Читать интересную книгу Новый Мир ( № 9 2012) - Новый Мир Новый Мир

 

              

Цветочные человечки

Марии Степановой

Волна, набежав, колышет водоросли на стекле —

Человечки цветочные Босха,

Мультика после Освенцима, Знайки, Незнайки,

И видишь во сне голубые глаза на сосне, волос питьевое

Золото, и там, где стол стоял — стол и стоит,

Где был жертвенник — жертвенник, руки омыли,

Убрали портвейн со стола, и девица ложится на стол,

Всплыл хирург весь в светящихся иглах, присосках, а речи!

В светящейся весь чешуе, сам весь нежный, чешуйчатый,

И всё на месте: коленодробилка, бетономешалка,

Колун и колтун, покаянные тускло мерцают рубахи,

Обувка железная и “колыбель для Иуды”,

“Скрипка для сплетниц” и головные уборы

Для тугодумов — все тут, все на месте, а речи!

Речи — родник златоструйный: поет о любви сладкий голос

И ведьмино мерно скрипит колесо

Знайки, Незнайки, в траве человечек совсем как кузнечик,

Еще человечек, еще и еще — колени и локти

Точки опоры, на лилии смотрит в бинокль

Полевой командир, на кривые зодиакальные спицы

Заячьей карусели, устриц гирлянды свисают с алмазной оси:

Огненная Земля, а за ней Антарктида,

Мыс Горн, а за ним Антарктида и лагерные оркестранты

Что там за солнце встает и льдистый

Единорога кровавит рог? А хирург, жестяная воронка,

Друг зверя из бездны, но тайный, лишь ночью бывает:

Фелонь, гиацинты — одни гиацинты давно на уме:

О, Адонай! О, Адонис! А тот ему: друг!

Для чего ты пришел? Постоял, превратился в цветок,

Поднял крылышки и улетел

Снег в подвале, где дети играли в гестапо,

И чайка висит над плывучим, как льдина,

Лесным абортарием, полным тюльпанов, — “Аврора”

Из Нидерландов швартуется в Дублине, а на Москве хоругви

Ветер колышет. Что за лоза оплетает, как спрут бригантину,

Сборные пункты соборного самосознанья,

Опорные пункты? Опричники, хоругвеносцы —

Лучистое, мультикультурное Босх лицезрит человечество:

Знайки, Незнайки, в траве человечек совсем как кузнечик,

Еще человечек, еще и еще: не “полые люди” —

Цветочные, тающие человечки, нагие, как на медосмотре:

Наги все и не стыдятся над огненной стоя рекой

Там, где стол стоял — стол и стоит,

Где был жертвенник — жертвенник,

Кладку разбитой апсиды лоза оплела под луной,

Люминесцентные лампы стоят на руках,

И слетаются сойки, дрозды, Антарктида в цвету,

Лучевая глазная болезнь и малинник в воде, незабудки

У трансформаторной будки — люди в малиннике или

Лилии у Царских врат? Стебли воздушные,

Венчики с зеленоватым отливом снаружи,

А изнутри — синеватым, как ногти утопленников,

И разрозненные лепестки на ковре солеи,

И лишь два, только два еще держатся,

Словно свились на морозе морские коньки,

Разомкнулись, застыли в узоре на стеклах,

Уже затекающем солнцем

 

              

Освящение вод

Шерсть верблюжья, волна волосок к волоску,

И зеленая молния вод, и костер наготы,

Чьи пропорции он выверяет по трупам,

Изобретатель летательного аппарата

И субмарин, фонарь озаряет склеп,

Как свеча подо льдом, как ракушка-жемчужница:

Предполагалось, что жемчуг — роса,

Что в него превращается солнечный свет,

Попадая в ракушку; еще была версия:

Молния бьет в моллюска, тот в ужасе

Створки захлопнул, и молния вьется вокруг

Глаз ее, те превращаются в жемчуг:

