Читать интересную книгу Час, когда придет Зуев - Кирилл Партыка

Волин мчался, как автомобиль, на полном ходу оставленный водителем, и как тот неуправляемый автомобиль отыскал наконец свой роковой кювет. Что-то ударило его спереди по ногам, прямо над ступнями, то ли вывороченная половица, то ли ножка опрокинутого стола.

Падая, Волин даже испытал облегчение от того, что не надо больше рвать мышцы и сухожилия в этом бессмысленном бегстве. Лишь бы все кончилось побыстрей. Но, грохнувшись об пол и зайдясь от боли, он понял, что не желает умирать, хоть в кошмаре, хоть наяву. Обратившись в кусок пропитанной животным ужасом плоти, Алексей взорвался воплем — не-е-ет! Инерция протащила его по полу еще несколько метров. Коленную чашечку обожгло. Отщепившийся от паркета деревянный скол зло ужалил кожу голени. И в тот же миг что-то твердое и угловатое больно врезалось в бедро. Волину показалось, что в том месте его ухватили челюсти дога.

Но это было что-то другое, и Алексей как-то сразу догадался — что. Перекатившись на спину, он запустил руку в карман. Газодробовой револьвер был там. Гладкая, прикладистая рукоять сразу будто вросла в потную прыгающую ладонь. Волину было недосуг удивляться и размышлять, как стало возможным сие чудо. В это мгновение он увидел дога. Тварь выросла на пороге, словно черный демон, вынырнувший из преисподней. Собака Баскервилей!.. Волин рванул впаявшуюся в кулак рукоять.

Револьвер, как и заведено в таких случаях, застрял, зацепившись курком за ткань кармана. Алексей, вместо того, чтобы слегка протолкнуть оружие в глубь, а потом выхватить его без помех, рванул так, что затрещала вся штанина.

Пес негромко взревел и прыгнул. Его мосластое тело, одолев половину расстояния до жертвы, с костяным стуком приземлилось и тут же снова взвилось в воздух.

Второй прыжок должен был стать для Алексея последним.

Волин понятия не имел ни о каких специальных способах самозащиты. Но инстинкт швырнул Алексея в сторону, заставив с немыслимым проворством откатиться к стене.

Воняющая псиной туша обрушилась на пустое место.

Тот же инстинкт поставил Алексея на ноги, а удача (или кувыркание по полу?) высвободила оружие. Прижимаясь спиной к стене, Волин вскинул револьвер.

Прицелиться он не мог. Рука ходила ходуном.

Пес, ткнувшись мордой в пол, рявкнул и молниеносно повернулся к ускользнувшей жертве. Волин увидел совсем рядом закисшие собачьи глаза, услышал, как в глотке дога перекатываются шершавые чугунные болванки, и нажал на спусковой крючок.

Курок револьвера звонко щелкнул. Но вместо выстрела в тишине комнаты брякнул звук, похожий на вялый щелчок пишущей машинки. Алексею показалось, что он даже сумел разглядеть, как крохотные, словно пшено, дробинки лениво выпорхнули из короткого ствола и с тихим шелестом рассеялись по полу.

«Патроны отсырели!» — ударило Алексея, и он опять судорожно даванул на спуск. И еще раз… Негромко пробрякала все та же пишущая машинка. Мелкая дробь посыпалась на паркет. Волин понял, что от этого зверя хваленый заграничный пугач его не защитит. Будь ты проклят! Сгинь, исчадье ада, тебя нет, ты мне снишься!..

Но и от заклинания толку оказалось немного.

Дог опять взвился в прыжке, целя клыками Волину в горло. Алексей вскинул руки и отшатнулся. Собачья пасть лязгнула возле самого его уха. Черная туша обрушилась Волину на грудь. От удара пальцы разжались и бесполезный игрушечный револьвер запрыгал по полу.

Последующие секунды слились для Волина в бешеное мелькание смоляной шкуры, розовой пасти и желтых лязгающих клыков. Позже Алексей не мог припомнить, как отбивался от ужасного пса, так как душа его будто отлучилась на время, оставив тело один на один с кровожадной химерой.

Вернуться обратно ее заставило громкое ругательство, прозвучавшее как гром среди зимы. Щелкающая пасть вдруг исчезла, страшная псина черным барахтающимся комом покатилась по полу, и тут же между ней и Алексеем выросла чья-то широкая, до боли знакомая спина, обтянутая походным свитером.

Неуклюже проюзив по паркету, дог мгновенно вскочил и, как распрямившаяся пружина, кинулся на нового врага. Лобанов вскинул руку с зажатым в ней револьвером. «Брось это дерьмо! Бежим!» — хотел крикнуть Волин, но не успел.

Выстрел полыхнул и шарахнул так, что Алексей почти ослеп и оглох. Сквозь радужную муть он увидел через плечо Лобанова, что Собака Баскервилей вертится волчком, все шире развозя по полу алую лужу и хватая себя зубами за развороченную грудь.

