Читать интересную книгу Екатерина I - А. Сахаров (редактор)

– Я и хочу по первым твоим делам видеть – каков ты?

– Увидишь… бояться нечего… Одно скажи: не из немецкой нации?

– Нет… наш, русский…

– Русский, так отчего не назвать? Не может быть тайною…

– Нет… до времени тайна… Особенно от таких прытких, как ты да Ягужинский.

– Стало быть, ты точно завела околесицу, чтобы ему не назвать нужного теперь самой тебе человечка?

– Неужели же я такая дура, что сама себя предам тебе либо ему?

– Я и сам узнаю. Не допытываюсь. А насчёт союза будь спокойна. Свою и своих руку крепко держу… без продажи… без всякой… начистоту!..

– Ладно, ладно. Увидим.

– А ты не разумеешь ни Левенвольдов, ни Сапегу?

– Опять же нет… На кой прах оба… Один не сегодня-завтра свернётся… А другому и поглядеть не дадут.

– Одначе знаем мы кое-что на этот счёт, с чем трудно будет согласить слова-то твои… Сдаётся, что, коли свернётся Сапега, за Левенвольдом очередь?

– Оттого, что вам этак кажется, вас дураками и ставят наши сестры.

– Не во всём! Давай хоть ударимся об заклад, что я тебя проведу!

– Утешайся же этим, а я буду делать своё дело. Вот оно и покажет, кто останется в дураках.

И оба, глядя друг на друга, засмеялись. У каждого из партнёров была в запасе такая стратегема, с помощью которой они думали поворотить дело в свою сторону и приклеить нос противнику.

Смеясь Макаров поднялся с места. Авдотья Ивановна сделала то же, промолвив:

– Давно пора спать. С тобой я опять заболталась было чуть не до света.

– Спать так спать, я и на то согласен… – И, простившись с хозяйкой, Макаров отправился в переднюю.

Надев здесь шубу, он отворил двери в сени, из которых пахнуло холодом. В это время потушили последнюю свечу, оставив запоздалого гостя в совершенном мраке.

Кое-как добрался он до саней и молча сел, толкнув кучера, тронувшего вожжами. Съехали со двора на Неву, и сквозь лёгкую изморозь замелькал огонёк за рекой. Чем ближе к тому берегу, тем яснее.

– Это ведь у светлейшего? – не утерпел Макаров.

– Так точно, – глухо отозвался кучер.

– Стукнемся и мы… авось…

Кучер только вздохнул, вероятно оттого, что потерял надежду на немедленный отдых. Сани подъехали к меньшиковскому дворцу, крыльцо которого было наглухо закрыто, а в углу флигеля, в окне второго этажа, лились на снег яркие лучи света.

Макаров вышел из саней и подошёл к главным дверям, но, видя, что они замкнуты, обошёл дом и с заднего крыльца прошёл прямо во второй этаж. Не найдя никого в передней и в соседней с нею парадной приёмной, Макаров услышал где-то вдали голоса и, идя на них по коридорчику, очутился в ореховой комнате, в которую из соседней, сквозь отверстие замка, падало на пол яркое пятно света и громко раздавался голос светлейшего:

– Вот она как теперь нос подняла… Нас и знать не хочет, а требует на поклон, что ли?

– Видно, что так, – ответил другой голос, по которому Макаров тотчас узнал Ягужинского.

– Хороша воспитательница, нечего сказать! – отозвался голос Варвары Михайловны.

– Так как же, как же… меня оттереть, а самой пуститься во всё… судить и рядить, мутить и концы прятать… Недурно! Только не рано ли так ей всем распоряжать да руководить? Надолго ли хватит теперешнего расположения? Не пришлось бы у нас же подпоры искать да за нами же ухаживать…

– Она надеется, что надёжно забрала в руки, – ехидно сострил Ягужинский и сам засмеялся.

Макаров, выслушав это, не счёл за благо долго таиться в неизвестности, пошарил у дверей ручку и, повернув её, раскрыл дверь и очутился на пороге.

– А-а… вот и ты пришёл! – со смехом сказал князь и, указывая на пустой стул около себя, промолвил: – Садись! Отдохни до отправления нашего… Там будет не до отдыха… может быть.

Алексей Васильевич почесал затылок, не понимая слов светлейшего, тогда как выражение лица его было далеко от шуток или от насмешки.

– Так, ваша светлость, таки поджидали его? – с какою-то насмешливостью молвил Ягужинский.

– Ещё бы! Ты явился очень кстати и непрошеный, а с ним мы условились и, спасибо ему, не заставил ждать, поспевши во самое время.

