Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала голос Ольги был тверд и выразителен, но, когда речь коснулась до братской привязанности, он стал тише и нежнее, дыхание прерывалось, замирало; тоска высоко вздымала грудь; очи ее, отягченные слезами, наконец пролили их в три ручья, и она, рыдая, опустилась на стул. Князь Гремин, энтузиаст всего высокого и благородного, тронутый до глубины души прекрасным самоотвержением Ольги, стоял в восторге, нем и неподвижен. Он поглощал взорами великодушную примирительницу. Сладостное чувство умиления проникло все его существо; одна искра чистой любви осветила всю его душу. Как молния превращает полюсы компаса, так всемогущие слезы невинности превратили в доброту все семена зла и злобы, в груди таящиеся. Он был уже счастлив, ибо высочайшее счастие есть сознание чужих совершенств, сознание высокого и прекрасного.
Ольга, однако ж, почитая безмолвие князя колебанием или отказом, гордо встала и произнесла, сверкая взором:
– Но знайте, князь Гремин, если речь правды и природы недоступна душам, воспитанным кровавыми предрассудками, то вы не иначе достигнете до брата моего, как сквозь это сердце. Не пожалев славы, я не пожалею жизни.
– Нет, нет! Существо неземное! – воскликнул Гремин. – Свою жизнь, хотя бы тысячу раз обновленную, готов теперь пожертвовать я за вас, за Валериана! Ольга! ваше великодушие победило меня!
С этим словом он вошел в залу и громко сказал Валериану:
– Господин майор! я прошу у вас извинения в своей горячности; очень сожалею о том, что вчерась произошло между нами, и если вы довольны этим объяснением, то сочту большою честию возврат вашей дружбы.
Стрелинский, вовсе не ожидая такой развязки, перечитывал весело какое-то письмо, – очень вежливо, однако ж очень охотно протянул руку Гремину.
– Тому легко примирение, – сказал он, – кто сам имеет нужду в прощении, – и друзья обнялись снова друзьями.
– Господа секунданты! скажите по совести, не имеем ли мы в чем-нибудь укорять себя, как благородные люди и офицеры? – сказал Гремин.
– Никогда и никто не усомнится в вашей храбрости, – отвечал гвардеец, обнимая князя.
– Признаваться в своих ошибках есть высшее мужество, – возразил артиллерист, сжимая руку майору.
– Сделав все для света, я прошу у тебя, любезный Стрелинский, для самого себя пяти минут особенного разговора.
Рука об руку с князем вошел Валериан в другую комнату весело и беззаботно, но чело его подернулось, как заревом, когда он увидел там сестру свою!
– Что это значит?! – вскричал он грозно. Но когда сестра с радостным приветом:
– Вы не будете врагами, вы не будете стреляться! – упала к нему на грудь бесчувственна, голос его смягчился…
– Ольга! Ольга! что ты сделала? – произнес он печально. – Невинная, неопытная душа! ты погубила себя!
Тихо опустил он на софу драгоценное бремя, и невольный взор упрека пронзил сердце Гремина; между тем призванный доктор суетился около Ольги.
– Друг! друг! – сказал глубоко тронутый князь. – Не уничтожай меня; я сам чувствую, сколько бед накликало мое безрассудство; подумаем лучше, как исправить ошибку. Поездка сестрицы твоей едва ли утаится от клеветы, и бог весть какими баснями украсит ее свет! Чувствую, что я не стою этого ангела, но чувствую, что без нее нет для меня счастия на земле… И если сердце ее не занято… если… я, как старый друг твой, спрашиваю тебя, Валериан… хочешь ли ты иметь меня зятем?
Стрелинский мрачно взглянул на него:
– Князь! я откровенно скажу тебе, что прежде не желал бы лучшего мужа Ольге, но вчерашняя твоя горячность за графиню заставляет меня сомневаться в счастии сестры!
– Валериан! не разрывай могил минувшего… Кто не был молод! От сего дня я новый человек; прежняя привязанность к сестрице твоей обратилась в страсть неодолимую и неизменную.
– Верю, – сказал Валериан, пожимая руку друга, и указал на сестру, которая начинала приходить в себя. – Милая, добрая Ольга! здесь ты видишь людей, тобой примиренных и благодарных; но, кроме благодарности, здесь есть некто, желающий получить награду, заслужив наказание; он уверяет, что любит тебя, клянется в верности… Доканчивайте, князь Гремин!
Гремин с пылкостию и страхом вступил в трудное объяснение.
– Я буду краток, – сказал он, приближаясь к Ольге, – как ни вредно виноватому быть им. Так, Ольга, я дерзаю искать руки вашей, хотя в глубине души сознаюсь, как недостоин я такого блаженства. Не говорю теперь о взаимности, я буду счастлив и тем, если вы меня не ненавидите, и терпеливо стану ждать чувств нежнейших, как награды.
– Теперь я не имею никакой причины ненавидеть вас; я, напротив, обязана вам благодарностию! – возразила Ольга едва внятно.
– Это лишь слабый образчик моей беспредельной покорности; имея образцом такого ангела, какое доброе качество мне недоступно? Ольга! жизнь без вас для меня пустыня, с вами – рай; решите участь мою!
Ответ Ольги можно было прочесть в каждой черте лица, в трепетании каждой жилки; слезы наслаждения стояли в ресницах, румянец счастия пылал на щеках ее… Все сны, все мечты ее разгадались; она была так невинно счастлива, но ей было так ново и страшно это положение; наконец она приклонила милое лицо свое к плечу Валериана и тихо-тихо сказала:
– Братец, отвечай за меня!
– Князь Николай! вручаю тебе лучшую жемчужину моего бытия. Есть Бог в небе и совесть в сердце, если ты не сделаешь мою Ольгу счастливою!
Тут положил Валериан руку сестры в руку Гремина, и седьмое небо распахнулось для влюбленного.
– Я сегодня так счастлив,