Читать интересную книгу Снежные зимы - Иван Шамякин

— Так прошу быть и моим гостем, Иван Васильевич! Дом вон рядом. Спасибо, построил предшественник. Ничего домишко.

— Да нет, спасибо. Только из-за стола.

— Да разве зайти — так уж сразу за стол? Чашечку кофе. Моя жена варит отменный кофе. И посмотреть у меня есть что.

— Не будем обижать хозяина. — сказал Олег Гаврилович, ему хотелось зайти.

Иван Васильевич подумал, что Сиволоб изрядно изменился: меньше стало важности, деланной независимости, больше — угодливой суеты. «Не знает, верно, что я на пенсии». Поглядеть в доме и в самом деле было на что. Музей. Стены завешаны картинами. Полотна художников неизвестных, вероятно не первостепенных, однако же — оригиналы. Больше — пейзажи. На двух-трех картинах Иван Васильевич узнал знакомые места, которыми не раз любовался сам. Особенно много было видов Немана и Гродно.

Но еще до картин поразила хозяйка, встретившая их на просторной веранде. Маленькая, ладно скроенная женщина с хорошенькими ямочками на щеках, с малиновыми, как бы припухшими или капризно надутыми губками, что придавало ее лицу детски-милое выражение. Была она на добрых пятнадцать лет моложе своего лысого мужа. Просто, но со вкусом одетая — шерстяной серый костюм, зеленая нейлоновая куртка на молнии. Куртку эту она сразу же сняла, заведя гостей в теплый дом.

И еще одно удивило Ивана Васильевича — обстановка. Здесь, в полесской глуши, — стильная мебель, не бобруйской, не мозырской фабрики, а импортная, чешская или немецкая. Откуда взялись деньги, чтоб купить все это? Три последних года Сиволоб на районных должностях. Да и раньше не такой уж у него был высокий оклад. Антонюк получал в два раза больше, но если б и захотел, вряд ли мог бы накопить на такую мебель, (как призывают рекламы сберегательных касс: «Деньги накопил — мебель купил»), а тем более — на картины. Черт его знает, а может быть, человек, который не умел руководить совхозами, — художник, художник в душе и призвание его — собирать картины, создавать красивые интерьеры, любоваться ими. Или это его хобби? Есть же у него, Антонюка, свое хобби — охота.

 Хозяйка скрылась — ушла на кухню. Хозяин показывал гостям картины.

— Это Неман у Мостов. Помните, Иван Васильевич! Дубы у реки. Это вид с Немана — на Калужскую церковь. Друскеники. Парк. Иван Васильевич помнит. Мы с ним там отдыхали. А это уже Двина, Полоцк. В современном пейзаже художник искал приметы старины. Обратите внимание…

Высокий, сутулый, лысый, ступал он мягко, как кот, здесь у себя дома, — важно, несуетливо, и в голосе появились прежние нотки. Человек разыгрывал глубокого эрудита. Иван Васильевич вспомнил голос, фигуру, первое впечатление от знакомства с Сиволобом и всю эволюцию своего отношения к этому деятелю и теперь не верил даже тому, что он рассказывал о картинах, не верил глубокомысленным высказываниям знатока искусства. Усомнился даже в том, что это страсть, увлечение, хобби. Разве что не его, а той хорошенькой женщины? Виталия — Иван Васильевич следил за ней — сперва смотрела на картины с почти детским восторгом, но потом у губ ее появилась скептически-насмешливая морщинка, сменившаяся в конце концов откровенно иронической усмешкой.

— Это вы покупали все или получали в подарок? — спросила девушка.

— И покупал, и дарили. Тому, кто покупает, художники любят дарить. Начала Маша. Она жила среди художников. А потом я увлекся. Познакомился. Возил художников на рыбную ловлю. Я ловил рыбу, варил уху, а они писали этюды и дарили их мне. — Сиволоб довольно рассмеялся и погладил лысину: умная, мол, голова.

— Подарили бы вы школе эти картины, — сказала Виталия.

Сиволоб на миг застыл от неожиданности. Потом с натугой, с судорожной гримасой выдавил из себя басовитый хохоток.

— Э-э, дорогая Виталия… Виталия… — опять забыл такое простое отчество. — Вы не знаете психологии коллекционера. Попробуйте попросить у филателиста плохонькую марочку. Не даст. Не потому, что скуп. Не сможет расстаться. Так ведь то марка, а это картина, произведение искусства. Картины начинаешь любить, как собственных детей.

— У вас есть дети? — спросила Виталия. Гордей Лукич смутился.

Иван Васильевич догадался: у него есть дети, у нее нет, у этой хорошенькой любительницы искусства. Оглянулся на открытую дверь — не услышала ли? — и увидел ее в комнате с подносом в руках. Слышала. Ямочки на щеках побелели, а вокруг них разлился румянец. Но сказала беззлобно, с грустью и ласковым укором, ставя поднос на стол:

— Вы же хорошо знаете, что у нас нет детей.

