— Есть пиво, эль, — снова высунулся слуга.
— Пивом, — наставительно сказала Рин, — на Ближнедальнем Востоке поят коров. Для улучшения вкусовых качеств мяса. И только на это оно и годится. Как вы относитесь к ратафии? Что, не пробовали? Это какой-то пробел в рыцарском образовании. Ратафии рыцарю!
— Так как насчет чудовищ… — заикнулся было тот, но Рин не дала ему продолжить.
— Да что вы, господа, всё о работе да о работе! Мы сейчас на отдыхе. Так приятно просто посидеть, поговорить с интеллигентными людьми, когда никто не давит тебя куртуазностью и не орет над ухом каждую минуту «Гранмерси, прекрасные сэры!», и не коверкает язык в угоду простонародью всяческими «милсдарями» и «вашмилостями»…
— Кстати, о языке, — вступил Доран. — «Рин» это не сокращение от «Дорин»? На Старом наречии, стало быть, «Дореанн», то бишь «мрачная» или «сердитая»?
— Нет. Это такое сокращение, как если бы тебя из Избавителя сделали Изей.
— Туше, — Доран приподнял кубок, тем более, что подоспели заказанные напитки.
Гверн с сомнением посмотрел на то, что ему налили, и героически выпил. И более вопросов о делах не задавал.
Короче, можно было считать, что вечер удался. Рин перешла от белого вина к красному, и усиленно подливала новому собутыльнику ратафии. Доран и сам ее попробовал. Не понравилось. Та же аквавита, только сладкая, каковой водка, по его мнению, быть не должна. Пти-патэ, или как там их называли, оказались, несмотря на подозрительное название, вполне съедобными пирогами. Клопштуцер, окончательно успокоившийся насчет возможных жертв и разрушений, умиленно повествовал, как в особых случаях он готовит для знатных гостей фирменное блюдо из молодых голубей, телячьих зобных желез, свиного сала, овечьих мозгов, меда и имбиря. Его не слушали. Гверн, переставший смущаться, допытывал у Рин, владеет ли она магией, и если да, то какой. Та в ответ лишь подливала ему, спрашивая: «А в Волкодавле ты бывал? А в Нездесе?» — на что он отрицательно мотал головой.
Странствующий рыцарь сломался первым, ткнувшись лицом в тарелку с остатками салата (кто заказывал салат, Доран не помнил). Рин, бросив сакраментальное «Разучилась пить молодежь», попросила Дорана проводить Гверна до койки. Он согласился с определенным чувством превосходства (а не садись пить с контрактниками!), но, сгрузив рыцаря в его номере, почувствовал, что и сам изрядно утомился, и прямым ходом направился к себе, не возвращаясь в зал.
Проснулся он вполне бодрым (рецепт — пейте только аквавиту, ни с чем не мешая! глоток ратафии не в счет), правда несколько позже, чем привык. Умылся у колодца, проведал Негодяя. Рыжая кобыла по кличке Сволочь и серый жеребец, не иначе принадлежавший Гверну, были в своих стойлах. Вернулся в зал, где Клопштуцер командовал слугами, спросил:
— Госпожа, с которой мы вчера ужинали, еще не встала? — Клопштуцер вытаращил глаза.
— А она еще на рассвете отбыть изволила.
— Как? Лошадь же в конюшне?
— Разве она вам не сказала? Она еще вчера продала лошадь барышнику — он тут же, на постое. А ушла пешком.
Обернувшись, Доран заметил Гверна, стоявшего на лестнице. У этого типа была совершенно не рыцарская манера слушать чужие разговоры. Выглядел он лучше, чем можно было ожидать после вчерашнего, и без всяких следов салата на физиономии. Но вместо салата на ней читалось несомненное разочарование.
— Вы еще не передумали ехать в Бирхольм? — спросил он.
— У меня там контракт.
— Ах, да… Тогда едем?
Столь изящно отделываться от попутчиков, как Рин, Доран не умел, поэтому ничего не оставалось, кроме как буркнуть:
— Что ж, едем… прекрасный сэр.
Гверн собрался в путь быстро, несмотря на то, что не таскал за собой ни слуги, ни оруженосца. А может, именно поэтому. И, прежде чем утро плавно переросло в день, они выехали на дорогу в Бирхольм.
Те страны, которые в Ойойкумене принято было считать цивилизованными, узнавались мощеными дорогами, оставшимися от древней Перворимской империи. Тот край, где нынче подвизался Доран Истребитель (Избавитель), тоже усиленно причислял себя к цивилизованным, но старыми имперскими дорогами похвастать не мог. Однако, в отличие от жителей, например, Заволчья, считавших бездорожье благом, поскольку оно спасало от любых захватчиков, местные жители, чтобы выглядеть цивилизованными, строили собственные дороги. Одной из причин нынешнего расцвета Бирхольма и была дорога, в прошлом десятилетии проложенная через Злопущу, дабы облегчить вывоз товара с побережья. Не мощеная, конечно, но достаточно широкая. Доран подозревал, что эта же причина вызвала нынешнюю активизацию нечисти в Злопуще. Согнанная с насиженных мест, она полезла туда, куда прежде никогда не совалась. Однако работодателям Доран соображений своих не высказывал.