Опять оглушительно бабахнуло. Револьвер в руке Лобанова подпрыгнул, тупой ствол харкнул длинным, косматым снопом огня и дыма. А когда дым рассеялся, стала видна неподвижная черная груда, сотрясаемая судорогами последних конвульсий. «Что это, — глядя на нее, изумился Волин, — это ОНО?!» Ответа ему не требовалось. Из окровавленной груды косо торчала скрюченная собачья лапа.

Лобанов отщелкнул барабан, откинул его в сторону.

— Промазал, что ли, три раза? Ну, стрелок!.. — И, повертев револьвер в руках, добавил: — Занятная машинка, тебе не кажется?

Еще окончательно не пришедший в себя Волин обалдело поглядывал то на собачьи останки, то на свое полуигрушечное, но склонное к сюрпризам оружие. Как же так?

Разве так бывает, чтобы сперва подряд три негодных патрона, а потом… И вообще, это же не «магнум» сорок пятого калибра.

Алексею вдруг почему-то сделалось обидно.

— Пошли отсюда. — Лобанов вернул ему револьвер и потащил за собой.

Часть третья. ВОЗВРАЩЕНИЕ

17

За портьерой оказался вход в подсобное помещение. На пороге Лобанов заколебался.

Как же теперь Леха, один? Заговорившись с Надеждой Андреевной, а после ввязавшись в чужую склоку, Сергей совсем упустил приятеля из виду. Еще эта морда в малиновом пиджаке к нему привязалась. Как бы не влип Алексей Александрович. Но Надя настойчиво торопила спутника.

В подсобке он сперва сунулся к двери, ведущей в полутемный коридор, и тут же замер, споткнувшись взглядом о темно-бордовую лужу, жирно поблескивавшую под ногами. Знакомая такая была лужа, и Сергею она чрезвычайно не понравилась.

Навидался таких за время милицейской службы. Свинью, что ли, здесь резали? Хотя, может, неловкая официантка сок пролила? Но Лобанов точно знал, что это не сок.

Надежда Андреевна дернула его за рукав и повлекла в противоположную сторону.

Там, в глухой на первый взгляд стене обнаружился проход, ведущий в какой-то тесный, неосвещенный предбанник.

Они поплутали по запутанным задворкам ресторана. Один раз Надя испуганно шарахнулась от распахнутой двери, из которой валил пар и доносился лязг посуды.

Кухня? Судя по гулким, отдающимся эхом голосам и раскатистому дребезгу крышек, кухня была большая и работа в ней кипела вовсю. Бело-сизый, пропитанный жирным смрадом туман вываливался оттуда неестественно плотными клубами.

Лестничный марш привел их в гостиничный коридор, будто начинающийся ниоткуда и уходящий в никуда, с нескончаемой ковровой дорожкой под ногами, перегоревшими через одну неоновыми трубками под потолком и рядами неопрятных дверей по обеим сторонам. Лобанов, не раз живавший в таких «отелях», даже оглянулся в поисках зловредной карги — дежурной по этажу. Он уже ничему не удивлялся. В самом деле, куда случайные женщины приводят таких кавалеров, как он? «Ох гостиница, моя ты гостиница…» Общаги, съемные углы. В нормальных квартирах живут нормальные семьи. Лобанов, во всяком случае, там почему-то надолго не задерживался.

Надя открыла одну из дверей и пропустила Сергея вперед. Он вошел и чуть не рассмеялся. Шутки с ним, что ли, взялись шутить? Эдакий зловещий розыгрыш в духе сочинений Агаты Кристи. Впрочем, ничего зловещего на этот раз взгляду Лобанова не открылось. За распахнутой дверью не оказалось никакого гостиничного номера, хоть это, конечно, была Надина комната, в воздухе даже стоял слабый запах уже знакомых Сергею духов.

Но, во-первых, в гостиницах не держат чисто прибранных деревенских горенок с узкой железной кроватью под выцветшим бархатным ковриком, изображающим «лебединое озеро», с нелепой настольной лампой-«подхалимкой», которой сто лет в обед, изогнувшейся на допотопном письменном столе; с пестрой лоскутной дорожкой на дощатом полу и вышитыми занавесочками на незрячем от налипшего снега окошке.

А во-вторых, Надежда Андреевна никак не могла проживать в… Лобанов потер глаза так, будто собирался выдавить их. А почему, собственно? Чем не подходит ей светелка сельской пионервожатой, ведь и сама она… «Если я рехнулся или умер, — подумал Сергей, — то не самое это, оказывается, плохое дело».

Но Лобанов определенно чувствовал себя живым и здоровым. Будто толчок землетрясения всколыхнул в нем что-то, взламывая твердь прожитых лет и выпуская на волю горько-сладкую волну, в которой смешались и восхищенный ужас при виде чуда, и боль старой вины, и радость освобождения от докучливой хвори, которой показалась Сергею вся прожитая жизнь. Раньше ему часто снилось, что он возвращается в далекий поселок, шагает по его пыльным улицам, взбегает на полузабытое школьное крыльцо, спешит к двери пионерской комнаты, распахивает ее.