class="p1">Касабян берёт разбухший мешок для мусора, толчком открывает окно в переулок и бросает его в кучу на мусорном контейнере.
— Вот почему копится мусор, и внизу ещё не закончено.
— Умный мальчик. А теперь скажи мне, какое число я загадал.
Он садится за стол и тянется мимо переполненной пепельницы за пачкой «Проклятий». Берёт одну себе и протягивает мне пачку. Я беру её и прикуриваю нам обоим от зажигалки Мейсона.
— Что смотришь? — спрашиваю я.
— «Долгое прощание»[99].
— Мило.
— Лучший фильм, когда-либо снятый о Грёбаном Чайнатауне Лос-Анджелеса. И не пытайся спорить со мной, потому что твоё мнение будет неправильным.
Мы пару минут курим и смотрим фильм. Гангстер начинает раздеваться и говорит Эллиотту Гулду[100] делать то же самое. Мне хочется спросить о Кэнди, но слова не идут с языка. У меня была фантазия, что она перебралась сюда, заняла моё место и ждёт меня. Одиночество делает тебя глупым.
— Если деньги пропали, почему горит свет? Как ты платишь за всю эту еду?
Касабян выпускает кольца дыма в сторону видеоэкрана.
— Не все деньги пропали. Только те, о которых он знал. Кое-что я присвоил. Ты достаточно раз пытался вышвырнуть меня, так что я создал себе трастовый фонд.
— Знаю.
Он оборачивается и смотрит на меня.
— Давно?
— Всегда. Ты вор. Ты не можешь не воровать. И, вероятно, я дал тебе какой-то повод для этого. Сколько ты скопил?
— Около двухсот штук.
Я кашляю, едва не поперхнувшись сигаретой.
— Двести штук, и ты всё ещё прячешься и питаешься пончиками из службы доставки?
Он качает головой.
— Кажется, что это много, но это точно не деньги на-всю-оставшуюся-жизнь. По крайней мере, магазин принёс немного наличных, но с этой утратой…
Несколько месяцев назад Самаэль дал Касабяну возможность заглядывать в Демонический Кодекс, справочник Люцифера-бойскаута по хитроумным жуткостям. С его помощью Касабян также может прятаться за кулисами, наблюдая за частями Ада, словно камера наблюдения.
— Ты вообще заглядывал в Кодекс? Видел меня в Даунтауне?
— Кэнди часто приходила и просила меня об этом.
— Когда ты видел её в последний раз?
— Три недели. Может быть, месяц назад.
— Что ты сказал?
Он вынимает жёлтыми от никотина металлическими пальцами «Проклятие» изо рта.
— То, что я вижу, такое спорадическое. Я не могу видеть везде. Первые несколько дней я мог видеть тебя время от времени, а затем ты покинул эфир.
— Возможно, из-за Люциферства.
— Люциферства?
— Забей. Кстати, я убил Мейсона.
— Уверен?
— У него в голове была большая дыра в том месте, где раньше были его мозги.
— Ну, чувак.
Он опирается локтем о стол и проводит металлической рукой по голове.
— Это лучшая новость, которую я слышал за долгое время. Мне раньше снилось, что он возвращается и находит меня полным калекой, неспособным убежать.
Я произношу это, не давая себе времени подумать.
— Где сейчас Кэнди?
Эллиотт Гулд едет на автобусе в Мексику. Его костюм помят и поношен, а глаза темны, словно он не спал несколько дней. Он выглядит как половина населения Ада и большая часть Голливуда, та половина, что не занимается в тренажёрных залах, поэтому выглядит как колбаса, натянутая на манекены Беверли Хиллз.
— Она не оставила мне грёбаный маршрутный лист. Последний номер, который у меня есть, — клиники твоего друга.
Он тушит сигарету и говорит:
— Ты ведь не собираешься возвращаться сюда? Я как-то привык, что это место принадлежит только мне.
Я встаю, отряхивая с колен крошки от пончика.
— Знаешь, кто я теперь? Я Люцифер, верховный мудак Подземного мира. Я буду спать там, где захочу.
Касабян косится на меня, не отрывая головы от фильма.
— Ты имеешь в виду, что на мели.
— Полностью.
Он открывает один из ящиков стола и достаёт пачку «Проклятий». Вместо сигарет она набита наличными. Он отсчитывает две сотенные купюры и протягивает мне. Я не двигаюсь, чтобы взять их. Спустя минуту, он отсчитывает ещё несколько банкнот. Я беру их и сую в карман.
— Не думай, что я всегда буду позволять тебе быть таким скупым на мои деньги.
— Это мои деньги. Свои деньги ты раздал.
Я не в настроении спорить на эту тему. Поднимаю матрас и пытаюсь нащупать своё оружие.
— Не утруждай себя. Святоша Джеймс забрал их тогда же, когда забрал деньги.
— Даже «Кольт» Дикого Билла?
— Все.
— Старинный «Кольт Нэви» не был настоящим оружием Дикого Билла, но был ближе к нему из всего, что ко мне когда-либо попадало, и теперь он исчез. Это жестоко.
Я достаю из сумки «Глок» и наац. Наац отправляется во внутренний карман пальто, а «Глок» за пояс на спине.
— Я оставлю сумку здесь, пока не выясню, где остановлюсь.
Касабян бросает мне нераспечатанную пачку «Проклятий». Довольно щедро с его стороны. Должно быть, он думает, что у меня день рождения.
— Не стоит. Поуп Джоан по-прежнему работает по ночам в отеле «Бит». Брось ей чутка монет, и, держу пари, она даст тебе наш старый номер. Мне кажется, я даже мог припрятать немного денег в вентиляции.
Я поднимаю сумку и направляюсь к выходу.
— Рад видеть тебя на своих ногах, Старый Брехун.
— Счастливой охоты, Железный Дровосек.
Я мельком замечаю Касабяна в окне у стола. В стекле его лицо обычное и чистое, но сидящий в кресле парень — грязное месиво. Что ж, вот и всё. У Дьявола особенные глаза. Он может видеть грех. Интересно, что видел Самаэль, когда смотрел на меня?
Я сажусь на мотоцикл и еду закоулками с совершенно разумной скоростью в клинику Аллегры. Подаю сигналы руками и всё такое. Взгляни на меня, Мамочка. Наконец-то, законопослушный гражданин.
То, что раньше было клиникой дока Кински, а в настоящее время является клиникой Аллегры, находится в торговом центре рядом с местом пересечения бульваров Сансет и Голливудского. С одной стороны торгового центра располагается франшиза жареных цыплят, с другой местная пиццерия, а между ними вьетнамский маникюрный салон и клиника. На парковке пахнет, как в школьной столовой, и это одно из последних десяти мест, куда заглянул бы любой, охотящийся за тяжёлой ангельской магией.
На всех окнах клиники опущены жалюзи. На двери золотыми самоклеящимися буквами написано «ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ». Я берусь за ручку и тяну. Заперто. Я поднимаю руку, чтобы постучать, и опускаю её. Одно дело повидаться с Касабяном — мы оба самые большие известные друг другу уроды — но здесь будет совсем другое. Здесь обычные люди. Не нормальные обычные, а те, кто действует и ощущает себя как обычные люди.
Я не знаю, что сказать