Читать интересную книгу Лис Улисс и потерянный город - Фред Адра

Они подошли к дому. Проспер позвонил в дверь. Ждать пришлось долго, но наконец послышались шаги и недовольный голос спросил:

– Кто там?

– Это Теодор Башенка! – ответил молодой тигр.

– Теодор, вы с ума сошли? На часы смотрели?

– Муравейчек, откройте! Есть важное дело!

За дверью что-то проворчали, но послушались. Скрипнули засовы, и на пороге появился тучный тигр в домашнем халате.

«Вот тебе и на!» – поразился сыщик. Он узнал хозяина дома. Это был владелец магазина географических товаров, где Проспер с Антуанеттой пытались купить карту Сабельных гор. Последний элемент мозаики встал на свое место. Теперь не оставалось ни малейших сомнений, что Альфред Муравейчек и есть Похититель.

Хозяин дома тоже узнал сыщика, поскольку читал о нем статью.

– Вы?! – он выпучил глаза и сделал движение, будто собирается захлопнуть дверь. Но его взгляд упал на ружье в лапах Теодора Башенки, и он не решился. – Что все это значит?

– Мне надо задать вам пару вопросов. Позвольте войти.

– Входите. Но учтите, это форменное безобразие! Я уже спал! – Он посторонился, впуская Проспера и Теодора Башенку в гостиную.

– Скажите, господин Муравейчек, где вы были три часа назад? – поинтересовался сыщик, прохаживаясь вдоль стены со встроенными застекленными шкафами, в которых хранились различные географические изделия – карты, атласы, глобусы…

– Что значит где? Дома, разумеется! А почему вы спрашиваете?

Вместо ответа сыщик сказал:

– У вас столько красивых географических изделий. Интересно…

– Если хотите полюбоваться моей коллекцией, то приходите днем, – раздраженно повысил голос Муравейчек. – И, желательно, в магазин, а не домой!

– На какой лапе вы носите часы? – неожиданно спросил Проспер, чем вызвал удивление и у Муравейчека, и у Теодора Башенки.

– На левой, – недоуменно ответил хозяин дома.

– А… Значит, компас носите на правой, – тихо произнес сыщик якобы для самого себя.

– Компас? – занервничал Муравейчек. Теодор Башенка переводил взгляды с хозяина дома на сыщика и обратно, все больше напрягаясь.

– Да, компас, – спокойно ответил Проспер, не прекращая рассматривать экспонаты. – Здесь их у вас полно… Ой! Один разбит! И стрелка у него сломана! Только красная половинка осталась.

Муравейчек мелко задрожал. Сыщик повернулся к нему.

– У меня для вас хорошая новость. Я нашел вторую половинку стрелки. Белую. Вот она, – Проспер вытащил из кармана и продемонстрировал крохотный предмет, сделанный из пластика. – Я нашел ее в том месте, где около трех часов назад была похищена моя помощница Антуанетта. А сломали ваш компас вот этой дамской сумочкой.

Муравейчек безвольно опустился на стул. Морда Теодора Башенки приняла решительное выражение. Он направил ружье на хозяина дома и твердо произнес:

– Альфред Муравейчек, он же Похититель! Вы арестованы!

– Теодор… – сказал Проспер.

– Вы можете хранить молчание!

– Теодор…

– Вы также можете хранить оружие!

– Теодор.

– Но оно может быть использовано против вас!

– Теодор!

Молодой тигр наконец повернул голову к Просперу.

– Аресты – это не ваше дело, – заметил сыщик. – Вызывайте полицию. Уже можно.

– Хорошо, – кивнул Теодор.

– Последите за этим типом… Я сейчас.

– Послежу, уж не сомневайтесь, – усмехнулся Теодор Башенка. – Мерзавец, весь город в страхе держал.

Сыщик поднялся на второй этаж и оказался в комнате с множеством зарешеченных дверей. Из окошек на него с беспокойством глядели девичьи мордочки.

– Дорогие дамы! Вы свободны! – возгласил лис.

Радостные вопли сотрясли дом. Заложницы торжествовали победу. Только одна похищенная не кричала. С блеском в глазах она смотрела на Проспера.

– Это гениально, мэтр, – восторженно произнесла Антуанетта. – Я пока не знаю, как именно вы это сделали, но уверена – это гениально…

Глава 17

Хмурое утро

Евгений писал семнадцатую главу своего романа, в которой важная роль отводилась возлюбленной пингвина, отвергшей его: волчице Барбаре. Не дописав главу, Евгений остановился[3]. Писать о Барбаре оказалось тяжелее, чем он ожидал. Каждое выведенное на бумаге слово отзывалось тупой сердечной болью. Где же ему отыскать лекарство от этого недуга? Говорят, работа помогает…

Евгений вновь склонился над тетрадью, взгляд его упал на начало главы, и пингвин внезапно понял, чего не хватает его книге. Странно, как он раньше не додумался? Конечно же, ему следует снабдить каждую главу эпиграфом! Это придаст его труду значимость, поставит его в один ряд с великими зверями, которых он будет цитировать. Эпиграфы – они же как рама для картины.

