Читать интересную книгу Восемнадцатый скорый - Владимир Муссалитин

Нужно было что-то сказать в свое оправдание, быть может, даже объяснить свое появление здесь чистейшей случайностью, а затем рассмеяться как можно веселее, беззаботнее, чтобы у нее не возникло никаких сомнений относительно искренности его слов. Вероятно, так, именно так и следовало поступить ему, но ведь он не предвидел столь неожиданного поворота событий.

«Как же так?! — думал в растерянности он. — Как же так?!» Во всей этой тьме и странной тиши весеннего вечера чудился чудовищный заговор.

Ему надо было уйти. А он стоял как пень, не в силах стронуться с места. Она порывалась о чем-то попросить, он догадался о чем и решил опередить.

— Ну ладно, я пойду, — сказал как можно безразличнее.

— Иди, Сережа, иди, — Рита радостно встрепенулась, — и не обижайся, пожалуйста, на меня.

— За что?

— Сам знаешь, — тихо отозвалась она.

Закусив губу, он сбежал вниз с откоса, в два прыжка перемахнул через матово поблескивающие во тьме рельсы и торопливо пошел по знакомому проулку к дому. У развилки чуть было нос к носу не столкнулся с Херувимом. Валерка, в расстегнутом пальто, в небрежно наброшенном на плечо широком цветастом шарфе, с непокрытой головой, выставив напоказ свою пышную черную шевелюру, шел, картинно покачиваясь на широко расставленных ногах, словно, моряк, вернувшийся на землю после долгих странствий. Этот гусак был настолько занят собой, своей походкой, что не сразу заметил Сергея. Их разъединяла лужа. Остановившись под фонарем, Херувим прикидывал, как лучше обойти ее. Воспользовавшись заминкой соперника, Сергей завернул за угол приземистого длинного здания милиции и, обогнув крыльцо с толстыми щербатыми балясинами, ушел неузнанным.

— Ну, молодец! — похвалила мать рано вернувшегося Сергея. — Пей чай, пока горячий.

— А ты разве не будешь?

— Я только что от стола, вот «Любовь Яровую» передают. Так села послушать.

Этот спектакль передавали по радио не впервой. И мать всякий раз с охотой слушала его. Сергей был рад возможности побыть одному. Попив чаю, он быстро разделся и, к удивлению матери, забрался под одеяло.

— Ты чего это, сынок?

Она подошла к кровати, потрогала лоб.

— Да нет, все нормально, — вяло ответил он. — Просто захотелось полежать.

— Ну лежи, лежи, — отозвалась успокоенно мать, вновь садясь к репродуктору.

Не слушая его возражений, убавила громкость.

— Отдыхай, ты сегодня намаялся, бедный.

Что ж, в этом она, пожалуй, была права. Более тяжелого дня в его жизни еще не было…

XIII

Четвертая четверть… В этих двух словах Сергею Мальцеву, и не только ему, слышалось что-то пронзительно-крикливое, воробьиное, короткое, не совсем серьезное, хотя учителя неустанно повторяли, что четвертая четверть — важная, итоговая, но сиятельным отличникам, унылым середнякам было ясно: четвертая четверть ничего существенно не изменит. В классных журналах, в табелях все уже сложилось так, как и должно было сложиться. И каждый получит свое.

Сергей смотрит на классную доску, следит за рукой математички, которая уверенно ведет в левом углу доски прямую горизонтальную линию и сверху под некоторым углом к ней опускает другую, соединяя их в одной точке. «Угол, под которым крыло встречается с воздухом, называется углом атаки», — вспоминает Сергей и думает в эту минуту о своем. Он пытался определить этот угол. Тут, конечно, больше пятнадцати градусов. А значит, воздух проходит по верхней поверхности крыла не плавно, а образуя завихрение. А этого как раз и следует избегать. Угол в пятнадцать градусов — максимальный для большинства крыльев. Он дает максимальную подъемную силу и максимальное лобовое сопротивление. Скорость, с которой подъемная сила уменьшается, характерна для каждого типа крыла…

Он изучил все книги по аэродинамике, которые удалось достать в районной библиотеке, теперь он знает, что существует свыше тысячи видов профилей крыльев и что суммарная подъемная сила крыла зависит от отношения между размахом крыла и хордой. Крыло с бо́льшим удлинением (при той же скорости и угле атаки) дает бо́льшую подъемную силу, чем крыло с меньшим удлинением.

Он сделал необходимые и верные расчеты, которые никто не поставил под сомнение в аэроклубе, куда он смотался в один из дней весенних каникул. Ехал с опаской. Боялся, как бы не сочли за чушь не только расчеты, но и идею постройки летательного аппарата.

