– Где Вулкан? – спросил я, в желудке поднялась тошнота. Проглотил комок желчи – Брат, я…
Усабий…мерцал. Как мираж, он был и его не было. Я видел на пиктах что-то подобное. Это называли «призраком».
– Я… – ноги подкосились, и я вытянул руки, чтобы не упасть.
Принял устойчивое положение, но далеко не успокоился, сердца стучали в груди. Колотились так, будто сейчас пробьют грудную клетку, разорвут броню и упадут на пол передо мной. Реальность, которую я думал, что знаю, распадалась. Усабий был не таким, каким я его помнил, и в мерцании его временного существования я распознал полу-истину, которой пытался его затмить.
В последние годы Великого похода, когда флот ещё сопровождали летописцы, когда было ещё что-то, достойное записей, я слышал, как один имаджист говорил о "пентименто". Слово это, означавшее «покаяние», пришло из древнего романийского времён старой Терры. Художник, допустивший ошибку, закрашивал её. Терпением, умением и нужными материалами эти ранние ошибки могли быть найдены под свежими слоями краски. С ужасающей чёткостью я понял, что я «закрасил» Усабия. Это было моё покаяние за какой-то проступок. Сейчас же мой разум дрогнул, и, несмотря на превосходные мыслительные способности, не мог осмыслить то, что я сейчас видел. Всё же я знал, что неизвестно как, но, безо всяких сомнений, подвёл брата.
Всё это было неожиданно и мучительно, но ещё большее откровение ждало впереди.
Когда я согнулся под тяжестью вины, блуждая глазами по земле, то увидел выжженную отметку. Заметил лишь тогда, когда был совсем рядом – раньше внимание было устремлено на свод и странные временные свойства пещеры. Чёрное кольцо навеки отпечаталось в полу пещеры. Идеальную окружность нарушали зубцы, как будто следы какой-то пульсирующей кинетической реакции.
Я видел такое и раньше – это были следы телепортации, и образовывались в результате экстремального энергообмена, сопровождающего пространственный переход.
Сначала было непонятно, что это, но потом внутри круга я увидел второй отпечаток. Его было трудно разглядеть. Широкая спина и плечи, голова склонена, на коленях.
Очевидно, человек. Приготовленный к телепортации.
– Что это значит? – спросил я, подняв голову и посмотрев вверх, по-прежнему упираясь руками в пол. Изнутри поднимался гнев. И ещё что-то, чувство, одновременно чужеродное и знакомое. Беспокойство. Паника.
И будет им неведом страх…
Наша мантра, то, как Император создал нас, выделив жизненно важные качества его сынов, наших отцов. Генетические манипуляции, гордое наследие, неоспоримое первенство: сейчас всё это не имело никакого значения.
Усабий смотрел вперёд, руками всё ещё сжимая шлем, будто бы тоже, подобно льдинкам, застыл во времени.
– Отвечай!
Глаза брата вновь вспыхнули яростным светом, и с шипением выходящего воздуха он медленно снял шлем. Открывшееся лицо я еле узнал, настолько оно было обожжено. Саламандры устойчивы к огню, но мы не неуязвимы для его воздействия.
Хоть я и пытался предотвратить это, хотя возвёл мысленный бастион лжи, чтобы защититься, преграда рухнула, и истина обрушилась на меня как лавина.
Усабий обгорел в огненной буре, вырвавшейся из трюма сбитого десантного корабля и добравшейся до нашего. Я старался предупредить его, спасти, но опоздал. На секунду потерял из вида, и, когда посмотрел снова, на металлической стенке остались лишь процарапанные следы от пальцев.
– Ты умер, – прошептал, почти прохрипел я.
Реальность снова охватила меня, вцепилась, как стыковочный шлюз к корпусу космического корабля.
Вспомнил трупную яму, Гвардейца Ворона, как он зашевелился, приходя в сознание, и едва меня не выдал. Это я один протащил его полдороги по Исствану, когда зажглись поисковые прожекторы. И не мог допустить, чтобы он своим пробуждением обрёк нас обоих, поэтому раздавил горло воина.
Сейчас, в пещере, я посмотрел на правую руку и увидел надетый силовой кулак.
