Читать интересную книгу Сталин и разведка - Игорь Дамаскин

Но уже в 1934 году стали поступать настораживающие Сталина документы. В начале года ему было доложено письмо нового английского посла в Германии Фиппса министру иностранных дел Англии Джону Саймону. В беседе с Гитлером Фиппс спросил Гитлера, как тот собирается строить отношения с Францией. «Как только я произнес эти слова, г-н Гитлер посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Он уже больше не видел перед собой британского посла, а перед его умственным взором, по-видимому, стали проходить отряды преданных и полных энтузиазма штурмовиков и защитных отрядов; последовавший поток его красноречия относился скорее к ним, чем ко мне».

В следующем письме Фиппса Сталин выделил строки: «2. Германская проблема, как и многие другие, осложняется весьма понятным нежеланием людей вставать лицом к лицу с неприятными для них фактами».

Сам того не осознавая, Сталин обратил внимание на слова, которые характеризовали его отношение к «германской проблеме» семь лет спустя, накануне начала Великой Отечественной войны.

«…4. Можно сказать, что внешняя политика Германии ставит перед собой следующие цели: а) слияние с Австрией, б) исправление восточных границ, в) получение некоторого выхода для германской энергии в направлении юга или востока, г) возвращение некоторых колониальных позиций».

«Политика Гитлера, — читает далее Сталин, — проста и прямолинейна и, если соседи Германии позволят ему, он… достигнет значительной мощи. Тот простой факт, что Гитлер делает себя непопулярным за границей, не удержит его от этого, потому что, как он говорил в своей речи, лучше быть уважаемым и нелюбимым, нежели слабым и любимым …Новый политический блок из немцев, австрийцев и рассеянных повсюду тевтонских элементов должен быть основан в центре Европы. Время не играет роли. Столетие — это ничто в жизни нации. Новый германский народ будет обучаться по новой программе. Образ его жизни будет спартанским, и он будет таким фанатично патриотичным, что когда придет день… Германия должна будет только крикнуть — «И обрушатся стены Иерихона!»

«Никакая политика, кроме энергичной и единой политики со стороны противника в Германии, не повлияет на канцлера или на германский народ… В области иностранных дел на канцлера нет никаких личных влияний… Его политика проста и прямолинейна, и ее поддерживает вся нация…

Ясно, что последующее достижение ею (Германией) своих политических целей в любой момент будет зависеть от разнообразнейших обстоятельств — от политической ситуации в Европе, от экономического развития самой Германии и т.д. Россия, например, является неустойчивым фактором (посол не разъясняет дальше смысл этой последней фразы. — И.Д.). Гитлер временами должен подавлять свои личные стремления и применяться к политике, которую проводили люди, имевшие совершенно другие убеждения, как г-н Штреземан или д-р Ратенау» (стремившиеся к сближению с Россией).

Эрик Фиппс приходит к выводу, что если Германия в настоящее время еще хочет мира, то только потому, что она еще не готова к войне.

В следующем письме от 7 февраля 1934 года на имя сэра Саймона Эрик Фиппс дает довольно развернутую и глубокую картину внутреннего положения гитлеровской Германии через год после прихода Гитлера к власти. Сталин, читая его, подчеркивал те места, где Фиппс пишет об оппозиционных силах (особенно жирно—о военных и об интеллигенции). В заключение обычная резолюция: «В мой архив».

* * *

Письмо советника американского посольства в Париже, Теодора Марринера, Государственному секретарю в Вашингтон от 2 февраля 1934 года вызвало довольно необычную реакцию Сталина. Сначала он расписал его в «Мой архив». Затем густо зачеркнул и надписал: «Для свед. Литвинову». Потом зачеркнул и это, а сверху снова надписал: «В мой архив».

Что же такое сообщал мистер Марринер? Вначале он делает анализ европейской политики Германии. В этом разделе Сталин подчеркнул лишь одну фразу: «По общему мнению, открытая поддержка Лондоном требований Германии изолировала Францию».

Далее речь идет о небольшом итало-германском «скандальчике», когда «Муссолини вернул Гитлеру текст его обещания не вмешиваться в балканские и австрийские дела. При этом он снабдил возврат документа довольно банальным замечанием, что Муссолини не Рузвельт, а Гитлер не Сталин», то есть «хотел бы иметь не пропагандистские заявления, а обещания, которые были бы выполнены».