Вот, например, для этой главы, которую он сейчас пишет… Каким замечательным высказыванием его украсить?

В порыве вдохновения Евгений написал первую цитату, пришедшую ему в голову:

ДОБРОЕ СЛОВО И КОШКЕ ПРИЯТНО группа «Злые кошки»

Красота! Правда, непонятно, какое отношение эта фраза имеет к тому, о чем он пишет в главе. Точнее, понятно. Никакого. Но все равно смотрится замечательно. Жаль, что неуместно.

Евгений подумал о Константине и решил, что прибережет этот эпиграф для обещанной другу тридцать пятой главы. А сюда придумает что-нибудь другое. Ну, например, из Юка ван Грина. Любимый поэт уж точно не подведет!

А вот и цитата.

Я мыслю, следовательно, я существую.

А мог бы думать – и жить.

Юк ван Грин

Супер! Только, кажется, опять невпопад… А! Ну конечно! Это будет эпиграф ко всему роману!

Евгений перенес цитату в начало книги и какое-то время любовался результатом. Затем вернулся к семнадцатой главе и после тяжких размышлений подобрал эпиграф и к ней:

Опасайтесь подлинников!

Табличка у входа в Музей восковых фигур

Ну вот, теперь все замечательно. Евгений зажмурился и представил будущую обложку романа. На ней должен быть изображен он сам на фоне вечных льдов. Хотя нет, это ожидаемо и банально. Пускай лучше льды будут не вечные. Это придаст обложке дух неотвратимости. А вместо самого Евгения на фоне льдов должны быть все остальные персонажи книги. Это будет скромно и концептуально. А вверху – его имя. Или псевдоним. Чтобы никто сразу не догадался, что это тот самый Евгений, которому предстоит стать величайшим из пингвинов. Что-нибудь вроде Евген Пингвиний. Хотя нет, «Пингвиний» звучит не как имя, а как название химического элемента. Ни к чему это. Уж если Евгений что-то в жизни ненавидел по-настоящему, так это химию. И он имел на то все основания.

Химия была кошмаром его детства. Единственный из школьных предметов, который он, преуспевающий во всех остальных дисциплинах и имеющий освобождение от физкультуры, вообще не в состоянии был понять.

Но судьба уже тогда решила поиграть с бедным пингвином в свои жестокие игры. На контрольных Евгений списывал у отличников и поэтому тоже получал высокие оценки. К экзаменам он зубрил какую-нибудь одну тему, и неким мистическим образом ему всегда попадался билет именно по ней. Но проказница Фортуна на этом не остановилась. Когда стали отбирать учеников для районной Олимпиады по химии, руководство школы, конечно, вспомнило о способном пингвине. Ошарашенный Евгений, на найдя в себе сил удрать за границу, отправился на конкурс, где ему задали три вопроса по теории, и все три оказались именно теми, которые он в разное время вызубрил к трем различным контрольным! Евгений отбарабанил текст, казавшийся ему полной белибердой, от балды вписал ответы на задачки (они случайно оказались верными), получил максимальный балл и был отправлен на городскую Олимпиаду. Где произошло ровно то же самое!

О нем заговорили как о вундеркинде, будущем светиле химической науки. Евгений испугался, что дело зашло чересчур далеко. Он честно признался, что ничего не смыслит в химии и что все его успехи были случайными. Ему никто не поверил, решили, что шутит. Мол, причуды гения. Тогда он демонстративно завалил экзамен. Ему влепили максимальный балл и попросили не валять дурака. Тогда он объявил через школьную газету, что решил навсегда оставить химию ради занятий литературой. Выходка была воспринята как каприз, но Евгений стоял на своем. Когда же он закончил школу, учителя и директор выразили уверенность, что когда-нибудь он одумается и вернется к своему истинному призванию. «От себя не сбежишь», – заявили они, после чего несостоявшееся химическое светило быстренько от них сбежало.

Евгений вздохнул и отогнал неприятные воспоминания. Настроение испортилось, и, чтобы как-то прийти в себя, он снова полюбовался эпиграфами. Эпиграфы были изумительны. Пингвину захотелось с кем-нибудь поделиться их совершенством. Кандидатуру Константина он отверг сразу, памятуя о печальном опыте. Вот так, сеешь разумное, доброе, вечное, а пожинаешь безумное, злое, сиюминутное. Чего доброго, наглый друг еще примется настаивать на включении в книгу цитат из себя самого.