— А… — Он откашлялся. — В гостинице. — Дункан погладил подбородок. Эта «гостиница» обошлась ему недешево. Он выбрал это место, зная, что здесь можно принять ванну и сохранить анонимность. И еще он побеспокоился о том, чтобы найти комнату, слишком дорогую для кошелька пирата. Женщины, прислуживавшие здесь, привыкли к странному внешнему виду и манерам своих постояльцев. Поэтому стоило ему показать им несколько монет, как они бегом бросились выполнять его распоряжения, не обратив внимания на тот вопиющий факт, что он нес на руках насквозь промокшую женщину, которая к тому же была без сознания.
В дверь негромко постучали. Лине бросила на него подозрительный взгляд.
— Ваша ванна, сэр, — через дверь объявила молоденькая служанка.
— Внесите ее сюда.
Четверо юношей с трудом втащили в комнату большую деревянную лохань. Будучи вышколенными слугами, они полностью игнорировали присутствие молодой леди. За несколько минут они наполнили ее горячей водой и исчезли. Когда они ушли, вожделенное желание окунуться в эту ванну в глазах Лине подсказало Дункану, что он еще никогда не тратил свое серебро с большей пользой.
— Вы можете принять ванну первой, — с коротким смешком предложил он.
Лине вздохнула. Меньше всего ей сейчас хотелось спорить с ним. Ванна выглядела так заманчиво. Даже звуки смеха этого простолюдина показались ей теплыми волнами, омывающими ее спину. Потом, когда она переоденется в сухую одежду и расчешет волосы, она отчитает нахала за то, что он сбросил ее с борта корабля. Потом, разумеется, она простит его. В конце концов, он спас ей жизнь. И даже заказал для нее ванну.
— Я дам вам знать, когда закончу, — сказала она.
Лине замерла в ожидании, что цыган уйдет, но он всего лишь прислонился спиной к двери, скрестив на груди руки. Ей стало неловко оттого, как он смотрел на нее, будучи таким привлекательным, важным и веселым.
Его непокорные вьющиеся черные волосы ниспадали на плечи, а один особенно упрямый локон свисал на лоб. Ему следовало побриться, но отросшие бакенбарды придавали загадочный и одновременно опасный вид. Теперь, когда он снял повязку, его синие глаза, казалось, смотрели ей прямо в душу, слишком уж живо напоминая о той ночи страсти, которую они провели в каюте Сомбры.
Она быстро отвела взгляд.
— Теперь вы можете идти, — повелительно промолвила она, хотя уже догадывалась, что он вовсе не намеревается уходить.
— Идти? — он вопросительно приподнял бровь.
— В свою комнату, — прошептала она.
— Это и есть моя комната, — тихо произнес он в ответ.
Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.
— А где же тогда моя комната? — спросила она, опасаясь, что ответ и на этот вопрос ей известен.
— Я не жадный, — ответил он, великодушно склонив голову в поклоне. — Что мое, то ваше.
Господь свидетель, она пыталась проявить терпение.
— Мы больше не на борту корабля Эль Галло. Нет необходимости продолжать этот фарс. Мне нужна отдельная комната.
— О! А у вас есть деньги? — невинно спросил он. Но потом ухмыльнулся, и Лине поняла, что он специально все подстроил, воспользовавшись своим преимуществом.
Разумеется, у нее не было денег. Об этом позаботились пираты. У нее отобрали даже медальон. От отчаяния ей хотелось закричать. Будь оно все проклято! Она отнюдь не была беспомощна. Как она может доказать цыгану свою самостоятельность, когда она постоянно вынуждена полагаться на него во всем?
Она села на край постели и принялась снимать сапожок из грубой кожи, доходивший ей до середины голени. При этом она что-то бормотала себе под нос, награждая его всеми известными ей эпитетами, начиная от «грязного мошенника» и заканчивая «бессердечной скотиной».
Последнее выражение задело его за живое.
— Я вовсе не бессердечный, — заявил он ей, отходя от двери. На мгновение он предстал перед ней в облике обиженного маленького мальчика.
— Ну, хорошо, — проворчала она. — Возможно, вы не бессердечны. — Она принялась сражаться со вторым сапожком. — Но вы — простолюдин и нахал. И еще негодяй.
Он только улыбнулся в ответ, отчего она пришла в еще большую ярость. Наконец ей удалось справиться с сапожком, который с чавкающим звуком соскочил с ноги. Она бросила его на пол и с наслаждением пошевелила пальцами. Потом пересекла комнату и начала сражаться с ширмой.
— После того, что между нами было, вы по-прежнему стесняетесь? — спокойно заметил он.
Она вспыхнула. С его стороны было неблагородно напоминать ей о том, что между ними было. Она расправила дешевенькую кружевную ширму перед ванной и скрылась за ней. Вот так, подумала она, пусть не подглядывает. Еще несколько долгих мгновений она боролась с завязками на своей короткой куртке. Чертова одежда промокла насквозь. Чем сильнее она тянула, тем туже затягивались узлы. Она негромко выругалась.
— Что-то не так? — цыган просунул голову за ширму.
От неожиданности Лине едва не подпрыгнула на месте.
Его губы искривились в застенчивой улыбке.
— Я умею обращаться с одеждой.
Она одарила его яростным взглядом:
— Не сомневаюсь.
Он поднял обе руки, шутливо сдаваясь.
— Я всего лишь развяжу завязки, — пообещал он.
У нее, собственно, не было выбора. Эта манящая ванна с каждой минутой остывала. Ей всего лишь придется перетерпеть прикосновение его грубых пальцев к ее коже…
— Здесь у вас тугой узел, — заметил он, осторожно распутывая завязки у нее под подбородком, — почти такой же, как и ткацкий, с которым я когда-то имел счастье познакомиться.
На ее губах неохотно расцвела улыбка.
— Я мог бы просто разрезать эти шнурки, но, боюсь, это ваша единственная одежда, — сказал он.
Она удержалась от напоминания, что это произошло по его вине. Если бы этот ненормальный не… Но сейчас ей было неудобно упрекать его, ведь он помогал ей.
Пока он трудился над завязками, она несколько раз украдкой взглянула на него. Развязывая узел, он нахмурился, его длинные ресницы отбрасывали тень на его смуглые щеки. Прикосновение его пальцев к ее коже было теплым и щекочущим, пока он возился со шнурками. Лучше бы ему поспешить. Она не знала, сколько еще сможет выносить его близость. Ей трудно было сосредоточиться и собраться с мыслями, словно само его присутствие действовало ей на нервы. Вероятно, виной тому было выпитое вино.
— Я действительно извиняюсь за недостаток уединения, миледи, — искренне пробормотал он, — но я не осмеливаюсь оставить вас одну.
— Почему нет? — с любопытством спросила она. Странно, но голос у нее почему-то охрип.