Читать интересную книгу Оцеола, вождь семинолов - Томас Рид

Ее глаза, поза, решительная поступь, бесстрашные манеры — все это напоминало мне Оцеолу в момент ареста. Ее неудачливый поклонник смутился и отступил перед этими разящими упреками и в течение нескольких минут стоял жалкий и пристыженный. Еще минуту назад он, может быть, подавил бы свою досаду и позволил бы девушке уйти беспрепятственно. Но презрение, с которым она встретила его домогательства, пробудило в нем дерзость отчаяния и довело до того, что он решил применить силу.

Я думаю, что ничего подобного он не замышлял, когда отправлялся на свидание. Хотя адъютант был человек развращенный, но все же не рискнул бы на такое отчаянное предприятие. Этот напыщенный, тщеславный франт все-таки не мог быть дерзким по отношению к девушке; только упреки индианки вынудили его решиться на такую крайность.

Маюми отвернулась от него и пошла прочь.

— Куда ты спешишь, моя смуглая красавица? — закричал он, бросаясь за ней и хватая ее за руку. — Не думай, что ты так легко от меня отделаешься. Я выслеживал тебя целые месяцы, и теперь, клянусь, настала минута, когда тебе придется расплатиться за все твои коварные улыбки! Твое сопротивление ни к чему не приведет. Мы здесь одни, и, прежде чем мы расстанемся, я…

Дальше я не слушал. Я стал быстро спускаться со своей вышки, спеша к ней на помощь. Но кто-то другой опередил меня.

Хадж-Ева, сверкая глазами и заливаясь безумным смехом, кинулась вперед. В руках ее извивалась гремучая змея. Змея выставила голову; видно было, что она разъярена и готовится к нападению. Я слышал шипенье и резкий звук «скирр-рр» ее погремушек.

Через секунду сумасшедшая стояла уже рядом с незадачливым соблазнителем. Он испугался, выпустил девушку и, отскочив, стоял, задыхаясь, ошеломленно глядя на женщину, которая так внезапно появилась перед ним.

— Хо! хо! — пронзительно завопила безумная. — Его сын! Его сын! И он такой же, как его изменник-отец в тот день, когда погубил доверчивую Еву! Да и случилось это в тот же час, и месяц был в той же четверти, такой же рогатый и злой. Он с усмешкой глядел сверху на преступление. Хо! хо! Час, когда совершился грех, будет часом мести! Преступление отца должно быть искуплено сыном. Великий Дух! Дай мне силу отомстить! Читта-мико, отомстим!

Взывая к духу и произнося заклинания, она бросилась к испуганному офицеру протянув руку вперед, чтобы змея ужалила его.

Адъютант машинально выхватил свою шпагу, как бы охваченный единственным побуждением защитить себя и закричал:

— Чертова колдунья! Если ты сделаешь еще хоть один шаг, я проколю тебя насквозь! Прочь! Назад, или, клянусь, я заколю тебя!

По его решительному тону чувствовалось, что он не шутит. Однако Ева не испугалась. Она продолжала наступать, не обращая внимания на сверкающее лезвие, направленное прямо на нее.

В этот момент подоспел и я и также выхватил свою шпагу, чтоб отпарировать роковой удар и спасти Еву, которая безрассудно наступала на адъютанта. Но мне так и не пришлось нанести удар. То ли пораженный диким странным видом безумной женщины, то ли боясь, что она швырнет в него змею, адъютант в паническом страхе вдруг стал пятиться назад. Сделав два шага, он очутился на самом краю каменистого берега, зацепился ногой за камень, поскользнулся и полетел в воду. Озеро было глубокое, и он сразу скрылся под водой. Быть может, это падение и спасло ему жизнь. В следующий момент он снова показался на поверхности и быстро стал карабкаться на берег. Теперь он не помнил себя от ярости и, выхватив шпагу, ринулся на Хадж-Еву. Его гневные проклятия свидетельствовали о его решимости убить ее тут же на месте. Но его шпага не вонзилась в нежное тело женщины и не поразила змею. Сталь ударилась о такую же твердую блестящую сталь.

Я бросился между адъютантом и его жертвой. Мне удалось удержать Хадж-Еву от свершения ее мстительного замысла. До сих пор адъютант не видел меня. Ярость, больше чем вода, ослепила его, и только когда наши клинки встретились, он заметил мое присутствие.

Последовала небольшая пауза. Все молчали.

— Это вы, Рэндольф? — удивленно воскликнул он.

— Да, лейтенант Скотт, это я, Рэндольф. Простите за непрошеное вмешательство, но, услышав, что ваша нежная любовная беседа вдруг перешла в ссору, я счел своим долгом вмешаться…

— Вы подслушивали? А позвольте узнать, сэр, разве это вас касается? Кто дал вам право шпионить за мной и вмешиваться в мои дела?

— Право? Это долг каждого честного человека — защитить слабую невинную девушку от посягательств такого хищника, как вы. Вы еще хуже, чем Синяя Борода!