Макаров закусил губу, чтобы скрыть своё смятение. А у Ягужинского изобразилось на лице нечто вроде любопытства, скоро перешедшего в явное смущение. Желая скрыть его насколько можно, Ягужинский, вопросительно взглянув на Макарова, с усмешкою обратился к нему, подмигивая на князя:

– То-то ты и поторопился завалиться спать у Чернышихи, чтобы вовремя явиться сюда молодцом…

– Я всегда знаю, что и как мне следует делать, – очевидно сердясь, но вполне совладав с собою, обрезал его Алексей Васильевич, и вполголоса сказал Меньшикову:

– Попросил бы я вашу светлость отойти в горницу, в рабочую вашу, подписать кое-что…

– Прежде докончим ужин, а потом, на полчасика, пожалуй, уйдём туда поработать вдвоём с тобой. – И сам подал ему блюдо с почками под кислым соусом.

Алексей Васильевич хорошо понял теперь, как ему держаться при Ягужинском. Да вместе с тем и заключил очень верно, что Павел Иванович, должно быть, сейчас не в великом авантаже у светлейшего.

Поняв, в чём дело, Алексей Васильевич прикинулся беззаботным, принявшись усердно есть и пить, чокнувшись с княгиней и Варварой Михайловной. А та не удержалась, чтобы не кольнуть в свою очередь Ягужинского, сострив как бы над Макаровым:

– Вишь, сердечный, как лакомо угощала тебя Чернышиха…

– Как бы не так; по совести сказать, матушка Варвара Михайловна, нашему-то брату ничего не пришлось… а всё за себя поставили Павел Иваныч с хозяйкою. Ужина их, признаться, мне, грешному, и повидать не удалось, затем что проспал я под столом… А их милости, чтобы мне не мешать, ушли и дверь притворили… и огонь унесли… И что уж там у них, после обильной трапезы, происходило, один на один, Бог один ведает да стены, что всё слышат да из избы сора не выносят…

Меньшиковы и девица Арсеньева залились дружным смехом, а Павел Иванович сперва было надулся, да скоро спохватился и тоже вызвал на уста свои что-то вроде улыбки, не переставая метать на Макарова молниеносные взгляды, которых тот как бы не замечал, продолжая усердно есть и пить. Вот он встал и серьёзно сказал, обращаясь к хозяйке:

– За хлеб за соль приносим благодарение. – И с поклоном прибавил князю:

– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в рабочую?

– Идём, – сказал князь и, подав руку Ягужинскому, сказал. – До свидания… чаю, не увидимся несколько дней…

Тот стал раскланиваться с дамами и скоро удалился, негодуя на всех за неудачный исход прошедшего вечера и ночи.

Когда князь с Макаровым пришли в рабочую, Алексей Васильевич спросил:

– Неужто и впрямь, ваша светлость, изволите ехать куда?

– Да не только я сам хочу… и тебя думал захватить в провожатые, чтобы совет дурацкий назавтра не состоялся…

– Не извольте, ваша светлость, осмелюсь доложить, этого делать… Тогда меня исключат и назначат кого другого, к явной невыгоде вашей… а пока я, Алёшка, тут – не извольте ни в чём сумневаться… всё, что бы они ни вздумали учинить, благовременно будет отстранено… и жаловаться будет не на что… Ни отказа прямого не будет, ни решения такого, как желалося бы им, не последует. А насчёт вашего отъезда… так внезапно… одно бы я позволил себе указать на благорассуждение ваше, неравно, коли потребуется инструкция вашей светлости в Митаве? Ино надобно бы заготовить умненько и контрасигнировать её величеству, то есть её высочеству за маменьку дать бы благовременно, а совету доложить для сведения, а то…

– Никакой инструкции не надо, и я в Митаву ещё не теперь поеду, а нужно мне, под видом якобы осмотреть крепости на рубеже, скатать, неведомо никому, в наши новгородсеверские вотчины да в Почеп – поочистить, что может быть зацепкой по навету Лярского, подлеца… Пусть господа Сенат дают на нас ход его навождениям, ино – на его же голову всё и выльется. Только синодским не забудь напамятовать, что Лярский веру изменил… и за то известно что следует! Рано ещё хвалился, что у его-де, Меньшикова, в вотчине такой-то и такой-то кроются: и книги переписные, и универсалы королевские – поступные акты Синявского. Толстой да Матвеев и разлакомились, написали в сенатскую контору, в Москву, произвести якобы межевой дозор по почепскому дележу у нас… тихомолком, без огласки… А вот я им усы и утру… Пока они сбираются послать, а я сам побываю и посмотрю. Ведь тёртый калач, знаешь ты меня. Дамся я какому ни на есть Петрушке либо Андрюшке за посмех?! Держите, братцы, карман! А Павлушке я спел песнку другую… едем-де гаки поверять в Лифлянды… по жалобам… и Самой намекнул об этом, да прибавил, что ворогов чужестранных буду ждать, нужно весь рубеж осмотреть от Польши. Она нашла, разумеется, что теперь это в самую в пору. Стало, коли после что и узнают, что бы они ни принялись петь, там не будут слушать. А ты впрямь что приготовил для нашего подписанья? Если есть – давай.