— Как вы думаете, когда мы нагоним Рин? — спросил Гверн.
— Думаю, никогда.
— Но это единственная дорога в Бирхольм!
— А она ни словом не обмолвилась, что контракт у нее именно в Бирхольме. Может, где-то поблизости. Это во-первых. А во-вторых, если она продала лошадь, причем до встречи с нами, значит, собралась идти там, где верхом не пробраться. Так что сейчас она пробирается по какой-нибудь лесной тропе.
— Разве есть тропы через Злопущу? Я не знал.
— Сдается мне, прекрасный сэр, что в Злопуще есть много такого, о чем мы не знаем, — сказал Доран.
И был, как обычно, прав.
* * *
— Что значит «за две головы»? — багровея, вскричал господин Фольксбетт, фактор Северо-Западной торговой гильдии.
— То, что слышали. У амфисибены две головы. Чем она от обычных змей и отличается.
— Но она была одна!
— Позвольте напомнить вам, сударь, что когда в прошлый раз вы отказались платить мне за изгнание баньши, вы мотивировали это отсутствием материальных доказательств победы. И заявили, что будете производить оплату по предъявлении оных доказательств из расчета — 1 выплата за 1 голову. Что и было надлежащим образом зафиксировано.
Фольксбетт хватал ртом воздух.
— И благодарите всех богов, — безжалостно продолжал Доран, — что мы не на Ближнедальнем Востоке. Тамошние асуры и дэвы имеют обыкновение отращивать от девяти до тысячи голов на одну персону. А в Поволчье змея меньше чем с тремя головами и за дракона не считают…
Победа над фактором доставила Дорану не меньше удовольствия, чем над амфисибеной. Даже больше. Поскольку несчастное чудовище, как правило, не может поступать иначе, чем велит ему инстинкт. А фактор вредничал вполне сознательно.
В целом, Бирхольм не шибко понравился Дорану. Скучный, серый город на берегу Пивного залива Западного моря. Туман, ветер, сырость. Пузатые грузовые корабли в порту. Острые шпили ратуши и храма Мученичества святого Екселя (с чудотворной иконой «Выдираньице кишочек»), ужасно деловые жители. Цены высокие, развлечения убогие. Хорошо еще, что местные дамы, томившиеся в обществе мужей и женихов, поглощенных торговлей, готовы были полюбить Истребителя бесплатно. При том, что ни красотой, ни статью он не блистал — среднего роста, плотный, коренастый, с короткой шеей, кирпичным загаром, характерным для светловолосых, и бесцветными глазами, осеняющими нос картошкой. Но слава победителя монстров безотказно действовала а красоток — от подавальщиц пива до жен гильдмастеров включительно.
С другим борцом с нечистью — идейным — Доран почти не пересекался. Доран жил в гостинице, благо номер оплачивал заказчик. А Гверна пригласил к себе местный граф, давно покинувший обветшалый замок и переехавший в городской особняк. В нынешнем Бирхольме чувствовалась нехватка благородного общества, и с приездом Гверна старику было кому поплакаться на утрату рыцарских традиций и засилье денежных мешков. Гверн исправно выезжал из города в леса, и Доран подозревал, что гнала его отнюдь не жажда подвигов. В особняке вместе с родителями проживала дочка графа — сухопарая старая дева, разительно отличавшаяся от горожанок, пухлых от колыбели до могилы. Кое-кто из бирхольмских купцов ради возможности присовокупить герб к своим капиталам охотно позабыл бы и возраст и костлявость, но граф подобных женихов от дома отваживал. Рыцарь, хоть и безземельный — другое дело. Гверн, при всей своей наивности, не мог не понимать причин радушия графа Бирхольмского и встречам с потенциальной суженой предпочитал встречи с лесной нечистью. Судя по тому, что он неизменно возвращался, пока встречи оказывались не в пользу нечисти.
Что касается Рин, то Доран не встречал ее в Бирхольме ни разу, и это подтверждало его предположения, что ее наниматель проживает за пределами города.
Часть заработков Доран переводил на свой счет через местное отделение вездесущего МГБ, часть оставлял на текущие расходы. И расходы от доходов за амфисибену не успели еще вытечь, когда его снова вызвал Фольсбетт.
Фактор поджидал Дорана в конторе Северо-Западной гильдии. Обычно оживлявшийся только при разговорах о деньгах, Фольксбетт казался несколько взволнованным. Наверное, замыслил какую-то очередную пакость.