Читать интересную книгу 188 дней и ночей - Януш Вишневский

Фильм, в котором главным является герой. В прямом и переносном смысле слова. Должно быть, именно поэтому из фильма «Авиатор» мы ничего не узнали о матери Хьюза, властной, патологически привязанной к сыну. Связанной с ним чем-то вроде эмоционального кровосмешения. О его неудачных браках мы тоже ничего не узнали. И о том, что первые свои изобретения он сделал, когда ему было десять лет, и что умер он в возрасте семидесяти с небольшим лет в абсолютном одиночестве. Это так не по-голливудски.

С уважением,

МД

Чикаго—Франкфурт, на борту самолета «Люфтганзы», воскресенье, ночь

Малгожата, Вы говорите: Рэй Чарльз…

Я уверен, что он бывал, и притом не раз, в «Blue Chicago». По пути в аэропорт я попросил таксиста-индуса задержаться на минуту у «магазина с музыкой». Там я купил последний диск Рэя: «Ray Charles: Genius Loves Company». В частности, его дуэты с Натали Коул, Норой Джонс, Дайаной Кролл и Ван Моррисоном. Жду не дождусь, чтобы послушать все целиком за бокалом хорошего вина. Фильма пока, к сожалению, не видел. Слишком редко получается теперь выкроить время на кино. Посмотрю сразу же после прилета. Ну, может, не сразу, но в самое ближайшее время. Сразу из аэропорта я помчусь в институт, на работу.

Столько планов по прибытии. Я пока что только час в самолете, а чтобы послушать, а потом и увидеть Рэя, должен благополучно долететь. А в этом я никогда не уверен…

Сижу на месте 18Н в экономклассе «боинга» «Люфтганзы». Подо мною примерно десять километров до поверхности Атлантического океана. За бортом самолета минус 55 градусов по Цельсию, и самолет за час преодолевает около тысячи километров. Такую информацию дал сам командир воздушного судна Шнайдер. Я всегда прерываю текущие дела и внимательно вслушиваюсь в голос командира. Вне зависимости от того, на каких авиалиниях я нахожусь и какая фамилия у командира воздушного судна, говорят везде и всегда почти одно и то же. Я прекрасно знаю, что он скажет, я знаю температуру за бортом лайнера, знаю, с какой скоростью и на какой высоте мы летим. Но больше, чем содержание речи командира, меня интересует то, каким голосом он это скажет. Мне нравится, когда он говорит это спокойным голосом уверенного в себе человека, у которого все находится под контролем. Нравится, когда он говорит внушающим доверие тоном опытного психотерапевта. Меня очень беспокоит, когда я слышу печальный или усталый голос пациента упомянутого психотерапевта. Тогда у меня в голове появляется тревожная мысль, что, быть может, командир переживает как раз свой худший эпизод депрессии и не слишком цепляется за жизнь. Я не хочу (знаю, что это покажется Вам абсурдным и истеричным) умирать из-за чьей-то депрессии…

Я боюсь летать, но, с другой стороны, не могу представить свою жизнь без авиаперелетов. На самом деле, для того чтобы я мог заниматься своим делом, мне нельзя не летать. Я работаю в глобализированной фирме, у которой есть свой наблюдательный совет в Амстердаме и дирекция недалеко от Сан-Франциско. Я работаю в интернациональной команде, готовящей серьезный проект на трех континентах, я провожу отпуска на далеких островах и в последнее время, в связи с рекламной кампанией моих книг, часто езжу из Франкфурта в Польшу. Без самолетов я не смог бы быть в 17.00 в пятницу за компьютером в своем бюро во Франкфурте-на-Майне, в 23.00 — в варшавской гостинице и в понедельник утром, в 10.00, снова в рабочем кабинете во Франкфурте. Я вынужден летать. Если бы не самолеты, я не смог бы оказаться там, где я должен или хотел бы присутствовать. Хоть и летаю часто, но летать боюсь. Каждый раз, когда я занимаю свое кресло в самолете, я отдаю себе отчет, что оказался внутри очень сложного устройства, которое состоит из миллиона разных деталей, и что эти более миллиона деталей должны работать и безукоризненно взаимодействовать. Кроме того, самолет, как сложное устройство, не может обойтись без специальных компьютерных программ, а мне, как информатику, прекрасно известно, что любая компьютерная программа способна подвести, и когда это произойдет — только вопрос времени. Достаточно появиться пограничным условиям, которые не мог предвидеть программист. Кроме того, после 11 сентября в каждом самолете — я уверен в этом — над рядами кресел носится дух какого-нибудь террориста…