— Откуда мне знать? Ведь вы не молодые уже люди, — безжалостный удар по хозяйке. — У вас могут быть взрослые дети, учиться где-нибудь… Вы уже год у нас и никого из учителей не пригласили посмотреть на ваши картины. — Удар по обоим.

— Я заходил не раз, — сказал Олег Гаврилович.

— Полгода Гордей Лукич жил один, — мягко оправдывалась хозяйка. — А потом пока устроились… Пожалуйста, просим, наш дом открыт. — Но краска на ее щеках переменилась: покраснели ямочки и побелели щеки возле ушей.

— А собачки у вас нет? — вдруг наивно, как девочка, спросила Виталия. — Я очень люблю таких малюсеньких собачек, которые лежат на диване.

Виталия рубила наотмашь. Виталия издевалась. Ивану Васильевичу стало боязно за нее. Начал понимать Надин страх за дочку. Такие, как Сиволоб, не прощают пренебрежения. Хотя, кажется, он не понял и ответил с искренним сожалением:

— Собачки нет.

А Маша — такое простое народное имя, без малейшего оттенка мещанства! — склонившись над низким круглым столиком, чтобы не видно было лица, и, расставляя маленькие чашки, сказала с таким же сарказмом: мол, как спрашиваешь, так отвечаю:

— У нас есть кошка. Она ловит мышей.

Тогда только, должно быть, понял и хозяин и перевел разговор опять на картины:

— Вот построим клуб, тогда — так и быть! — отдадим часть картин туда. Отдадим, Маша?

— Ты же знаешь, сколько я их раздарила.

— Что правда, то правда.

Хозяйка подняла голову, ямочки на щеках приветливо смеялись: отхлынула от лица краска гнева, и женщину радовало, что удалось скрыть свое раздражение.

«От кого скрыть? От неопытной Виты, от самоуверенного Олега Гавриловича? Но не от меня, старого волка», — подумал Антонюк.

— А когда он будет, этот клуб? — снова наступала Виталия.

— Пробиваю. Нажимаю изо всех сил. Вы думаете, легко одолеть министерских плановиков? Давайте вместе попросим Ивана Васильевича, чтоб помог нам. Хотя он сидит и не на совхозах, но его голос весит.

 «Если б ты знал, что я ни на чем не сижу, не видеть бы мне твоих картин. Сказать? Посмотреть, какая у тебя будет физиономия? Нет, не стоит. Неизвестно, как вы будете себя вести. Вита не сдержится, если вы проявите хамство, и это усложнит ее жизнь».

— Помогите нам, Иван Васильевич, — с наивной простотой попросила Виталия.

Антонюка передернуло — не мог понять: насмешка это и над ним, над его пенсионным положением, или вера, что и сейчас он может что-то сделать? Угощали Сиволобы тоже сверхмодно, точно в посольстве каком-нибудь: Маша поставила на стол маленькие рюмочки, бутылку коньяку, красивый кофейник, нарезанный тонкими ломтиками хлеб, масло в причудливой масленке и пластинки душистой брынзы. И все. Красиво, просто, аппетитно. Давно ли от праздничного стола, а захотелось отведать и масла, и брынзы, и кофе, да и рюмку коньяку выпить. Кто же из них такой мастер? Конечно, она, хозяйка. Однако же с такими изысканными вкусами не побоялась уехать в полесскую глухомань. Или другого выхода не было?

Искусство, с каким хозяйка собрала на стол, умение приготовить все так красиво, тихое, ласковое гостеприимство и сдержанность укротили Виталию, Девушка притихла, скептическая усмешка исчезла, казалось, она даже немножко растерялась, когда пригласили к столу, не знала, как подступиться, с чего начать. Стульев к столу не придвинули, сесть не предложили. Действительно, как на приеме. Хозяин разлил коньяк. Поднял рюмку.

— За здоровье нашего гостя Ивана Васильевича.

«В совхоз поехать ты поехал. Вынужден был. Но работать тебе здесь не хочется. Рвешься назад, в город. Потому и организовал всю эту показуху, чтоб ошеломлять простых людей: вот, мол, куда недоброжелатели сослали такую женщину, с таким вкусом». И снова нестерпимо, до зуда в сердце захотелось сказать, что он — пенсионер, напрасно перед ним стараются. Выпили стоя. Хозяйка показала пример, как вести себя дальше: налила кофе, сделала себе бутерброд с маслом и брынзой и, захватив свою чашечку, села поодаль от стола. Виталия потянулась к ней — села рядом. Виталия шла на мир.

— Что вы кончали? Какая у вас профессия?

— Я кончила институт легкой промышленности. И работала художником-модельером в ателье.

— О, и вы скрываете это! Полгода живете, и никто не знает. Научите наших девчат шить.