— Ты только моя, Лера. — Он входит так резко и глубоко, что я не сдерживаюсь — громко вскрикиваю, не заботясь о том, что нас могут услышать.
Давид замирает во мне и не двигается. Дышит часто и глубоко. Я начинаю ерзать под ним от нетерпения.
— Тише, малыш, иначе все очень быстро закончится, — смеется он хрипло и склоняется ко мне, чтобы взять в плен мои губы.
Я вдруг удивляюсь, что так легко подпустила его к себе. Сдалась. Пожалуй, это последняя связная мысль на сегодня.
Давид не выдерживает, выходит и снова резко врывается в меня. Я стону ему в губы и судорожно цепляюсь за его плечи. Прижимаю к себе, двигая бедрами навстречу, остро ощущая каждый его толчок.
Давид кусает меня за шею, ускоряя темп. Наши сердца бьются в унисон, громкие дыхания наполняют тишину комнаты.
Я закрываю глаза, полностью растворяясь в своих ощущениях. Я подставляю свою шею под его поцелуи, они хаотичны, скорее похожи на укусы. Я обвиваю ногами его бедра, желая чувствовать его еще глубже. Давиду приходится закрыть мне рот рукой, чтобы не кричала так громко, чтобы не перебудила всех, давая знать, чем мы тут занимаемся.
Мы меняем позу. Мне хорошо под Давидом, но он знает, что так я быстро не кончу, а он уже на пределе и не желает оставить меня без своей дозы удовольствия.
И я сажусь на него сверху, упираюсь ладонями в твердую грудь, закрываю глаза и двигаюсь вверх-вниз. Давид мнет мою грудь, щипает соски, спускается вниз к бедрам, распаляя меня еще больше. Влажные пошлые звуки наполняют комнату.
Я чувствую, как внизу живота натягивается пружина. Он такой большой, что я с трудом вбираю его в себя. Я накрываю свою грудь ладонью, сжимаю. Мне так хорошо. Невероятно.
Несколько раз я скольжу на грани, но замираю, желая продлить наслаждение. Давид против. Он и сам уже не в силах терпеть. Поэтому задает ритм, заставляя меня двигаться быстрее, резче, взлетая все выше и выше.
Я забываюсь и снова кричу, срывая голос, впиваюсь ногтями в плечи мужчины, совершенно не контролируя себя, и забываю, как дышать.
Меня накрывает волной удовольствия так внезапно, что на какое-то время я, кажется, глохну. Перед глазами пляшут искры, виски пульсируют, дыхание сбивается.
Я сжимаюсь вокруг его члена, пульсирую, не в состоянии двигаться, но Давид делает все сам. Хватается за мои бедра и насаживает меня на себя. А потом издает рык и кончает, разрешая наконец-то упасть ему на грудь, чтобы попытаться восстановить дыхание и понять, что только что произошло.
Наконец-то я нахожу в себе силы отодвинуться от Давида. Чувствую, как по внутренней стороне бедер стекает что-то липкое, и застываю от ужаса.
— Ты… ты кончил в меня, — выдавливаю из себя, чувствуя, как подступает паника.
— Прости, Лер, я у меня не было сил покинуть твое тело, — шепчет Давид, пытаясь поцеловать меня в губы, но я отстраняюсь. Резко сажусь в постели и вылавливаю его лицо в темноте, к которой уже привыкли глаза.
— Вставай, одевайся и езжай в аптеку, — упавшим голосом безапелляционно заявляю я.
До него не сразу доходит, о чем именно я прошу.
— Тебе плохо? Болит что-то? — взволнованно спрашивает он.
— Нет.
— Тогда зачем в аптеку?
— Ты не догоняешь, да? — немного повышая голос, шиплю я. — От того, что случилось между нами, вообще-то бывают дети. Езжай прямо сейчас и купи таблетки экстренной контрацепции. Я не собираюсь ждать до утра, — начинаю истерить я. Потому что из-за нашей неосторожности может произойти конец света.
— Лер, — мягко произносит он, протягивая руку к моему лицу.
— Нет, Давид. — Перехватываю за кисть его руку и с силой впиваюсь в кожу пальцами.
— Успокойся, — в его голосе проскальзывают властные нотки. — Не стоит травить свой организм этой дрянью, хорошо?
— Нет, не хорошо. Я не готова, ясно? И не хочу быть с тобой чем-то связанной. А ребенок — он же на всю жизнь, — быстро тараторю я. Мне страшно представить, что я могу забеременеть. Даже три года назад, когда безумно любила его и слепо верила, была не готова к детям, а сейчас тем более.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Перестань паниковать. Какой у тебя сегодня день цикла?
