Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всё это вспомнил князь Иван теперь, стоя в спальне умирающего отрока-императора. Его отец хотел ещё что-то сказать ему, но в этот момент государь очнулся и открыл глаза; жар у него немного уменьшился, и он почувствовал некоторое облегчение.
– Кто здесь? – раздался его слабый голос.
– Мы, государь, мы, – подходя к постели умирающего, промолвил князь Алексей.
– Ах, ты, князь, опять здесь? – с неудовольствием сказал государь и спросил: – А где же царевна? Где Лиза?
– Цесаревна Елизавета Петровна изволила уехать, – ответил ему князь Алексей.
– Уехала… уехала… и опять я один остался!
– Как, государь? Разве ты один? А нас, своих верных слуг, забывать изволишь? – с упрёком воскликнул князь Алексей.
Император-отрок бросил свой взгляд на князя Ивана, который молчаливо стоял у дверей, печально понурив голову.
– Ваня, что же ты там стоишь? Подойди! Или и ты боишься меня? Боишься заразиться?..
– Чего мне бояться?.. Я рад бы теперь умереть, – с глубоким вздохом ответил государю и своему другу князь Иван.
– Тебе надо, Ваня, жить. Вот я уже – не жилец на белом свете…
– Дозволь, государь, напомнить тебе, – вкрадчивым голосом промолвил Алексей Григорьевич.
– Про что… Да говори, князь, скорее.
– Кому соизволит твоё величество престол оставить? По праву его занять должна…
– Твоя дочь, а моя наречённая невеста, ведь так? – перебивая Долгорукова, возбуждённым голосом проговорил умирающий император-отрок, причём его большие, красивые, но потухающие глаза горели гневом и насмешкой.
– Государь…
– Довольно!.. Довольно!.. Ты, кажется, князь Алексей Григорьевич, умереть мне не дашь спокойно!.. Господи, какая мука! Как вы все мне надоели!.. Оставьте меня, уйдите, уйдите! Я не могу видеть вас!.. Где Андрей Иванович? Пошлите его ко мне!
– Я здесь, государь, лёгок на помине, – быстро входяв опочивальню императора-отрока, громко проговорил вице-канцлер Остерман.
– Голубчик, Андрей Иванович, как я рад, что ты пришёл… Пожалуйста, не оставляй меня, будь со мною!.. А ты, князь, можешь уходить, – недружелюбно посматривая на Алексея Григорьевича, сказал умирающий император.
– Гнать изволишь, государь? – злобно промолвил Долгоруков. – Видно, теперь мы не нужны стали. Пойдём, Иван! – обратился он к сыну.
– Нет, нет, ты, Ваня, останься.
– Зачем ему оставаться? Пойдём, Иван.
– Я говорю… я приказываю, чтобы князь Иван остался. Впрочем, не надо… уходите! – с раздражением воскликнул государь, но вдруг закашлялся и застонал.
– Государь, вам вредно сердиться и волноваться, – с сожалением и участием посматривая на умирающего императора, произнёс Остерман.
– Не мне, а им скажи, Андрей Иванович, зачем они меня сердят, – показывая на Долгоруковых, слабым голосом проговорил государь.
От гнева и волнения у него усилился жар; он стал метаться и бредить.
Пользуясь этим, Долгоруковы остались в спальне, и князь Алексей, придав своему лицу озабоченность и волнение, произнёс:
– Андрей Иванович, а ведь государь-то совсем плох, ему не встать!
– Безнадёжен… надо быть готовым ко всему, – тихо ответил Остерман.
– Кто же займёт престол, когда не станет государя? – таинственно спросил князь Алексей, пристально посматривая на Остермана.
– Кого укажет Бог, того и выберет Верховный тайный совет, – уклончиво ответил хитрый дипломат.
– А ты о ком думаешь, Андрей Иванович?
– Все мои думы, князь, в Боге.
– Однако, всё же, кого хотелось бы тебе выбрать на престол всероссийский?
– Того хочу я, кого выберут члены Верховного совета. Об этом я, кажется, уже сказал вам, князь!
– А мою дочь Екатерину…
– Батюшка, оставь, пожалуйста! – прерывая отца, с беспокойством проговорил князь Иван.
– Молчи, молчи, Иван, тебя не спрашивают, ты и не суйся! Так что же ты скажешь, Андрей Иванович, насчёт княжны Екатерины? Ведь она – обручённая невеста государя.
– То же, князь Алексей Григорьевич, скажу, что и другие вам о том сказали: если бы княжна Екатерина была венчана с государем, тогда, пожалуй, она могла бы занять престол всероссийский.
– Но ведь она обручена… её по церквам поминают «великой княжной»? Послушай, Андрей Иванович, тебе неплохо будет, когда Екатерину, мою дочь, выберут на царство; ведь ты чуть ли не первым министром будешь в государстве.
– Спасибо, князь, я доволен и тем постом, который занимаю по милости императора Петра, моего благодетеля.
