даже ближайшие соратники, не простив ему скептичное отношение к Егору Гайдару, обиженному Ельциным разорением его гнусной команды и замещением ее столь же гнусными, но другими людьми.
Подобные истории — когда предают свои — в среде либеральной бюрократии дело обычное. Но они в большинстве случаев не кончаются разрывом отношений. Об этом говорит и «история любви» Попова и Ельцина. В публикации первого в «Московских новостях» (1987) поддерживается решение об освобождении второго от руководства Московской партийной организации, в отношение бунтовщика приводится цитата из Ленина («нам истерические порывы не нужны»). В жизни нормальных людей с нормальной психикой после таких пассажей, после такой «ненужной низости» (не составляло труда просто промолчать) руки друг другу не подают. Не то в среде номенклатурной, бюрократической, олигархической. Тут позволено делать друг другу гадости, а потом публично лобызаться. Но если кто-то оступился, то никто руки помощи не подаст.
Тут бы и угомониться, подумать о душе, о грехах своих. Но внутренняя сущность номенклатуры не терпит умиротворения. Покой им только снится. С начала 1994 года Попов натужно пошел на второй круг своей политической судьбы, начав снова с проверенной позиции — с позиции лжи. Он понимал, что за крутыми событиями 1993 года позабылись его управленческие художества в Москве, и снова можно было наполнять прессу своими упражнениями в измышлениях всякого рода вздора. Схема оставалась все той же: покритиковать слегка курс властей, высказать нечто с виду глубокомысленное, а дальше начать наворачивать план мероприятий, обоснованный этим фиктивным глубокомыслием.
Вот Попов говорит: «Народ не хочет стрельбы» («АиФ», № 8). Вроде бы банальность. Но банальность становится целой публицистикой, если добавить еще банальностей: «Власть после августа была блоком двух бюрократий: молодой и старой», «Нам остается только одно — искать вариант коалиции политических сил», наконец, в правительство должны войти те, кто «способен создавать долгосрочную программу», и те, кто «способен тянуть воз». Как тут не вспомнить умозаключение товарища Брежнева: «В магазинах недостаточно гречневой крупы. Товарищи! Надо сеять больше гречихи!» Все кивали головами: надо! И рассчитывали, что делать будет кто-то другой. И Попов вовсе не собирался что-то делать. Просто он рассчитывал на полных дураков и дилетантов в политике. Дуракам все внове, а дилетанты не знают о том, что Попов снова подсовывает им вранье.
И снова пишет Попов с пафосом обличения: «На самом деле, скажите, в чьей предвыборной программе была шоковая терапия? Ее ни у кого не было. В чьей программе было упразднение СССР? Ни в чьей. В чьей программе было то, что губернаторы, мэры и т. д. назначаются сверху? Опять ни у кого этого не было. Так что после августа 1991 года „под шумок“ была выдвинута совершенно другая концепция реформ, отличная от той, которая получила одобрение при голосовании в июне 1991 г. за Президента».
Позвольте, но не сам ли Попов был в авангарде этого надругательства над волей народа? Кто под локоток держал Ельцина, когда тот рулил в сторону разрушения единства государства? (Только через год Попов «не мог себе простить», что не уговорил Ельцина встать на место Горбачева и хоть что-то сохранить от СССР!) Кто придумал в своей же собственной мэрии «правительство реформ» сразу вслед за Гайдаром? Кто выбивал из «всенародно избранного» противозаконные акты по Москве? Да, в конце концов, не мнимы ли эти разногласия с Ельциным, если появились они на страницах газет в тот период, когда звезда последнего, как стало очевидно, закатилась?
Чтобы уж совсем все стало ясно, придется опять раскрыть программный труд Попова «Что делать?» и обнаружить там и идею расчленения союзного государства, и набросок всероссийской ваучеризации, и «доказательство» неизбежного союза с коммунистической номенклатурой. Как правильно заметил сам же Попов через два с половиной года, население отвергло послепутчевый курс реформ («НГ», 25.02.94). Но заметил в тот момент, когда это было общим местом. А когда еще были иллюзии и надежды, что поддержанные народом демократы все-таки будут раньше думать о народе, а не о самих себе, Попов говорил прямо противоположное.
Не стоит печалиться о злосчастной судьбе человека, вознесенного сначала к вершинам власти, а потом низвергнутого обратно в стан маловразумительных публицистов. Хотя бы потому, что Попов получил от Ельцина «отступные» в виде Международного университета с целым комплексом зданий. Правда, Высший арбитражный суд признал недействительным договор продажи в 1992 году «Попов-фонду» собственности КПСС («Ъ-Daily», 08.09.95). Тогда лужковское ФХУ за смехотворную сумму (21.1 млн рублей) продало частному предприятию Попова дом отдыха в Кунцево, три дома с жильцами на Ленинском проспекте и другие здания. Реальная цена была занижена ориентировочно в 10 раз! Но это пустяк. Малое отбирали, чтобы не тронуть большое.
Осенью 1995 года Попов пережил очередную политическую молодость. Разрушив своим явлением социал-демократический блок (настоящие социал-демократы оказались за бортом избирательной кампании), он начал таскать по стране лидеров Социнтерна. Заодно было воссоздано полумертвое Вольное экономическое общество, на очередном съезде которого объявился премьер Черномырдин. Вероятно, именно благодаря такому покровительству Попов умудрился присвоить себе всю славу известного в истории Вольного императорского экономического общества, объявив себя владельцем организации, которой стукнуло 230 лет. Но здесь его снова ждал провал — ничего серьезного после шумного форума не осталось. Секта нашла себе другие формы самоорганизации, да и имперской символики она была совершенно чужда.
Выставив себя в качестве социал-демократа на выборах 1995 года, Попов получил право обклеить трехметровыми плакатами со своей физиономией центральные улицы Москвы. Он надеялся, что москвичи будут вспоминать о нем с ностальгией. А «для имиджу» отрастил меньшевистскую бородку. Но ностальгии не наблюдалось, а бородка выглядела крайне демонически и подталкивала чутких юнцов к тому, чтобы пририсовывать на плакатах чертовские рожки.
Теоретические изыски Попова в 1996 году приобретают совсем уж абсурдный характер. Даже далекому от политики человеку вполне было понятно, «кто таков мсье Попов», чтобы не обмануться, например, его предложением восстановить систему Советов в низовом звене управления («АиФ», № 16, 1996). Тому, кто разваливал Советы всеми силами, теоретически обосновывал этот развал (книга «Что делать?»), как-то уж совсем неприлично было говорить об их эффективности.
Нельзя не привести фразу Попова, сказанную им на очередном Съезде партии совсем уж никому не нужной РДДР: «Национал-патриотизм неприемлем для нас — последоеательных интернационалистов» («Партинформ», № 21, 1996). Русофобией от поповцев несло за версту. И это стало сплачивающим моментом, общей чертой обретающей новый стиль закулисной секты. Не случайно Попова вытащил на свою передачу русофоб Познер, предложивший порассуждать о том, можно или нельзя давать взятки. Попов в этой ситуации был непреклонен — взятки давать не только можно, но и нужно. Ведь это дает возможность предпринимателю «делать дело»! Если взятка не