Сталин отчеркивает на полях большой раздел, занимающий две с половиной страницы. Поскольку он непосредственно касается вопросов разведки и хорошо иллюстрирует складывавшуюся в то время оперативную обстановку, приведем его целиком: «Взаимоотношения (Франции) с Россией несколько пострадали в связи с недавним делом о шпионаже. Французское правительство было заметно сдержанным. Советскому послу не задавали никаких официальных вопросов. Но снова почувствовалось прежнее недоверие. Французское правительство особенно заинтересовал тот факт, что все арестованные в связи с этим делом имели американские паспорта. Вначале власти были уверены в том, что эти документы подложные, так как всем известно, что у Советов имеется бюро, располагающее точными оттисками официальных бланков и печатей всех стран. Но тщательное следствие установило, что упомянутые паспорта поддельными не были.

Дело казалось совершенно необъяснимым до тех пор, пока три недели назад в Испании не был арестован шпион, вероятно советский, при котором был найден французский паспорт. Следствие установило, что паспорт этот был получен при помощи одного французского гражданина через официальные источники. Личность последнего была установлена, и его арестовали.

Французское правительство узнало от финской полиции о том, что большинство из 27 человек, обвиняемых в шпионаже и арестованных недавно в Финляндии, проживали короткое время в Париже, Берлине или Вене, а затем приехали в Финляндию. Шестеро из лиц, выдававших себя за американцев, говорили по-английски так плохо, что уже одно это доказывало, что паспорта у них нелегальные. В отношении этих американских паспортов также ведется следствие. В связи с этим был запрошен г-н Кина (Кеепа), который обещал пролить свет на это дело. Когда финское правительство обещало (заняться этим делом), то говорили, что начаты розыски подозрительных «американцев». Копии показаний, данных американским учителем Джекобсоном и его женой, были посланы в Париж, и из них можно понять, что эти люди были связаны со здешними советскими шпионами. Во время перекрестного допроса г-жа Джекобсон давала такие противоречивые показания, что, в конце концов, запуталась и сделала признание, приведшее к установлению других сообщников. (Речь идет о провале в Хельсинки. При попытке создания резидентуры Разведупра Красной армии в октябре 1933 года была арестована советская разведчица Мария Юрьевна Тылтынь. В апреле 1934 года она была осуждена на 8 лет каторги. Погибла в финской тюрьме в 1938 году. — И.Д .).

Если подумать о том, что каждое правительство пользуется или должно пользоваться лицами для поддержания связей, которых нельзя осуществить открытым путем, то странно, что русский шпионаж: вызывает такую необыкновенную реакцию. Возможно, это объясняется тем, что русская разведка неизмеримо более вездесуща, нежели разведка других государств. Все, что бы ни случалось, где бы ни было, ловко сработано русскими шпионами. Недавние происшествия здесь и в Финляндии доказывают также, что Россия не старается соблюдать те приличия и не считается с теми этическими условностями, которые другие страны даже в своей нелегальной работе стараются соблюдать. Дж. Теодор Марринер, советник посольства».

Можно только представить, как ухмылялся Сталин, читая эти последние строки. Это американцы-то учат нас соблюдать этические нормы!.. Незачем, наверное, подумал он, забивать Литвинову мозги такими глупостями. Пусть себе спокойно соблюдает «этические нормы» в работе Наркоминдела. Поэтому, поразмыслив, взял и вычеркнул слова «Для свед. тов. Литвинову».

В следующем документе, направленном Сталину Аграновым из ОГПУ весной 1934 года, содержится полученное ИНО ОГПУ из Парижа от агента, связанного с сотрудниками министерства иностранных дел, агентурное сообщение. На полях Сталин написал: «Прочесть». Читал он его внимательно, подчеркивая целые абзацы. Особенно его заинтересовала позиция французского министра иностранных дел Барту.

Он выделил строки о том, что «задачей Барту является в настоящее время создание своего рода континентального блока держав из Франции, Бельгии, СССР, Малой Антанты, возможно, Болгарии, стоящих на французской точке зрения.

Французская позиция явилась для Берлина полной неожиданностью».