Отчасти в ответ на подобные требования, отчасти в ожидании таковых на высшие руководящие должности в немецких компаниях назначается все больше «жестокосердых», отмечает Франк Тайхмюллер, председатель северогерманского отделения IG–Metall, отраслевого профсоюза металлистов. Их продвижению по служебной лестнице способствуют беспощадность, с которой они прибегают к увольнениям, и жесткость в отношениях с профсоюзами. Возьмем, к примеру, Юргена Шремпа, возглавившего в мае 1995 года Daimler–Benz. Частично ответственный за убытки на сумму почти в 6 миллиардов марок в предыдущем году, он по вступлении в новую должность закрыл два подразделения, AEG и самолетостроительную фирму Fokker, и объявил, что в течение следующих 3 лет компания выставит за ворота 56 000 своих работников. Проведенные сокращения подняли цену акций Daimler чуть ли не на 20 процентов, и акционеры, хоть и оставшись без годовых дивидендов, стали богаче почти на 10 миллиардов марок. Человека, который, по мнению его рабочих и служащих, не справляется со своими обязанностями, «Уолл–стрит джорнэл» и «Бизнес уик» чествовали как революционера, ломающего традиционную для Германии уютную схему взаимоотношений работника и работодателя и реорганизующего компанию в интересах держателей акций. Потом Шремп (годовое жалование 2,7 миллиона марок) добился от представителей акционеров в совете директоров выделения ему и еще 170 управленцам опционов на акции, которые должны в результате повышения курса принести каждому из них дополнительный доход в 300 000 марок.
Точно так же, как и босс Daimler, на биржевых ценах играет великое множество других бизнесменов из самых разных компаний. На протяжении многих лет случаи вроде прекращения действия в IBM коллективных тарифных договоров или дробления Siemens на части были исключениями из правила, широко освещавшимися в масс–медиа, но с весны 1996 года вся германская система партнерства между капиталом и трудом разваливается на части. Почти внезапно /176/ профсоюзные деятели обнаружили, что они сражаются уже не за один или два процента надбавки к зарплате своих членов, а за само выживание союзов. Компании одна за другой находят способы обойти существующие тарифные договора или просто выходят из ассоциации работодателей. Договора, которые компании средних размеров пытаются навязать своим советам представителей рабочих и служащих, повергают профсоюзных деятелей в ужас. В таких ситуациях почти всегда имеет место откровенный шантаж. Так, например, на предприятии компании – изготовителя отопительных котлов Viessmann в Касселе, которое считается высокоэффективным, имея годовой оборот в 1,7 миллиарда марок при штате в 6500 работников, руководству оказалось достаточно объявить, что следующая серия газовых водогрейных котлов будет производиться в Чехии. После этого 96 процентов рабочих и служащих без возражений согласились работать три сверхурочных часа в неделю без дополнительной оплаты, лишь бы не был закрыт ни один цех в Германии [47]. Почти безропотно прошла и «модернизация» изготовителя медицинского оборудования Draeger в Любеке. Однако сотни работников этого предприятия от упаковщиков и водителей до компьютерщиков и мастеров производственного обучения внезапно обнаружили, что ходят на работу в независимый филиал, где прежние тарифные договора уже не действуют. При увеличенном рабочем времени они теперь зарабатывают на 6–7 тысяч марок в год меньше [48].
В то время как в относительно благополучной Германии заработки снижаются, внедрение тех же методов организации производства в странах, где они невысоки, гарантирует отсутствие их повышения в будущем. Так, работники Skoda, чешской дочерней компании Volkswagen, подсчитали, что со времени поглощения их предприятия вольфсбургским автогигантом производительность труда на нем выросла на 30 процентов, но зарплата отнюдь не повысилась. «Если дела пойдут так и дальше, то даже через пятьдесят лет у нас не будет таких условий труда, как в Германии», – гневно заявил представитель заводского комитета Skoda Зденек Кадлек. Однако глава VW Фердинанд Пьех хладнокровно отверг требования о повышении зарплаты, выдвинутые его чешскими работниками. Skoda, предупредил он, не должна терять свое сравнительное местное преимущество, иначе «нам, конечно, придется подумать, /177/ не является ли производство где–нибудь вроде Мексики более рентабельным» [49].
