— Мы не всегда повторяем судьбу матерей. — Уосерит догадалась, о чем я думаю. — Сестра твоей матери родила фараону шесть здоровых дочерей.
— Выходит, лучше, если я похожа на тетку? — прошептала я.
— В этом отношении — да.
Помолчав, я спросила:
— А если я вообще не забеременею?
Уосерит метнула взгляд на Пасера.
— К чему говорить такие вещи?
— Нефертари, дать фараону сына — первейшая обязанность главной супруги, — заметил советник.
— А у моей тетки сыновей не было.
— Все равно у нее были дети, — настаивала Уосерит. — Шесть царевен, которых можно выдать замуж за царевичей. Рамсес женился на тебе ради детей, которых ты родишь.
— Он женился, потому что любит меня!
— И ради сына тоже, — сказал Пасер. — Не забывай об этом.
Я поднялась.
— Значит, для него важнее сын, чем жена?
Все молчали; потрескивание углей казалось неестественно громким. Пасер тяжело вздохнул. Уосерит коснулась моей руки.
— Ни один мужчина не выбирает между детьми и женой. Всем нужно и то и другое. — Жрица встала и обняла меня. — Ты вовсе не обречена умереть во время родов.
Я отступила и заглянула ей в глаза.
— Откуда тебе знать?
— Чувствую. — Уосерит пожала плечами. — Ты создана для долгого царствования. Если родишь Рамсесу наследника. И если он выберет тебя главной женой.
— А он это сделает, только если я рожу сына.
— Иначе нельзя.
Я вернулась к себе, вышла на балкон и стала смотреть на луну, плывущую среди тонких перистых облаков. Несмотря на холодный ветер, в воздухе не чувствовалось запаха пыли, предвещающего ливень. Значит, не будет нам спасения от засухи, от надвигающегося голода. Кое-где люди, чтобы накормить своих детей, воровали приношения из заупокойных храмов. Однажды таких воров изловили, но старейшины их оправдали, решив, что важнее накормить живых, чем мертвых. Впрочем, так недолго и прогневать богов; кроме того, скоро начнут голодать богатые, и народ взбунтуется. Какая тогда разница — забеременею я или нет? Будь у меня хоть семеро сыновей, народ обвинит в голоде меня.
В дверном проеме появилась приземистая фигурка.
— Госпожа, у тебя был тяжелый день. Тебе нужно поесть, — проворчала Мерит.
Няня принесла жареного окуня. Я вернулась в комнату, и она протянула мне тарелку, а потом захлопнула деревянную дверь.
— Стоишь в потемках, на холодном ветру, — бурчала она. — Где только у тебя голова!
— Там так красиво, — сказала я. — Наверное, так же чувствовал себя всемогущий Амон, когда в начале бытия возник из темных вод.
— Вот интересно, может ли всемогущий заболеть? Потому что ты-то именно этого, видимо, и дождешься. Садись-ка поближе к огню.
Няня вынула из деревянного ларца покрывало и набросила мне на плечи.
— Знаешь, — сказала она, — во дворце о тебе уже ходят разговоры.
Я отодвинула тарелку.
— Какие разговоры?
Мерит скрестила руки на груди.
— Прежде всего поешь!
Чтобы ее успокоить, я проглотила кусочек рыбы. Мерит улыбнулась.
— Такие, как нам и нужно. О приеме в тронном зале. Ты, наверное, отлично справилась. Во дворце удивляются — такая молодая, а знаешь столько языков, да еще судишь по справедливости. Так говорят и в банях, и на кухне.
Я поставила тарелку.
— Это только слуги болтают.
Няня смерила меня долгим взглядом.
— А каким толкам, по-твоему, поверит народ? Болтовне придворных или тому, что слуги будут рассказывать?
— Думаешь, я смогу завоевать любовь народа?
— Это было бы нетрудно, — тихо отозвалась она, — если бы разлился Нил.
Я подошла к наосу и посмотрела на статую богини Мут. При таком освещении полоска на шее не различалась.
— Мут тебя охраняет, — прошептала Мерит. — Но если у тебя не будет телесных сил, она тебе не поможет. — Няня пододвинула ко мне тарелку. — Ешь!
Я посмотрела через ее плечо и чуть не задохнулась от удивления.
— Что ты тут делаешь?
В дверях стоял Рамсес. При виде фараона Мерит втянула носом воздух и замерла — даже пеликаний мешок на шее куда-то делся.
— Государь!
Она бросилась подавать ему лучшее кресло.
Фараон был в короткой набедренной повязке и простых сандалиях.
— Что ты здесь делаешь? — повторила я.
— Да вот, решил зайти, — как-то неуверенно сказал он. — Ты не возражаешь? Исет укладывается спать, а мне захотелось побыть с тобой.
Изумленная Мерит тут же извинилась и исчезла. Я села напротив Рамсеса у жаровни.
— Сегодня ты впервые принимала просителей, и о тебе говорят все Фивы. У тебя удивительные способности. Я тут подумал… ты, конечно, не обязана… я просто подумал, что ты можешь просмотреть донесения наших лазутчиков.
Я скрыла разочарование. Так вот зачем он пришел!
— Ты не доверяешь своим визирям?
Рамсес смущенно задвигался в кресле.
— Взятка — сильное искушение. Откуда мне знать, что они переводят все точно? Что они ничего не пропускают, ничего не утаивают? При дворе полно предателей.
— Среди твоих советников? Обманывая фараона, они подвергают опасности свое ка.
— Ка никому не видно. А вот ларец, полный вавилонских золотых монет, видно отлично. Даже за целый день работы я не успеваю прочитать все письма, вот и приходится доверять визирям и писцам. Но самые важные донесения — из страны хеттов и из Кадеша… лучше, чтобы их читала ты.
Вот она — возможность стать для него нужной.
— Конечно, — улыбнулась я. — Хоть каждую ночь приноси.
Глава двенадцатая
НАРОД ГОЛОДАЕТ
Весь царский двор знал, что в эти дни фараон должен ночевать у Исет, поэтому, когда он появился в тронном зале под руку со мной, советники замерли. Исет досадливо поморщилась, но меня смутила не ее презрительная усмешка, а отсутствие в зале просителей.
— Где люди? — спросил Рамсес.
При нашем приближении Пасер поднялся.
— Сегодня я отослал просителей, государь. Есть дела более важные.
Анемро встал и простер руки перед фараоном.
— Как тебе известно, государь, Нил не разливается уже четыре года. Житницы Асуана пусты. — Анемро неуверенно посмотрел на Пасера. — Как сообщают писцы, фиванских запасов хватит только до месяца пахона. В лучшем случае — на полгода.
— Так мало? — удивился Рамсес. — Быть не может. Отец говорил, что запасов хватит на год.
Пасер покачал головой.
— Это было до того, как прошло празднество по случаю победы над хеттами, твоя свадьба и прочие праздники. Ведь по случаю праздников в Фивах происходила дополнительная раздача зерна.