Хорошо, если бы рядом оказался летчик Косаревский, вот кто бы смог помочь ему. А его-то как раз в этот день в аэроклубе не было. Дежурный ответил: будет на следующей неделе, а заодно уточнил — какое дело у Сергея к нему, не может ли кто другой помочь? Сергей рассказал. «Так считай — тебе крупно повезло, — рассмеялся дежурный, поглядывая искоса в листок на столе, придавленный толстым зеленоватым стеклом, — дуй мигом в десятый кабинет на второй этаж — там через пару минут у пилотов кончаются занятия — так ты к ним. Да посмелее».

Слова дежурного ободрили его. И, услышав за дверью шум почти такой, как и в школе, когда кончаются занятия, Сергей решительно открыл дверь и встретился с любопытными взглядами сидевших в классе. Их было человек десять — пятнадцать. Человеку в коричневой кожаной куртке, стоявшему за преподавательским столом, волнуясь, объяснил, что привело его сюда. «А ну-ка, а ну-ка, — сказал преподаватель, снимая плакат, закрывавший черную доску на стене, — это интересно, бери-ка мел и рисуй».

И Сергей, кроша о доску пересохший мел, быстро набрасывал чертеж, поясняя что к чему. «Интересно, весьма интересно», — приговаривал преподаватель, поглядывая со стороны на чертеж, бросая беглый взгляд то на Сергея, то на притихших пилотов.

У Сергея горели уши, щеки. Он весь напрягся в тревожном ожидании.

— Так, так, — преподаватель подошел к доске, пошевелил губами, словно стараясь что-то уяснить, провел пальцем, повторяя прямые линии чертежа.

— Скажи-ка нам, юный воздухоплаватель, а какова нагрузка на единицу поверхности крыла?

Сергей ответил. Человек в кожанке сдвинул брови, покачивая головой:

— Ну что же, расчет верный.

Он вновь нахмурил брови, всматриваясь в чертеж, затем озорно сверкнул глазами:

— А что, здорово рассчитано. Молодец.

Сергей не ждал такой похвалы, такой заинтересованности незнакомых ему пилотов, которые, обступив его возле доски, трогая за плечи, локти, давали ему советы, а он смущенно, растерянно кивал, слушая их, стараясь запомнить главное.

— Как построишь, дай знать, — сказал напоследок преподаватель. — Привезем тебя с твоим аппаратом сюда. На нашем аэродроме и будешь опробовать…

Математичка требовательно стучит мелом по доске. Сергей быстро обегает глазами класс, стараясь понять, кто же именно так раздосадовал ее.

— Это, между прочим, к тебе, Мальцев, относится, — говорит учительница, поймав недоуменный взгляд Сергея.

Он и не пытается оправдываться..

— Скорей бы звонок! — не скрывает своего нетерпения Баранов. Он откровенно с хрустом потягивается.

XIV

Восемь старых лыжных разнокалиберных бамбуковых палок, которые ему удалось выпросить у школьного физрука, удачно складывались в два крыла и стабилизатор, длинный бамбуковый шест для прыжков в высоту, сломанный посередине и валявшийся в школьной кладовке, тоже пошел в работу. Сергей склеил его казеиновым клеем, для большей прочности крепко обмотал изоляционной лентой. Этот бамбуковый шест, пройдя над велосипедной рамой, должен вместе с рамой стать опорой для крыльев и стабилизатора.

Три недели ушло у него на раскрой и прошивку рваных простынь, пропитку их для прочности сложным составом. И крылья, и стабилизатор, и остальные детали аппарата он делал тайком, в заброшенном, с высаженными рамами, сыром, сложенном из железнодорожных шпал бараке на окраине поселка, где раньше, когда прокладывали шоссейную дорогу, жили дорстроевские рабочие. Недалеко от барака валялась черная, в оплывах гудрона железная печка, источавшая и сейчас горьковатый, специфический запах.

От его дома до барака дорстроевцев было километра три с половиной. Но теперь, став обладателем прекрасного харьковского велика, Сергей не считал это за расстояние. Одно удовольствие — промчаться по сухому, поблескивающему на солнце шоссе, слушая легкий посвист стальных спиц и мягкое лопотанье хорошо подкачанных шин.

У барака он резко осаживал быстрый велик, убеждаясь в надежности и безупречности тормозов. Заслышав привычный звук, из-под барака, радостно поскуливая, непомерно вытягиваясь в длину гибким худым телом в золотисто-рыжей шерсти, вылезала бездомная собака, прозванная им Динкой.

Потрепав за ухом, Сергей спешил сунуть ей захваченные из дому кости, хлебные корки, вареную картошку. Делал он это украдкой от матери, и вовсе не потому, что та могла запретить таскать куски из дому — мать была сердобольной. Просто пришлось бы рассказать все о Динке и о дорстроевском бараке.