— Зачем тебе? — напрягаюсь я.
— Будем мыслить рационально и подсчитывать риски. Итак, простой вопрос: какой у тебя день цикла? — его голос звучит спокойно, тихо, но я уверена, что это напускное.
Я прикусываю губу, пытаясь подсчитать. У меня складывается впечатление, что он просто тянет время, пытается меня запутать.
— Кажется, сорок третий или сорок седьмой. Я не уверена.
Теперь очередь Давида напрягаться.
— У тебя задержка? — недоверчиво спрашивает он, нависнув надо мной. Мы все еще обнажены, и его кожа прикасается к моей.
— Это сбой. Стресс, плохой сон. В последние года два не помню, чтобы мой цикл был регулярным, — признаюсь ему честно.
— Почему ты не обратишься к доктору? Это не шутки, Лер. Ведь когда по-настоящему захочешь детей, может оказаться, что ни черта не получится.
— Говоришь так, словно знаток в этом деле, — нервно усмехаюсь я. Нужно было соврать. Сказать, что середина цикла, самые опасные дни, и заставить отправиться в эту чертову аптеку.
— Просто есть пример. Так что останавливает тебя от похода к гинекологу? Ты их боишься? Хочешь, я попрошу сестру с тобой сходить? У нее есть хороший врач, она вела ее беременность.
— Нет, — глухо отвечаю я. А сама вспоминаю, что именно его поход с сестрой в женскую консультацию положил начало конца.
Тогда его бывшая любовница прискакала ко мне и сказала, что у Давида есть другая и она ждет ребенка. Я повелась, словно дура, проследила за ним, чтобы удостовериться. Вот только понятия не имела, что беременная девушка, с которой он обнимался и пришел на прием к гинекологу, — его сестра. Потому что Давид никогда не считал нужным делиться со мной хоть чем-то. Недомолвки, недосказанности, вранье и страсть — то, на чем был построен наш брак. Он даже с друзьями и родными меня не познакомил. Только родителей его и знала. Хоть на этом спасибо.
— Объясни, почему нет? — тяжело вздыхает он, легко касаясь губами моей шеи.
— Просто… — я замолкаю. Не могу выдавить правду из себя.
— Просто?
— Пойти на прием к гинекологу означает раздеться перед ней. Оголить свои шрамы. Я не хочу видеть в глазах людей отвращение, жалость. Не хочу этих участливых вопросов: ой, а что случилось? Понимаешь?
Давид скатывается с меня. Долго молчит. А потом его рука касается моей ноги, ведет вниз. Я вся леденею. Пытаюсь вырваться, но он усиливает хватку.
— Шрамы — это такая мелочь, Лер. Ты знаешь, я тогда чуть не сдох, когда услышал не самые хорошие прогнозы на твой счет. Хотел доктору в лицо заехать — правда, злился не на него, а на себя. Что допустил это. Я уверен, все не настолько плохо, как ты себе навыдумывала. Покажешь мне?
— Не надо, прошу. Не хочу об этом говорить. — Отворачиваюсь от него, а потом поднимаю с пола одеяло и накидываю на ноги. Чтобы у него не было лишнего соблазна включить свет. — Таблетки, Давид, — холодно напоминаю я.
Матрас пружинит, когда Леонов поднимается с кровати. Он шарит по полу, и я думаю, что он ищет свои вещи, чтобы одеться. Этот разговор получился тяжелым, убил все послевкусие после секса, и я хочу, чтобы он скорее ушел.
Но Давид возвращается обратно. Все так же голый. С телефоном в руках. Яркий свет от экрана бьет в глаза, Леонов тут же ставит подсветку на минимум, что-то печатает. Я лежу и не двигаюсь.
— Вот, почитай, — тычет мне в лицо свой телефон.
— Что? — с недоумением смотрю на него, потом забираю смартфон.
Листаю вниз страницу.
— Ты что, ввел в поисковике «страшные последствия экстренных контрацептивов»? Не уверена, что стоит верить россказням на форуме.
— Зато это отражает полноту картины. Почитай и подумай, стоит ли игра свеч. На сорок седьмой день цикла точно никакой беременности не наступит, поэтому не стоит принимать эту дрянь, — сквозь зубы цедит он.
А потом встает с кровати, оставляя меня наедине с ужасными рассказами девушек, у которых вылезла побочка от принятия таблеток, а сам же идет к окну. Открывает раму, садится на подоконник, достает сигарету из пачки и прикуривает.