Читать интересную книгу Игрушки для императоров - Сергей Кусков

Мой желудок свело от ее пламенной речи. Ибо все в ней было сказано правильно.

— Ты ведь хочешь туда, как бы себе сейчас не врал. Ты уже все для себя решил, еще тогда, две недели назад, когда тебя привезли первый раз, побитого, но довольного. А теперь всего лишь пытаешься смириться с этим, убедить себя, что имеешь выбор, что можешь отказаться. Так?

Я вздохнул и опустил голову.

— Ты уже там, с головой. Я больше скажу, ты никогда таким не был, как эти дни: собранным, целеустремленным, жизнерадостным. Ни когда учился в старой школе, ни когда в новой. У тебя все эти дни глаза были… Горели они у тебя! Ты возвращался усталый и избитый, но ты был счастлив, сынок! Как тогда, во время соревнований, когда проходил в следующий круг. Или, как когда готовился к свиданию с той девушкой, аристократкой. Это трудно описать, но я — мать, я видела все это со стороны, и мне соврать у тебя не получится.

«Да я и не пытаюсь!» — хотел сказать я, но лишь глубоко и задумчиво вздохнул.

— Это неизбежно, ты вернешься. Когда они позовут.

Опешивший от такой тирады, я хрипло выдавил:

— Не позовут.

Но сам уже не был уверен в этом.

Мама мило, по взрослому, усмехнулась.

— Позовут.

— Почему ты так думаешь?

— Скажи, сколько лет этой… Как ее… Донье Тьерри?

— Мишель? Ну, за сорок. Точнее не скажу.

— Правильно! — она кивнула. — Ей не двадцать, и не тридцать. На такие должности ставят только опытных людей. Знаешь, почему?

Я отрицательно покачал головой.

— Потому, что они могут думать независимо, не отвлекаясь на порывы, свойственные юношеству. Ты ошибся, бывает. Все ошибаются. И старшие прекрасно об этом осведомлены. Старшие руководствуются не эмоциями, а целесообразностью, совокупностью разных факторов, и она примет верное решение, которое не примет, например, эта майор. Она заберет тебя, попомни мои слова!

Я хотел вставить, что майор не намного младше, но сравнил их и вдруг понял, что дело не в возрасте. Мишель именно «донья», сеньора, авторитетная женщина. Катарина же — молодящаяся дамочка, считающая, что тридцать пять — это чуть больше двадцати. Да, Мишель может так сделать. В отличие от Катарины.

— А есть еще и Лея, ее величество, не забывай об этом! — повысила мама голос. — Ее тоже может заинтересовать этот проект, когда она вернется. Для того она и нужна, носительница верховной власти — исправлять то, что пропустили мимо себя подчиненные. И тогда они все равно с тобой свяжутся, не может быть иначе.

— Они не всегда были взрослыми и мудрыми, — попытался усмехнуться я, приводя последний аргумент. — Когда-то они были молодыми и глупыми, причем уже сидели на этих же самых должностях.

Мама пожала плечами.

— Когда они были молодыми и глупыми, старшие и мудрые находились рядом с ними, в тени, давая советы и подсказывая, что и как надо делать. Просто теперь поколения сменились, и настал их черед быть мудрыми. Ничего не меняется в жизни, сынок. Пройдет тысяча лет, но старшие всегда будут рядом с младшими там, где те не справятся сами. Это закон жизни, ничто не в силах его изменить.

А тебе советую подумать над своим поведением. Тебе тоже когда-то придется стать старшим и мудрым: чему ты научишь идущих следом?

* * *

Как все сложно! Не думал, что мама может копнуть так глубоко. Точнее, не думал, что мама может копнуть так глубоко под корпус, разложив его по полочкам, с точки зрения обычных человеческих страстей. И мне все больше и больше кажется, что она права. И в том, что я хочу туда. И в том, что уже давно смирился, просто искал отмазки. И в том…

Господи, да она во всем права! Во всем во всем! Она лишь не учитывает маленькую деталь: я не могу… Не не хочу, а именно не могу туда вернуться. Я хлопнул дверью, и если вернусь, это будет означать, что я…

Мысль сбилась. Потому, что итог ее нравился мне не сильно.

«Эй, Хуанито, договаривай! Что же ты замолчал на полуслове? Потому, что я — твердолобый баран, которому западло включить реверсивную передачу»

«А если и так? Что теперь?» — возразил я сам себе.

«Ничего, баран. Ходи и понтуйся, какой ты крутой. „Человек сло-оова!“» — внутренний голос противно захихикал.

— Не пойду сегодня в школу. Надо прийти в себя, — промямлил я, вяло цепляя на вилку макаронину.

— Я уже поняла, — кивнула мама, встала и убрала свою тарелку в посудомойку. — Приходи. Думай. А я пошла на работу.

— Ты ж вроде сегодня выходная? — не понял я.