И, светясь, уходила ко дну Красного моря ракушка,

Спускалась к обломкам Рамсесовых колесниц  

И костер наготы во тьме светит,

И он разгорается в полную силу, костер наготы,

Цвета водорослей власяница вонзается в плоть,

И Исайя-пророк говорит при потоке,

Бегущем с вершины Хермона, где горнолыжный курорт,

Говорит о пустыне взыгравшей и возвеселившейся,

Пахнет акридами и диким медом, инжиром раздавленным

И ремешками сандалий, и он говорит

О цветущей пустыне, стоит в светоносном потоке

Над глинисто-желтой водой, и волна — волосок к волоску,

И сандалий ремни, волокнистая бездна с глазами ундин,

На дельфинах летящих верхом — на дельфинах, тритонах,

На гадах морских, шелест крыльев, свеча подо льдом и вода,

Отверзаются очи слепых, и веселие вечное над головами их,

И водворение сиринов, пенье над глинисто-желтой водой 

Свет, говорили, кто видел, свет озарил все окрест,

И все бывшие там устрашились: огонь исшел из Иордана,

И ночью белели, намокнув, сорочки в лучах

Прожекторов в Ярдените, и я в иордани

Рубил корку льда напрестольным крестом, и светила

Фара пришедшего в полночь за мной снегохода, и воды сии

Я просил освятить, и светилась жемчужница, идя ко дну

Красного моря, светились обломки твоих дирижаблей,

Твоих субмарин, Леонардо, твоих, фараон, колесниц

              

В бесперспективном пространстве

Март и вся в перьях огней большеротых,

Вся в перьях огней городских — не Саратов ли? —

Улица, луковицы куполов под дождем и ундины, ундины

Из аква- и ультрамарина, из глины, свистульки из глины

И лампы бельмо над двухъярусными кораблями,

Колючка в воде, продувное потешное войско, но спи,

Спи, художник! Русалки воскликнули вау!

Взмывая на взмыленном гребне, и скрылись. Пропела сирена

В зимнем дворе — волчьей яме двора. Тихо в лесу.

Одиссей хитроумный уснул на корме,

Золотое прозрачное семя пустив по воде,

По висячим садам чаровницы. Давай, та сказала, умрем,

На постели белея, и было от снега светло

Гераклит говорил: человек, как умрет и погаснет глаз образов,

В радостной ночи в себе зажигает свет дня — спи, художник!

Смотри, как пылает твой дом восходящего солнца —

Полярный Урал Сальвадора Дали на границе оккупационной

Зоны Альянса и отошедшей Китаю Сибири:

Мед облаков, кровь с молоком и мед облаков —

Взорванная голова, переполненная облаками,

Архитектурными их превращеньями, их ледоходом

В бесперспективном пространстве,

И ваза, растущая, не завершаясь во времени,

Ваза полуденной рыночной площади, полной фигурок —

Не босоногие ли кармелитки? —

И звенья цепочки плавают, переливаясь,

Над островками Тишинского рынка,

И, дочь Восточного Ветра со станции Котлас,

Ты возвращаешься к снегу арктической тьмы

С ее передвижными лучами,

Словно идут на ходулях всю ночь над нами

Дымчатые исполины

 

 

Пузыри, пузыри и шары Монгольфье

Чьи трусы и рубашка лежат на песке? Пропоют ли ему

Вечную память? Прославят ли храбрость безумца в церквях?

Как говорил Златоуст: что мне до неба, когда во мне Тот,

Кто больше неба? Что мне до ваших бирюлек

И брюликов? До вечеринок на Ретро FM

И канала “Союз”? Вскрывают посредством трепана

С пилообразными зубьями или другого сверла

Кость, лоскутки мягкой ткани, тюльпан извлекают

Или кувшинку-нимфею. Или дороги Смоленщины

И козьи тропы в горах, звездные карты

С поправками русского мальчика —

Глупости мальчика сохнут на ветке чинары