Профсоюзные работники почти всегда пытаются сопротивляться попыткам принуждения такого рода, но почти всегда терпят поражение, потому что, сетует председатель IG–Metall Клаус Цвиккель, «работодателям удается стравливать друг с другом рабочих и служащих и производственные участки» [50]. Многие профсоюзные функционеры, включая заместителя Цвиккеля Вальтера Ристера, до сих пор заставляют себя верить в то, что охраняемое законом участие рабочих и служащих в контрольных советах компаний и наличие только одной федерации профсоюзов позволяют «избежать катастрофического развития событий», приведшего к поражению американских профсоюзов [51]. Рядовые члены говорят на другом языке; они по собственному опыту знают, что стоящее денег членство в союзе не обеспечивает никакой защиты во время кризиса и даже может повредить их карьере. Понимание этого наряду с массовыми увольнениями и дроблением компаний привело к уменьшению с 1991 года числа членов Германской федерации профсоюзов, DGB, на одну пятую. Один только IG–Metall потерял 755 000 плативших взносы членов. Да, более половины этого сокращения произошло из–за краха промышленности Восточной Германии, но даже на Западе из профсоюзных списков был вычеркнут почти миллион человек. Не в последнюю очередь из–за этого срабатывает шантаж, как в случае с Viesmann, где в профсоюзе состоят только 10 процентов рабочих и служащих.
С начала 1996 года германские ассоциации работодателей, пользуясь слабостью своих былых «социальных партнеров», проводят одно крупное наступление за другим. Поощряемый правительством в Бонне, президент Федеральной ассоциации германской промышленности Олаф Хенкель в мае 1996 года призвал отказаться во всех отраслях от генерального соглашения об условиях найма, что позволило бы понизить процент от зарплаты, выплачиваемый в случае болезни. Месяц спустя Вернер Штумпфе, президент Ассоциации работодателей в металлургии, сделал первую попытку ограничить право на забастовки. Впредь его ассоциация будет обсуждать с предприятиями только вопросы процентов от зарплаты и продолжительности рабочего года. Все остальное – продолжительность рабочей недели, оплату отпусков, больничных и т.д. предполагается передать в ведение советов представителей рабочих /178/ и служащих предприятий. Его цель – лишить профсоюзы права организовывать на предприятиях акции протеста по таким проблемам, поскольку «забастовки больше не соответствуют духу времени» и охваченные ими компании «потеряют свою долю рынка». Штумпфе, очевидно, не отдает себе отчета в том, что его предложение направлено против одного из основных конституционных прав.
Кроме того, Хенкель, Штумпфе и их коллеги отказались признать введение минимальной зарплаты в строительстве, хотя работодатели и профсоюзы данной отрасли совместно к этому призвали. Действующее в Германии право на свободные переговоры о заключении коллективного договора между предпринимателями и профсоюзами подразумевает, что федеральное законодательство по минимальной зарплате может вступить в силу только с согласия работодателей. Воздержавшись от этого, представители компаний примирились с тем, что германская строительная промышленность, будучи не в силах противостоять демпингу зарплат со стороны иностранных поставщиков, столкнется с крупнейшей лавиной банкротств со времен войны. По данным Центральной ассоциации германских строителей, до 6000 строительных фирм страны разорится, что приведет к ликвидации 300 000 рабочих мест [52].
Дерегулирование: методичное безумие
Очевидно, что сокращением штатов и снижением заработков занимаются не только управляющие фондами и председатели правлений компаний; есть тут и третья группа действующих лиц – национальные правительства. В странах ОЭСР большинство министров и правящих партий до сих пор верит, что максимально возможное ограничение государственного вмешательства в экономику ведет к процветанию и созданию новых рабочих мест. В рамках этой программы от Токио до Вашингтона и далее до Брюсселя неуклонно стираются с лица земли все управляемые государством монополии и олигополии. Все это делается во имя конкуренции, занятость не имеет никакого значения. Но по мере того как правительства приватизируют почту и телефонную связь, электроэнергию и водоснабжение, воздушное сообщение и железные дороги, /179/ по мере того как они либерализуют международную торговлю в этих службах и дерегулируют все – от технологии до охраны труда, они усиливают тот самый кризис, для борьбы с которым их избрали.