— Заказ. На дому. Да, кстати, тебе вчера снова звонила та девочка, которая высокая. Спрашивала, все ли у тебя в порядке и куда ты делся.

Мама, говоря это, стояла ко мне спиной, выставляя на посудомойке режим, но я почувствовал, как она ехидно улыбается, и покраснел.

— Ты ей нравишься, — заключила она.

Они что, сговорились?

— Давай не будем обсуждать эту тему? — вспылил я. Мама развернулась и пожала плечами.

— Хорошо, не будем. Но другая девочка, которая, как ты говоришь, с белыми волосами, не звонила. Пока, я убегаю!

Я чмокнул ее в щеку и она, действительно, убежала, оставив меня в глубоком смятении.

Да, мама у меня тот еще кадр! Надо же, так уколоть, и как-то походя, мимоходом. И не придерешься — сказала чистую правду.

Следующая мысль заставила задуматься: она не хочет, чтобы я встречался с Бэль?

Да, не хочет. Чтобы понять это не надо быть семи пядей во лбу. Ей не нравится мысль, что у меня будут какие-то отношения с аристократкой. Эмма не из бедной семьи, но она — средний класс, а Бэль — высший. Почему?

Итак, мама против того, чтобы я ввязывался в какие-либо дела с высшим классом, при этом четко указывая, что уровень Долорес — приемлемый. Значит ли это, что я сын аристократа, а она не хочет, чтобы я допускал какие-то ошибки, подобные той, что допустила в молодости она сама?

Возможно. Да, она не знает Бэль, не знает ее семью, но она мудрая, и сталкивалась с аристократией. Если моя версия верна, конечно же. А сейчас пытается таким вот ненавязчивым образом уберечь меня. Об этом стоит задуматься.

…Mierda! Она это специально сделала! Точно, знала как отреагирую и потому произнесла это вслух! И теперь я не могу нажать «Entrada»! Самую простую иконку, запускающую самый простой поисковик!

Я откинулся на спинку кресла и вымученно вздохнул. Ай да мама! Ай да… Мудрая женщина!

Планшетка, оставленная Эммой, с перечнем представителей знати, имеющих белые волосы, свернулась в капсулу, которую я бросил в ящик стола. Надпись «princesa Isabella» на экране сияла еще несколько мгновений, затем я нервно смахнул ее рукой, обнулив данные ввода. Mierda! Mierda! Mierda! Как все достало!

Встал, заходил по комнате. Люблю ли я Бэль? Да, люблю. Любая мысль о ней приводила к непонятной боли, которую не описать, не передать словами. Мне хотелось выть, хотелось рвать и метать, пробить кулаками стену, и только осознание, что все это бесполезно, удерживало от глупых поступков. Я не люблю ее. Я ею болею!

Мне становилось не по себе, когда вспоминал ее волосы, вкус ее губ. Ее эротическое шоу в воде. Да, она не девочка, далеко не девочка, ее нравы… Мягко говоря раскованны, но где на этой планете найдешь паиньку? Потому, хоть меня и мучают уколы ревности при воспоминаниях о происшедшем на том озере, но в целом это задевает мало. Главное — понять, что будет дальше, нужен ли я этой девушке, или не нужен? Любит она меня, или не любит?

Эти дни, пока шли тренировки, Бэль как то ушла на второй план. Я думал о ней, эти мысли всегда были при мне, просто… Что бы я ни делал, я будто понимал, что это действие — ступенька, шаг к ней. Меня-сильного, способного защитить ото всех невзгод, она полюбит, непременно полюбит! И простит. А что теперь?

Может она оказаться принцессой? Учитывая, что ее охраняли мужчины? На девочек я насмотрелся за две недели, примерно представляю, как это должно выглядеть, но ее охраняли не девочки!

Может. Все равно может. Но изменит ли ее статус что-нибудь, окажись он реальностью?

Нет, не изменит, — ответил я сам себе. Главное не кто она, а как относится ко мне. Но найти ее и спросить об этом… Страшно!

Ей двадцать один. Родители не могут наказать ее, заперев дома, не давая выйти на улицу. В шестнадцать — возможно, в восемнадцать — маловероятно, но в двадцать один такую боевую девчонку родительский запрет не удержит. Значит, она не хочет меня искать. А это значит, я для нее — игрушка, с которой было интересно, но которую можно забыть за ненадобностью. Она — аристократка, а для аристократов простые люди — сор.

Поэтому я боюсь, поэтому рука стерла имя из поисковика. Мне страшно, что найдя ее, спросив, получу честный ответ.

…Нет, я, конечно, тот еще кабальеро, сижу и жду, пока прекрасная сеньорита сама меня найдет. Позорище! Но с другой стороны, не уверен, что мозолиться ей на глазах — хорошее решение. Лучше никогда не встречаться и не видеться, чем уйти, как побитая собака, услышав: «Хуанито? А, да, вспомнила тебя! Было дело, гуляли. И что тебе нужно?»