Наш разговор с Салнаром на борту «Чистилища», закончившийся натянутым согласием. Я думал, что слова о резне на равнинах, о боли и страдании произнёс Усабий, но это был я. Я их сказал. Лейтенант-командор не отодвинулся, когда брат проходил мимо, потому что этого не было. Там не было никого, кроме нас.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В останках десантного корабля, отчаянно ища Вулкана. Даже Лоримарр увидел истину, и его крайне развеселило то безумие, которому я поддался. Как же я смог пережить его психическую атаку? Это мог сделать лишь другой псайкер.
Даже моё звание было ложью. Ик’рад, умирающий легионер, обратился ко мне «лорд». Он знал, что когда-то раньше я был эпистолярием. Меня называл капитаном только Усабий. Это было его звание, не моё. После его смерти, после крушения и мук моего скованного псайкерского разума, я стал им или его частью. И тот Усабий, которого я видел, был частью меня, частью, с которой я не мог смириться.
Я – Усабий, полузабытое воспоминание о мертвеце, слившееся с моей собственной личностью.
Мы жили в аду – аду из чёрного стекла, где всё было неправильно и вело к безумию. Даже такой закалённый воин как космодесантник мог сойти с ума от такой подлости.
Мысль вернулась, необычайно соответствуя моменту.
– Ты умер, брат, – обращаясь к проявлению своего разума, выглядящему как труп Усабия, сказал я.
Оно кивнуло.
– Мне жаль.
Оно не ответило, лишь продолжало смотреть.
– Хоть что-нибудь из этого реально? Пещера, Железные воины, выжившие?
Как призрак из древних терранских мифов, Усабий вытянул размытый палец, указывая на окружавшее меня пятно выжженной земли.
Истина лежала там. Как утопающий, чьи чувства притупились от воды, я вынырнул из мрачного сна в ещё более мрачную реальность.
Пока я думал, что значит отметка, то услышал сзади топот ног, громыхающих по коридору. Железные Воины были уже почти здесь, такие же реальные, как пот на моих бровях или земля подо мной.
– Осталось уже недолго, – заговорил было, но осёкся.
Усабий исчез, и я был один – впрочем, как и всегда.
Хаукспир отдал жизнь, да и Рууман, скорее всего, тоже, следуя за безумцем в бой. Они наверняка это знали. Думаю, что где-то внутри я и сам это знал, но прятал мысль поглубже, туда, где мог не обращать на неё внимания.
Я оттолкнулся от земли рукой, вставая, и сжал меч второй. Я встречу этих ублюдков стоя.
Сломленный или нет, я всё ещё воин Легионес Астартес, всё ещё Саламандр.
Оставалась лишь одна загадка, сокрытая от меня в таинственной пещере.
Круг выжженной земли хранил секрет, который я должен выведать, чтобы узнать истину. Вопрос был очевиден.
Что же случилось с Вулканом?
У меня был дар, о котором я забыл и которым наделил другого. С его помощью я мог бы прочесать эту землю от края до края в поисках ярко сияющего светоча – моего отца. Так много горя и смерти. Воздух вокруг был наполнен психическим эхом предсмертных криков моих братьев. Лазурный огонь вспыхнул у меня в глазах. Я почувствовал, как он обжигает, увидел, как растекается за пределы пещеры, освещая убийц, подбирающихся всё ближе.
Если я полностью раскрою свой разум ужасам Исствана, пытаясь найти отца… Разразившаяся психическая буря уничтожит меня и всё вокруг.
Лазурный свет осветил вышедшего из темноты Воина. В оставшиеся мне мгновения я увидел, как он замешкался. И, запрокинув голову, я освободил свой дар, чтобы он показал мне всё. Раскрыв тайну круга выжженной земли, он показал мне последнюю истину, так долго сокрытую от меня.
Белый свет, жар, потеря ориентации и перемещение.
Он исчез. Вулкан исчез.
Огонь охватил тело, и я опустил взгляд, чтобы увидеть, как враги тщетно пытаются скрыться. Прежде чем мы все умрём, прежде чем пещера, тоннель и несколько километров исстванской равнины станут почерневшей воронкой…
Я поведаю им истину.
Я не жалею о том, как умер, равно как и не жалею о том, как жил. Хотелось бы в последний раз встретиться с отцом, но это будущее создано не нами и не для нас.