– А тогда, говорю, ты будешь первым министром в государстве.
– Об этом, князь Алексей Григорьевич, преждевременно говорить… Государь ещё жив.
– А если государь подписал духовную? – дрожащим голосом проговорил князь Алексей, беря Остермана за руку.
– Отец… я… я уйду, – бледнея, промолвил князь Иван и направился к двери.
– Ступай, ступай! Ты только мешаешь.
– Отец, попридержись немного, не то будет плохо, – уже в дверях тихо произнёс молодой Долгоруков и вышел.
– Про какую духовную, подписанную государем, вы говорите, князь? – значительно посматривая на Алексея Долгорукова, спросил Остерман.
– А про ту духовную, в которой император Пётр Алексеевич после себя соизволил престол оставить своей обручённой невесте Екатерине.
– Про это, князь, я ничего не знаю.
– Ещё вчера его величество соизволил приложить к духовной свою руку, – нисколько не смущаясь, солгал князь Алексей.
– Как? Государь даже подписал? – притворно удивляясь, воскликнул Остерман.
Ему нетрудно было догадаться, что Алексей Григорьевич говорит про подложную духовную; он знал, что государь никакой духовной не подписывал.
– Как же, как же!.. Государь соизволил свою руку под духовной приложить.
– Я ничего не знаю… мне государь ничего не говорил про духовную. А она у вас, князь?
– У меня…
– Вы мне покажете? Мне хотелось бы взглянуть.
– Время придёт – увидишь, Андрей Иванович.
– Знаете ли, князь?.. Я вам дам добрый совет, – несколько подумав, проговорил Остерман. – Разорвите духовную…
– Что такое? – меняясь в лице, воскликнул князь Алексей. – Разорвать духовную государя? Зачем?
– А затем, князь, что эта духовная подложна, – спокойно ответил хитрый царедворец.
– Как… как ты смеешь! – багровея от злости, крикнул Алексей Григорьевич.
– Тише, князь! Вы, кажется, забыли, что находитесь у ложа умирающего государя. Вы вольны принять мой совет или нет, это – ваше дело. Я только говорю, князь, из жалости к вам; разорвите, сожгите подложную духовную, иначе она погубит вас! – и, не сказав более ни слова, Остерман не спеша вышел из спальни умирающего императора-отрока.
– А, хитрая лисица, пронюхал, про всё пронюхал! Ишь, каналья!.. Теперь наше дело пропало… духовную придётся уничтожить. И хитёр же Остерман, хитрее дьявола, его не скоро проведёшь, – вслух проговорил князь Алексей.
Наступила роковая ночь с восемнадцатого на девятнадцатое января 1730 года. В Лефортовском дворце, в царской опочивальне три архиерея совершили обряд соборования над императором-отроком, который уже находился в предсмертной агонии. Высшее духовенство, члены Верховного совета, а также сенаторы и генералитет собрались в соседней с опочивальней комнате и в грустном безмолвии ожидали роковой минуты.
Вице-канцлер Остерман, князья Алексей и Иван Долгоруковы находились около ложа умирающего государя. Умирающий державный отрок в беспамятстве стонал и бредил: он звал свою умершую сестру, царевну Наталью, говорил с нею. Вельможи, окружавшие умирающего царя, делали вид, что едва сдерживают рыдания, но главным образом следили за Долгоруковым.
Вот медленно отворились двери царского спального покоя, и в них вошла старица-инокиня, царица Евдокия Фёдоровна; опираясь на посох, ни на кого не смотря, она подошла к своему умирающему внуку-государю, дрожащей рукой перекрестила его и тихо промолвила:
– И ты, государь-внучек, в дальнюю дорогу собрался? Прощай, прости!.. Не чаяла я, не гадала, что переживу тебя. Думала – ты меня, старуху, похоронишь. Да, видно, не судил Бог. Голубчик, сердечный мой Петрушенька, милый внучек мой, на кого ты Русь святую оставляешь? – и царица-инокиня залилась слезами.
Но державный страдалец не узнал своей бабки; он метался в предсмертной агонии и со словами, обращёнными к князю Ивану Долгорукову: «Скорее запрягите сани, хочу к сестре ехать!» – скончался.
Остерман непритворными слезами оплакал юную пресёкшуюся жизнь своего державного питомца. Громко рыдал князь Алексей Григорьевич Долгоруков, но его слёзы были совсем другие: он плакал о потере своей власти, своего могущества. Несчастного князя Ивана без памяти вынесли из опочивальни умершего государя.
Спустя несколько времени, среди глубокой ночи, на колокольне Ивана Великого гулко прозвучал удар в большой колокол. То был вестник печали. Императора-отрока Петра II не стало: он скончался на пятнадцатом году своей жизни.
- Екатерина I - А. Сахаров (редактор) - Историческая проза
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Царевич Алексей Петрович - Петр Полежаев - Историческая проза