Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Поцелуй меня, Вида! — вдруг попросила Бьиралла, украдкой посмотрев на Ойку.
Вида, не помня себя от счастья, впился своими губами в сладкие губы своей невесты. Ойка, едва сдерживая слезы, отвернулась от счастливых нареченных.
Добившись своего, Бьиралла быстро заскучала и приказала Виде вести ее в Аильгорд.
— Но как же обед! — воскликнул Вида, для которого даже мысль о том, чтобы расстаться с невестой, была подобна смерти. — Отец с матерью ждут нас.
— Я устала, Вида, — холодно ответила ему Бьиралла. — И хочу домой.
Вздохнув, юноша согласился.
— Мы только заедем в Угомлик, — сказал он. — Оставим там Трикке с Ойкой. А потом я домчу тебя до Аильгорда! Сам буду править лошадьми!
Бьиралла надула алый рот. Почему ее жених не догадался высадить Ойку в сугроб и дать ей самой добраться до замка? Угомлик был недалеко, его вершины виднелись над черной кроной леса, так что к обеду бы Ойка точно доковыляла.
— Я хочу домой сей же миг! — топнула Бьиралла ногой.
И Вида повиновался ей.
— Вези нас в Аильгорд. — приказал он вознице. — И скорей!
Всю дорогу Бьиралла холодно глядела то на своего жениха, то на его брата, который все пытался завести с ней разговор, то на бледную Ойку, сидевшую в санях, словно истукан.
Уже на подъезде к Аильгорду она чуть оттаяла и одарила Виду улыбкой.
— Славно покатались! — сказала она на прощанье и подставила щеку для поцелуя.
— Я люблю тебя, Бьиралла! — выпалил Вида, прижимая ее к своей груди. — Ни дня без тебя не проживу!
Бьиралла, засмеявшись, скрылась в замке, даже не взглянув на сидевших в санях Ойку и Трикке.
— Я счастлив! — выдохнул Вида, когда возница поворотил обратно в Угомлик. — И как я раньше жил без нее?
За год жизни с пришлым оннарцем Иль наловчилась понимать его язык. Она часто расспрашивала его, что было раньше, охая и ахая каждый раз, когда Уульме рассказывал о том, что пришлось ему пережить. Больше всего ей нравилась та часть, в которой совсем еще юный Уульме попал в мастерскую стеклодува, и она раз за разом просила повторить историю его знакомства с Забеном:
Уульме был уверен, что его убьют. И за куда меньшие провинности государи всех стран и народов любили рубить головы своим подданным. А он же — чужак, да еще и посягнул на жизнь владыки! Изруби телохранители его на куски, никто бы и слова им не сказал. Но его почему-то не тронули.
Очнулся он на каменном полу, голый и безоружный. Дышать было больно, а на груди, как он сумел разглядеть, был огромный синяк. Спину тоже немилосердно драло — при каждом вздохе из едва затянувшейся раны начинала сочиться кровь.
Поглядев по сторонам, Уульме понял, что находится в темнице. Из крохотного оконца под самым потолком едва пробивался свет, однако его хватило, чтобы увидеть в углу щербатую миску с водой и большое ведро для справления нужды.
Уульме выпил воду и лег на бок, поджав под себя ноги и стараясь не тревожить спину. Только когда свет совсем погас, до него донеслись незнакомые голоса:
— Этот малец может рассказать нам, куда направился Сталливан. Так что не спускайте с него глаз, но пока убивать обождите — слишком уж слаб. Того и гляди, кончится раньше срока.
Дверь в его тюрьму отворилась, и туда, держа перед собой факелы, вошли трое стражников.
— Ты смотри! — удивился один из них, поддевая Уульме носком сапога. — Не сдох еще.
Уульме огрызнулся.
— Надо бы с него спесь сбить, — предложил второй и со всей силы пнул его в живот.
— Оставь! — подал голос третий. — Господарь ясно сказал, что бить нельзя. Пока не расскажет, где Сталливан.
Он сбросил на каменный пол мешок и ногой толкнул его к Уульме.
— Срам прикрой, — бросил он.
Потолкавшись еще немного, все трое вышли вон, оставив Уульме одного. Снова оказавшись в кромешной тьме, он наощупь развязал тесемки мешка и вытащил рубаху и штаны. Оделся. Выпил остатки воды и снова лег, стараясь не думать о терзавшей его боли.