Каждый раз, когда я сажусь на свое место и пристегиваюсь ремнем безопасности, я испытываю ощущение частичной, но неизбежной потери контроля над собственной судьбой. Тогда я нетерпеливо жду, пока мы не окажемся на высоте и командир воздушного судна не успокоит меня своим голосом. Раньше я старался успокоить себя сам. Сначала в аэропорту, этанолом, содержащимся в красном вине, потом молитвой, произносимой с закрытыми глазами в момент взлета. Молился я и сегодня. То, что я написал Вам о своем страхе, является, в сущности, актом… смелости. Мужчины, о чем Вы знаете лучше меня, выслушав многих разных мужчин в своем цикле «Мастер и Малгожата[50]», редко признаются женщинам в том, что они чего-то боятся, а другим мужчинам не признаются в этом вообще.

Теперь я больше не боюсь. Я слышу знакомый спокойный шум работы двигателей, нет турбулентности, и мы летим на нужной высоте. Успокоил меня и этанол из аэропорта, и голос командира Шнайдера, и вид улыбающихся стюардесс, и те самые минус 55 за бортом лайнера. Когда что-то в течение продолжительного времени не меняется, мы предаемся иллюзии, что так будет до конца. Я достал ноутбук, в наушниках у меня классическая музыка. Приятный не только для слуха, но и для сердца польский акцент: не только Шопен, но и современный Хенрик Миколай Гурецкий со своей «Маленькой фантазией» в аудиопрограмме на трансатлантических рейсах немецкой «Люфтганзы». Пишу Вам, размышляя о своей молитве во время взлета…

Я молился от страха. В этом нет никаких сомнений. Религия и религиозность очень сильно обусловлены страхом. Я считаю, что ни одна религия не возникла бы, если бы человек не испытывал чувства страха. И не хотел бы выжить любой ценой.

Являются ли потребность и желание выжить главными причинами, в силу которых люди пришли к идее Бога и религии? Если да, то религия не многим отличается от эволюции. Разрешите пофилософствовать на эту тему. Философия и религия соприкасаются друг с другом во многих точках. Но в то же время они существенно отличаются друг от друга. Ошибки в религии очень опасны, тогда как ошибки в философии могут только вызвать смех. У меня для этого есть несколько часов, и я подумал, что, будучи на десять километров ближе к небу, мы могли бы поговорить о религии. Ведь можем, правда?

Иногда я задаюсь вопросом, что было сначала: бог[51] или потребность в боге?

Другими словами: люди создали религию и подчинились ей на основе трансцендентальных знаков, посланных им «сверху» какими-нибудь Яхве, Аллахом, Кришной или Богом? Или скорее — на определенном этапе эволюции человека — возникла потребность выдумать кого-нибудь такого, чтобы сохранить вид? Многие ученые, даже из ортодоксальных атеистов, рассматривающих религию как одну из разновидностей духовного фокуса-покуса, признаются, что без бога и религии люди как вид не смогли бы выжить. Люди, по их мнению, стали людьми, между прочим, еще и потому, что появился некий Главный Моральный Полицейский в виде бога, который свистел и свистит в свой свисток, когда дела выходят из-под контроля человека. Таким образом, человек, постоянно «направляемый» богом, превращался из дикого зверя в моральное животное. Вы помните? Мы уже разговаривали об этом во время обсуждения книги Роберта Райта «Моральное животное».

История народов, племен и родов, которые в ходе эволюции не обнаружили потребности в существовании бога, есть история обществ, которые вымерли в хаосе растянутого во времени группового самоубийства. Идея полезности и даже необходимости феномена бога для сохранения вида — это то, что соединяет стоящих на почве дарвинизма редукционистов и ортодоксальных креационистов с учеными степенями теологических академий, которые, в свою очередь, трактуют дарвинизм как паранаучную выдумку разочаровавшегося английского атеиста. Обвинение Дарвина (если это вообще является обвинением; для меня, например, не является) в атеизме безосновательно. Сам Дарвин за всю свою жизнь ни разу не назвал себя атеистом. Он был скорее агностиком, то есть человеком, считающим, что нет достаточных оснований как принять, так и отвергнуть тезис о существовании бога.

Несмотря на ожесточенность этого противостояния, обе группы соглашаются в том, что бог был и остается нужным человечеству. Согласно креационистам, с первой секунды жизни человека, созданного богом «по образу и подобию своему», согласно неодарвинистам (сам Дарвин никогда не писал об этом), только с определенного момента эволюции человека. Если это так, то, по мысли эволюционистов, это должно каким-то образом отразиться на генах в человеческой ДНК. И в этот момент, вынужден признаться, возникает довольно провокационный вопрос: существует ли ген бога?