— Вы раскаетесь в этом! — взвизгнул адъютант.

— Теперь — или когда?

— Когда вам будет угодно!

— Сейчас удобнее всего. Начинайте!

Не говоря ни слова больше, мы скрестили наши шпаги, и началась ожесточенная игра клинков.

Схватка была короткой. Сделав выпад в третий или четвертый раз, я ранил своего противника в плечо, и он больше не мог владеть правой рукой. Его шпага со звоном упала на гальку.

— Вы ранили меня! — закричал он и добавил, указывая на упавшую шпагу: — Я безоружен! Довольно, сэр, я удовлетворен…

— А я буду удовлетворен только тогда, когда вы на коленях попросите прощения у той, которую вы так грубо оскорбили.

— Никогда! — отвечал он. — Никогда! — И, произнеся это слово, которое, по-видимому, должно было выразить его непреклонное мужество, он вдруг обернулся и, к величайшему моему изумлению… бросился бежать.

Я помчался за ним и вскоре догнал его. Я мог бы всадить шпагу ему в спину, но теперь я уже не жаждал его крови и ограничился тем, что дал ему хорошего пинка ногой в то место, которое Галлахер назвал бы «задним фасадом». Удовольствовавшись этим прощальным приветом, я предоставил адъютанту возможность продолжать свое постыдное бегство.

Глава XLVI. Молчаливое признание

Мы юной любви вспоминаем дниПод пальмами вдвоем…Ты вновь на свою голубку взгляни…

Это Хадж-Ева напевала одну из своих любимых мелодий. Затем я услышал другой, более нежный голос, назвавший меня по имени:

— Джордж Рэндольф!

— Маюми!

— Хо-хо! Оба наконец вспомнили… Это прекрасный остров, но он хорош для вас, а для Хадж-Евы мрачный… Не стану больше думать… нет, нет!

Мы юной любви вспоминаем дниПод пальмами вдвоем…Ты вновь на свою голубку взгляни…

Когда-то это был мой остров, теперь он стал твой, мой милый мико, и твой, моя красавица. Дорогие мои! Оставляю вас одних наслаждаться, вам не нужна старая, сумасшедшая королева. Я ухожу — не бойтесь ни шороха ветерка, ни шепота деревьев. Никто не подкрадется к вам, пока Хадж-Ева караулит, и читта-мико тоже будет охранять вас. Хо, читта-мико!

Мы юной любви вспоминаем дни

Безумная снова запела свою песню и ушла, оставив меня наедине с Маюми. Мы оба несколько смутились.

Ведь мы никогда не обменивались с нею ни одним признанием, ни одним словом любви. Хотя я любил Маюми со всем пылом своего юного сердца и теперь уверился в том, что и она любит меня, но мы еще до сих пор не сказали этого друг другу. У нас обоих точно язык отнялся.

Но в эту минуту слова были бы излишни. Между нами как будто прошел электрический ток, наши души и сердца слились в счастливом единении, мы без слов понимали друг друга. Никакие речи не могли бы убедить меня сильнее в том, что сердце Маюми принадлежит мне.

Очевидно, и она чувствовала то же самое. Нас волновали одни и те же мысли. По всей вероятности, Хадж-Ева уже рассказала ей о том, как я пылко изливал свои чувства. По веселому, спокойному взгляду Маюми я догадался, что и она не сомневается во мне. Я раскрыл объятия. И моя любимая, как бы поняв мой призыв, спрятала личико у меня на груди.

Мы не произнесли ни слова. Тихий, нежный возглас сорвался с ее губ, когда она прильнула к моей груди и самозабвенно обвила мою шею руками.

Несколько мгновений мы простояли молча, только наши сердца как бы шептались между собой. Затем смущение растаяло, как легкое облачко под лучами летнего солнца, и мы наконец признались во взаимной любви. Я не стану пересказывать здесь наши любовные речи. Эти самые священные слова в передаче часто звучат пошло, поэтому я воздержусь от подробностей.

В этот сладостный миг оба мы испытывали невыразимое блаженство. Немного спустя мы опомнились и, отвлекшись от настоящего, заговорили о прошлом и о будущем.

Я расспросил Маюми, и она правдиво рассказала мне все, что произошло в мое отсутствие. Она призналась без всякого кокетства, что с первой же нашей встречи полюбила меня и в течение всех этих долгих лет разлуки ей никто не нравился. Она простодушно удивлялась, что я не догадывался об этом. Я напомнил ей, что она никогда не говорила мне о своей любви. Маюми сказала, что это верно, но добавила, что она и не думала скрывать ее. Она оказалась проницательнее меня и догадалась, что я люблю ее. Маюми говорила так свободно и откровенно, что мои подозрения рассеялись. Она оказалась благороднее меня: никогда Маюми и не подумала бы сомневаться во мне. Только один раз, совсем недавно, она поддалась этому чувству. Выяснилась и причина: оказывается, ее неудачливый поклонник пытался отравить ее слух клеветой на меня. Поэтому и было дано поручение Хадж-Еве.