Она могла даже не записать номер Бомонта в телефонную память, поскольку имела с ним совсем не много дел, но ей следовало бы это сделать для Старка. В книжном бизнесе Старк был козырной картой для нее, а ведь номер телефона обоих этих писателей один и тот же.
Слезы полились у нее из глаз.
— Я не помню, — простонала она. «Я нее ооммю».
Светловолосый готов был прирезать ее не из-за того, что он рассердился, но потому, что когда вы позволяете леди типа этой пользоваться одной ложью, это всегда приводит к другой — но затем передумал. Вполне возможно, что она действительно могла на время позабыть даже телефонные номера столь важных клиентов как фирма Бомонт/Старк. Она ведь в шоке. Если он попросит набрать номер телефона ее же собственного агентства, она тоже может не вспомнить его.
Но поскольку речь идет о Таде Бомонте, а не о Рике Коули, он решил помочь.
— О'кей, — сказал светловолосый. — Ты расстроена. Я понимаю. Я не знаю, поверишь ли ты, но я даже сочувствую. Тебе везет, поскольку я, как ни странно, знаю этот номер сам. Помню его, словно это мой собственный, можно сказать. И знаешь что? Я даже не собираюсь заставлять тебя набирать его, частично потому, что не хочу сидеть здесь до холодов, ожидая пока ты наконец наберешь его правильно, но также потому, что я действительно тебе сочувствую. Я собираюсь сам наклониться и набрать номер. Ты знаешь, что это означает?
Мириам Коули покачала головой. Ее темные глаза, казалось, собирались занять вскоре все ее лицо.
— Это значит, что я собираюсь поверить тебе. Но только до этих пор; только в этом и не дальше, милая. Ты меня слушаешь? Ты все усекла?
Мириам усердно закивала, ее волосы снова рассыпались. Видит Бог, ему нравились женщины с длинными волосами.
— Хорошо. Это хорошо. Пока я набираю номер, сестричка, тебе очень хочется посмотреть на это лезвие. Это очень помогает хранить твои счастливые мысли в полном порядке.
Он наклонился и начал набирать номер на старинном вращающемся диске циферблата. Усиленные записывающим устройством звуки вызова абонента послышались после набора номера. Они раздавались как при вращении карнавального колеса фортуны. Мириам Коули сидела с аппаратом на коленях, посматривая то на бритву, то на бесстрастные и грубые черты лица ужасного незнакомца.
— Говори с ним, — приказал светловолосый. — Если ответит его жена, скажи ей, что звонит Мириам из Нью-Йорка, и что ты хочешь переговорить с ним. Я знаю, что рот у тебя распух, но сделай так, чтобы ответивший узнал тебя. Сделай это ради меня, сестрица. Если ты не хочешь, чтобы тебе располосовали лицо, как на портрете Пикассо, ты это отлично сделаешь для меня. — Последние два слова прозвучали невнятно, почти как у нее.
— Что… Что я должна сказать?
Светловолосый ухмыльнулся. Она обработана, все идет как надо. Все эти нежности. Все эти волосы. Он почувствовал некое оживление в зоне пониже ременной пряжки. Там что-то ожило.
Телефон звонил. Они оба хорошо это слышали через усилительное устройство.
— Ты будешь говорить нужные вещи, сестрица.
Послышался звук снимаемой на другом конце провода телефонной трубки. Светловолосый дождался «Хэллоу», сказанного голосом Бомонта, а затем со скоростью жалящей змеи наклонился вперед и полоснул лезвием бритвы левую щеку Мириам Коули, содрав с нее полоску кожи. Кровь хлынула из раны. Мириам пронзительно завизжала.
— Хэллоу! — крикнул Бомонт. — Хэллоу, кто там? Черт побери, кто вы?
«Да, это я, все в порядке, ты, сукин сын, — подумал светловолосый. — Это я, и ты знаешь, что это я, ведь так?»
— Скажи ему, кто ты и что происходит, — прорычал он Мириам. — Сделай это! Не заставляй меня повторять дважды!
— Кто это? — кричал Бомонт. — Что происходит? Что там?
Мириам снова вскрикнула. Кровь забрызгала подушки кушетки. Это уже не были отдельные капли; ее платье было насквозь пропитано кровью.
— Делай, что я говорю, или я перережу тебе глотку этой штукой!
— Тад, здесь мужчина! — простонала она в телефон. Боль и ужас позволили ей говорить четко и ясно. — Здесь преступник! Тад, Здесь ГОЛОВОРЕЗ…
— НАЗОВИ СЕБЯ! — рявкнул светловолосый и блеснул лезвием в каком-то дюйме перед ее глазами. Она отшатнулась с воплем.
— Кто это? Кто…
— МИРИАМ! — прокричала она. — О, ТАД, НЕ ДАЙ ЕМУ СНОВА ПОЛОСНУТЬ МЕНЯ НЕ ДАЙ ЭТОМУ ГОЛОВОРЕЗУ СНОВА ПОЛОСНУТЬ МЕНЯ НЕ ДАЙ…
Джордж Старк перерезал телефонный шнур. Усилительное устройство издало один негодующий хлопок и замерло в молчании.
Все было хорошо. Могло быть и еще лучше; он хотел заделать ее, действительно хотел трахнуть ее. Уже давно он не хотел проделать это с женщиной, но эта вызвала у него желание, но он не собирался удовлетворять его. Будет слишком много крика. Кролики снова повылезают из своих нор, принюхиваясь к воздуху, чтобы не проворонить большого хищника, кружащего где-то поблизости в джунглях, за пределами зоны в их лагере, освещенной жалкими небольшими фонарями.
Она по-прежнему кричала.
Было ясно, что она уже потеряла все счастливые мысли.
Поэтому Старк снова схватил ее за волосы, закинул голову назад, чтобы она полюбовалась потолком и перерезал ей глотку.
В комнате воцарилась тишина.
— Вот и все, сестренка, — сказал он нежно. Он сложил бритву, аккуратно убрал ее в футляр и переправил его обратно себе в карман. Затем он протянул свою окровавленную левую руку и закрыл ей глаза. Манжета его рубашки тут же пропиталась теплой кровью, которая все еще хлестала из ее глотки, но нужную вещь всегда необходимо сделать. Если это женщина, ты должен закрыть ей глаза. Неважно, насколько она была дрянью, даже если бы она была наркоманкой, продавшей собственных детей ради очередной дозы, ты должен закрыть ей глаза.
А она вообще была лишь пешкой. Рик Коули был совсем другое дело.
И человек, написавший в журнале тот материал.
И та сука, которая делала фотографии, особенно ту, у могильной плиты. Сука, да, настоящая сука, но он и ей обязательно закроет глаза.
А когда он о них всех позаботится, настанет время поговорить и с самим Тадом. Без посредников, как мужчина с мужчиной. Пора бы Таду понять причину. После того, как он закончит со всеми, он ожидает, что Тад будет готов понять эту причину. Если же нет, есть много способов заставить Тада сделать это.
Он ведь, кроме всего прочего, женатый человек — с очень красивой женой, настоящей королевой.
И он имеет детей.
Он окунул палец в кровь Мириам и быстро начал писать на стене. Ему пришлось дважды обмакивать палец, и наконец короткое послание красовалось там, где нужно, над запрокинутой головой мертвой женщины. Она бы сама смогла прочитать его, не будь ее глаза закрыты.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});