несчастная любовь, разочарования пополняют копилку негативного опыта, но главное — не отказаться от палитры альтернативных путей в проявлениях конструктивных движений души[164].
Эдит Эгер в своей книге раскрывает «историю выбора — иногда большого, иногда малого — выбора, который может провести человека от травмы к победе, из тьмы к свету, из заточения к освобождению», от ненависти к любви. «Мы не в состоянии заказать себе жизнь, в которой не было бы места ни горю, ни боли. Но мы можем решить стать свободными, спастись от прошлого и, невзирая на то, что выпало на нашу долю, объять всё возможное»[165].
«Пока я ненавидела Гитлера, я была прикована к нему цепями, и лишь простив его, я сумела от него отвязаться. Это не значит, что он совершил что-то правильное, я просто признаю то, что я не обязана губить свою жизнь только потому, что он жил на этой земле». Она пишет: «Я владела моей тайной, а моя тайна была мной». Когда мы загоняем свою историю в подполье, сама секретность становится нашей травмой, нашей тюрьмой, боль при этом не уменьшается, но мы возводим вокруг неё кирпичные стены и железобетонные конструкции, откуда не выбраться.
Свобода же — смелость разобрать свою «тюрьму» по кирпичику. Так Эдит Эгер пошла учиться на психолога, стала помогать другим, и знакомство с историями пациентов постепенно помогло осмыслить дополнительный вектор развития. Критической вехой в её жизни стал момент, когда ей предложили выступить на научной конференции на тему травматического опыта. Конференция должна была проходить в том самом посёлке, где в своё время верхушка нацисткой Германии решала, каким образом уничтожать людей в газовых камерах. И она боялась, что если вернётся туда, то просто не выдержит. Её травматические переживания возвращались, даже когда в автобусе она слышала громкий крик «оплачивайте проезд», — у неё включалась та самая болезненная доминанта, возвращались ощущения, которые она переживала в концлагере, и перед её глазами как будто зависало дуло автомата.
Измученная сомнениями, она не знала, как решиться вернуться в жестокое прошлое. Но на помощь пришёл её супруг: он был уверен, что если она откажется от этой поездки, то это будет означать, что Гитлер победил. Преодолевая страх и боль, она отважилась вернуться в Освенцим, чтобы заново пережить своё прошлое. Приближаясь к месту, откуда началась история, которая мучила её полстолетия, Эдит чувствовала (как описала впоследствии), как растягивается сама кожа, растягивается, чтобы она могла вобрать в себя прошлое, настоящее и будущее. «Ради выздоровления мы должны загнать себя в тьму и пройти долиной теней, но суметь осветить её ростками света».
Как писал преподобный Порфирий Кавсокаливит: «Не пытайтесь бороться с тьмой, прогоняя её, стремитесь к свету. Не надо махать руками, чтобы прогнать тьму, надо открыть окно, вольётся свет, и тьма уйдёт»[166].
Эдит Эгер, размышляя о том, насколько забвение может помочь человеку, рассказывала о ветеране войны во Вьетнаме, у которого не складывалась гражданская жизнь. Не зная, как ему помочь, она использовала технику гипноза. (Необходимо уточнить, что в рамках православия никакие манипуляции с личностью недопустимы. Когда человек даёт право на свою личность, то остаётся некая брешь, которой может потом воспользоваться другой, вложив в сознание некую программу. В этом и состоит опасность гипноза.)
Через погружение в гипноз ветерану снова пришлось вернуться на войну, снова почувствовать себя пилотом бомбардировщика, и тогда он вспомнил: «Во Вьетнаме я мог пить сколько хотел». Его лицо налилось краской, и он выкрикнул: «Я мог убивать сколько хотел!» На войне он убивал не людей, а «узкоглазых», убивал, по его мнению, недочеловеков. Так же как нацисты не убивали людей в лагерях смерти, а вырезали раковую опухоль. Война нанесла ему увечья и перевернула его жизнь, и всё-таки он скучал по боевым вылетам. Ему не хватало ощущения могущества: его он обретал, сражаясь с противником и чувствуя себя неуязвимым, поскольку принадлежал к расе избранных (так он считал), которая выше и сильнее другого народа. Из этих воспоминаний становится ясно, что, пока подобная опасная доминанта не будет переинтегрирована и преодолена, говорить о том, что человек нашёл себя в гражданской жизни, не приходится. И осмысляя этот опыт, Эдит пишет: «Может быть, само понятие выздоровления не подразумевает удалять и шлифовать шрамы? Может быть, напротив, их следует оставлять? Вылечиться — значит дорожить своими прошлыми ранами и ценить свою былую душевную боль».
Так, например, в Японии шов разбитой посуды делают золотым, трещина на миске — это тоже часть истории.
В иудейской традиции положить камень означает почтить память усопших. Родители Эдит погибли, попав в концлагерь. Их отправили в газовую камеру, а героиня все последующие годы несла бремя вины за то, что на обращённый к ней вопрос доктора Мен-геле: «Это твоя мать или сестра?» она ответила: «Мать». Много лет Эдит мучила мысль, что она могла бы спасти свою маму, назвав её сестрой (молодых отправляли на работы, людей в возрасте — в газовую камеру). «Как легко жизнь, которой мы не жили, становится единственной жизнью, которую мы превозносим. Как легко мы поддаёмся искушению нашего воображения, что владеем собой, что когда-то владели собой, что слова или поступки, которые нам следовало сказать или совершить, обладают силой излечивать боль, стирать страдания, уничтожать потерю — только бы произнести или исполнить их. Как легко мы поклоняемся культу выбора, который, как нам кажется, мы могли или должны были сделать. Могла ли я спасти свою мать? Возможно. И всю оставшуюся жизнь придётся жить с этой возможностью. Я могу казнить себя за то, что сделала неверный выбор».
Вина выжившей стала одним из самых тяжёлых переживаний, которые оставались с ней в течение многих лет, пока не пришло понимание, что мы не всемогущи — реальность не может подчиниться нашим словам. Смысл же покаяния заключается в возможности изгладить свой шрам, попросив прощения у Господа.
Эдит этот вопрос решала в гуманистическом ключе, без Бога, и так до конца и не разрешила. «Прекратить спрашивать себя, чем я заслужила свою жизнь, чем заслужила своё выживание. Делать лучшее, на что я способна, и служить людям. Делать всё, что в моих силах, и почитать родителей, чтобы их смерть не была напрасной. Делать всё, что в моих силах, — а в этом мои возможности ограничены, — чтобы