А ты?
А д а м. Ты могла бы перед уходом выключить транзистор.
Е в а. А он выключен! Это от соседей слышно. Люди празднуют воскресенье…
А д а м. …а завтра понедельник, потом вторник…
Е в а. …а затем среда и четверг…
А д а м. …пятница, и суббота…
Е в а. …и опять воскресенье.
А д а м. Да, надо бы что-нибудь сделать из этих дней. Связать какие-то разорванные нити, что-то спасти… Хотя бы эту проклятую «Фортуну». Я ничего не понимаю в экспорте-импорте, но меня волнует судьба Бартола и Петра. В конце концов, это мои товарищи… Ты что-то сказала?
Е в а. Ничего! У меня размазалась помада.
А д а м. Петр и Бартол. В самом деле, глупо. Они когда-то спали под одной шинелью.
Е в а. Это было во время войны и революции…
А д а м. А сейчас они под развалинами «Фортуны»…
Е в а. Процесс ведется только против Бартола.
А д а м. …и их жёны, их товарищество и мечты…
Е в а. Брось это, Адам, ты только мучаешь себя, терзаешь себя воспоминаниями. Я хотела бы, чтобы сегодня ты встретил меня после концерта. Меня всегда это волновало. Я слушаю последний номер программы, а ты меня ждешь…
А д а м. Я хотел бы видеть сейчас твое лицо, Ева. И особенно глаза, глаза…
Е в а. Я крашу ресницы, ты ничего бы не увидел… Впрочем, неужели ты обращаешь еще на меня внимание, мой старый Адам?
А д а м. «Добрый день, ну как ты? Проклятая погода, южный ветер, купи галстук, новая прическа, аспирин в комоде, обед на столе, ты работаешь, я работаю, ну что же ты не говоришь, все-таки скандал, барометр опять упал, спокойной ночи, спокойной ночи!» И все-таки я тебя люблю, Ева… Но почему ты сказала «старый»?
Е в а. Я обнаружила три новые морщинки у глаз — мы стареем! Я буду смешной старухой. Болтливой. И буду мешать тебе работать…
А д а м. Я уже давно ничего не делаю. Все думаю: эта история с Петром и Бартолом — просто какое-то недоразумение. Было время, если мы сами себя не обманываем, когда люди не жили на льдинах, когда они не превращались в ледышки…
Е в а. Ужин я оставила в холодильнике.
А д а м. Ты уже уходишь?
Е в а. Мы оба нуждаемся в отдыхе, Адам! И я тоже! Отпуск. Озон. Луга. Лес. Озеро. Пансион стоит две тысячи динаров, пока не сезон. Может быть, нам удастся найти новые формы для старых-престарых слов.
А д а м. Стоило бы попробовать. Пожить в каком-нибудь неизвестном измерении…
Е в а (встает, но не оборачивается к Адаму). Как тебе нравится мое новое платье? (Смотрит на себя в воображаемое зеркало.)
А д а м. Ты самая красивая женщина в мире.
Е в а. Так ты еще замечаешь меня?
А д а м. Конечно, — в зеркале! Я люблю тебя, Ева…
Е в а. Странно, и я вижу тебя только в зеркале. Я люблю тебя, Адам! Привет! Зайди за мной!
Прежде чем ее поглотит темнота, Ева не оборачиваясь протягивает руку к Адаму. Белая, призрачная рука, похожая на руку утопленника, во враждебном пространстве. И Адам не оборачиваясь протягивает к ней руку. Две руки ищут одна другую, а между ними — густой мрак. Адам не замечает, что остался один.
А д а м. Знаешь, Ева, может быть, все проклятие заключается в том, что мы смотрим в зеркала. Зеркала холодны, бездушны. Они отражают только наши собственные маски. Ева! Где ты? Я не вижу тебя в зеркале… Ева! Ева!..
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Молчание. А д а м встает. Он все еще напряжен, словно прислушивается к эху своего зова. Издали доносится пение У л и ч н о г о п е в ц а под аккомпанемент гармоники.
Сцена за спиной Адама постепенно светлеет. Черное сменяется серым, серое — умеренной пестротой красок. Вместе с этой игрой цветов исчезает скованность Адама, его движения становятся мягкими, плавными. Блокнот он небрежно сунул в карман, шагнул к рампе, в руках у него светлая летняя шляпа. Он стал другим человеком, словно проснулся. У него иной тон речи, иной ритм фразы. Действительно ли он проснулся или и сейчас грезит? Что, если именно сейчас, быстрый, оживленный, подвижный, он живет в просторах своей фантазии, а без нее не мог бы существовать? Кто ответит на этот вопрос: ведь не только скука летних воскресных вечеров способна стереть границы между сном и явью.
А д а м (говорит в публику легко, тоном умелого рассказчика). Ну конечно, Ева ушла, Евы нет! Именно сейчас ее нет! Сейчас, когда мне хочется сказать ей то, чего она давно ожидает, что стоит между нами уже целые годы. Если бы я знал, куда она пошла, я бросился бы ее догонять! Я чувствую, сегодня я все сказал бы ей. Но ее нет, и я не знаю, где она! Может, перед концертом она зашла к приятельнице? Но к кому? Откуда я знаю, нам ведь никогда не дано узнать адрес своей фортуны! Фортуна! Фортуна? Да, вы слышали сообщение: «Фортуне», экспорт-импорт, угрожает банкротство! Велика важность, это не первое, и не последнее наше предприятие, которому по всем экономическим законам угрожает банкротство. Это в нашей природе — хозяйничать с размахом, мы героическая, здоровая балканская нация — нас не тронь! Мы строим новую жизнь! Одной «Фортуной» больше или меньше — какая разница! Пусть этим занимаются газеты — это их дело. И все же разрешите мне сказать вам: ваша фортуна — это не моя фортуна, это не «Фортуна», экспорт-импорт или импорт-экспорт. Та «Фортуна», по поводу которой сейчас склоняют такие выражения, как «хищения», «миллионные убытки», «банкротство», «следствие», «судебный процесс», — для меня вовсе не абстракция. В конце концов, в аферу вокруг «Фортуны» впутаны два моих товарища, — я их любил и люблю, как любишь людей, с которыми в юности мечтал и строил планы, с которыми не раз ходил в атаку под теми знаменами, что сейчас показывают в музеях пионерам. Ева бы сказала — «боевые воспоминания», она любит шутить; да и в самом деле, что у нас оставалось бы в этом суровом мире, не будь фантазии и воспоминаний? Я вмешался в судьбы моих старых товарищей, чтобы помочь им распутать клубок противоречий, которые сплело наше суровое, неумолимое время. А может, для того, чтобы спасти одно из своих воспоминаний, спасти свою собственную молодость? А может, потому, что не знал, где Ева, а было воскресенье, скучное летнее воскресенье…
Пока Адам говорит, на сцене за его спиной стало совсем светло. Летний день клонится к вечеру.
Комната в квартире Бартола Финка, заведующего складом «Б» предприятия «Фортуна», экспорт-импорт. Самые простые декорации. Две двери и открытое окно, через которое из глубины двора доносятся звуки гармоники.
Б а р т о л в домашних туфлях, без пиджака. Он аккуратно прибирает комнату; вытирает пыль, расставляет стулья у стола, подметает пол; закончив это, накрывает стол к ужину. Он