Крепкое здоровье позволило ему быстро поправиться — раны затягивались на нем, как на собаке. Тюремщики его и вправду не били, надеясь на сговорчивость юного пленника. Однако Уульме было нелегко подкупить — всякий раз, когда его спрашивали о Сталливане, он либо притворялся глухим, либо говорил, что и сам не знает. Даже несколько дней голода и жажды не смогли развязать ему язык. Стражники считали, что он издевается над ними, не желая выдавать заговорщика и преступника Сталливана.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Такой упрямый пленник был не нужен, и начальник стражи, тот самый, который дал Уульме одежду, вдруг решил, что казна понесла убытки и чтобы хоть как-то возместить господарю его потери, несговорчивого мальчишку нужно продать в рабство, а вырученные денежки вернуть туда, откуда их взяли.
— Быть может, плеть надсмотрщика выбьет из него его спесь, — предположил он.
Уульме было все равно. Он был совсем не рад, что остался жив, ибо в тот день он был готов к смерти. Он ждал ее. Ждал встречи с Лусмидуром! И вот теперь у него отняли эту встречу, заставив жить и мучиться дальше. Одно его утешало — Сталливана не поймали, а значит, что хоть тут его жертва не была напрасной.
— Малец, видать, не слыхал о Койсойских торгах, — посмеивались промеж собой его стражники. — Уже через день он будет пить свою собственную кровь!
Любой другой пленник, едва услышав о том, что его хотят продать в рабство в Койсое, запросился бы на рудники, каменоломни, на отвалы, тотчас бы рассказал все, что знал, и вспомнил бы все, что уже успел позабыть. Только не Уульме. Он ничего не знал и не слышал о Койсое — страшном городе рабов и тех, кто ими владеет, но был уверен, что умрет всяко раньше, чем его туда привезут.
Но в тот день, когда его и впрямь должны были отправить вместе с другими несчастными в Койсой, в темницу пришел человек и сказал, что желает забрать юношу. Это был невысокий, но и не низкий человек, с гладким безбородым лицом и густыми короткими волосами. Все в городе видели его и не по разу, но никто не мог сказать ни его имени, ни чем он занимается.
— Я заплачу ровно столько, сколько вы получили бы за него на торгах в Койсое, но избавлю вас от надобности увозить его из Опелейха.
Он не стал торговаться и высыпал на стол пригоршню монет.
— Зачем он тебе? — спросил начальник.
Покупатель прищурился:
— Имен своих заказчиков я выдавать не вправе.
— Ну, раз он тебе и впрямь так нужен, забирай.
И он приказал вывести Уульме. Юноша даже не поглядел в сторону чудного спасителя, словно и не видел его.
— Меня зовут Мавиор, — представился покупатель, подходя к Уульме.
Но тот лишь отвернулся.
— Этот малец словно необученный волчонок, — злорадно сказал начальник, потирая руки.
— Мой господин приручал и не таких, — отрезал Мавиор и толкнул Уульме в спину. Для надежности руки юноши были туго связаны за спиной, а на ногах висели колодки.
Вместе они покинули городскую темницу и пошли по широким, но кривым улочкам Опелейха. На Уульме все глядели так, будто Мавиор вел на привязи медведя, перешептываясь и показывая на него пальцами.
В любой другой день он бы сгорел со стыда от одной мысли, что его ведут на веревке, словно барана, а толпа пялится на него и шепчется. Но сейчас ему было все равно.
— Мы пришли, — сказал Мавиор, когда они подошли к совсем крошечной лавке, и втолкнул Уульме вовнутрь. В лавке никого не было, а сама она была освещена так скудно, что юноша даже не сразу разглядел, какой товар был разложен и расставлен на полках и поставцах. И только потом, когда глаза его привыкли к полутьме, он увидел не только стеклянные фигурки и бусы, но и человека, одетого в цветастые одежды, какие обычно носили нордарцы. Тот сидел, обложившись подушками и поставив ноги на низкую скамейку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Приветствую тебя, Забен, — обратился к нему Мавиор, не кланяясь и не понижая голоса.
Тот кивнул.
- Привычное проклятие - Ольга Голотвина - Фэнтези
- Трактирщик и Владычица ночи - Лучан Борисов - Фэнтези
- Garaf - Олег Верещагин - Фэнтези