала: «Кто же виноват, госпитальер, что для войны ты уже по-настоящему созрела, а для любви все еще нет».

— Не одобряет, значит, что между нами, ну… такие отношения?

— Что вы?! Только и делает, что подбадривает, вас при этом всячески расхваливая.

— И к какому же выводу мы придем, юная леди?

— Наверное, к самому естественному: меньше думайте о своем возрасте, а больше обо мне.

Взобравшись на пень, подполковник вдруг запрокинул голову и на всю мощь своей луженой командирской глотки рассмеялся:

— Господи, а ведь ты права! Как только вспоминал о тебе, тут же ловил себя на мысли: «Ну что ты творишь?! Ведь это же совсем еще ребенок. Найди себе нормальную взрослую женщину».

— Так ведь я и есть — та самая, уже достаточно взрослая, нормальная женщина.

— Даже так?! — вновь пошел он рядом с Евдокимкой. Шаг у него был легкий, пружинистый, плечи почти не шевелились, словно на параде. — Одно могу отметить: со дня нашей последней встречи ты заметно повзрослела.

— И если учесть, что скоро мне исполнится восемнадцать… Кстати, в моем возрасте мама уже была замужем и даже вынашивала меня в утробе.

— Эт-то аргумент, — признал Гребенин. — Как я ни укорял себя по поводу твоего возраста, все равно мысленно возвращался к тебе, к твоему облику, к твоей улыбке. Неужели действительно судьба? — о судьбе подполковник не спросил, а как бы произнес, рассуждая вслух.

— Да конечно же судьба! — с подростковой убежденностью заверила его Евдокимка, невольно вызвав у офицера снисходительную, покровительственную улыбку. — Неужели вы все еще сомневаетесь в этом?

— Уже не сомневаюсь, госпитальер, — сдержанно, едва оголяя кончики ровных, удивительно белых зубов, улыбнулся Виктор.

4

Заводское предместье Днепропетровска встретило машину майора Гайдука массированной бомбежкой, кварталами чадящих руин и скопищем беженцев, которые почему-то устремлялись к центру города, словно там, под стенами «властных» учреждений, всех их способны были приютить и защитить.

Не рискуя окончательно увязнуть в этой, никакому регулированию не поддающейся людской трясине, особист сам сел за руль, поскольку немного знал весь город. На одном из перекрестков он ушел в сторону от магистральной дороги, пробился через какие-то закоулки, через опустевшую территорию эвакуированного завода и счастливым образом оказался перед КПП воинской части.

Полковник Яхонтов, только что назначенный командиром дивизии, встретил Дмитрия, на удивление, приветливо. Причем объяснение этому нашлось очень быстро: фамилия полковника Шербетова прозвучала для него, как пароль. В результате комдив не только предоставил майору возможность связаться с полковником по телефону, но и выписал для машины Гайдука пропуск на армейский понтонный мост (поскольку на обычном мосту царило вавилонское столпотворение). Он даже выделил Дмитрию своего офицера-интенданта для сопровождения, тому все равно нужно было попасть на левый берег Днепра.

Шербетов по телефону признался, что их отдел уже готов к перебазированию в Харьков, однако четыре часа в запасе у Дмитрия еще есть — из города решено выдвигаться под вечер, когда спадает активность вражеской авиации.

— Через час буду у вас, — пообещал Гайдук.