дом, то ли бежать осматривать спальню. Застыли в недоумении и гости.
— У вас что, еще кто-то здесь поселился? — спросил Рей.
— Вполне может быть, — помедлив, с невозмутимым видом ответил Локкарт.
12
На следующий день утром капитан Брауде доложил о своих первых результатах наблюдения за Каламатиано Марку Тракману. Павел, естественно, не стал рассказывать историю с проникновением в квартиру и уж тем более детали своего позорного бегства оттуда.
Выглядел он неважно. Глаза слезились, капитан то и дело хватался за платок, потому что непрерывно чихал, и Тракман, поморщившись, брезгливо отстранился, боясь заразиться и пообещав через неделю выделить в помощь капитану еще двух сотрудников, кто бы непосредственно стал вести наблюдение за объектом на улицах, но пока у начальника Военконтроля лишних людей не было.
Троцкий, у которого лежало письмо с предложениями о расширении штата Военконтроля, все еще молчал. Подписать письмо он был готов, но у правительства не хватало денег, чтобы платить зарплату и обеспечивать новых работников пайками. В одних органах ВЧК была уже задействована тысяча бойцов, и Дзержинский постоянно требовал увеличения штатного персонала, поскольку с каждым днем у чекистов увеличивался объем работы. На фабриках и заводах не выходило на работу до половины рабочих, не говоря уже о мелких учреждениях. Ленин в ярости приказывал применять к саботажникам самые жесткие меры, вплоть до публичных расстрелов на месте. Сопротивление новой власти росло и явное и тайное, и ВЧК была вынуждена всем этим заниматься: подавлять, расстреливать, а Военконтроль полевого штаба Реввоенсовета России, как полностью называлась эта организация, понемногу стал заниматься и вопросами контршпионажа, разоблачая агентов немецкой и других разведок. У Дзержинского на это пока не хватало ни людей, ни времени. Москва же и Петроград в 1918-м были наводнены шпионами и агентами всех мастей, которые энергично вербовали агентуру, создавали боевые группы, снабжая их оружием и взрывчаткой.
— Будем бездействовать — пропадем! — выступая перед сотрудниками Военконтроля, сказал Троцкий. — Я понимаю, что каждый из вас работает сегодня за троих, а то и за четверых, но пока другого выхода у нас нет. Зато вы первые, вы пионеры новой советской разведки, у многих из вас нет того опыта, который есть у ваших противников, но вы должны их переиграть, побороть, победить! Я верю в это!
Троцкий умел ораторствовать и вдохновлять. Брауде слышал его несколько раз и быт в восторге. А узнав, что задание исходит непосредственно от наркомвоенмора, Павел и решил действовать. Конечно, все в итоге получилось глупо и неудачно. Капитан не стал прятаться во дворе или в подъезде, дожидаясь конца вечеринки, чтоб «довести» грека до дома. А ведь новый резидент американской разведки мог заехать к кому-нибудь из агентов или с кем-то встретиться. Но вряд ли после такого демарша Брауде нормальный разведчик будет действовать без оглядки, а Павел почувствовал, что здорово напугал всю компанию.
Теперь Паше надо резко менять и внешний вид: отказаться от шинели, может быть, наклеить усы или бороду, хотя, выходя, Брауде шапкой закрыл пол-лица и вряд ли грек, который стоял спиной к нему, мог его столь хорошо запомнить.
Выйдя от Тракмана, Павел натолкнулся на Синицына, который в Военконтроле вел контригру против англичан и французов, чьи разведки считались самыми сильными в России еще с царских времен. Ефим Львович являлся кадровым разведчиком, последние два года до революции работавшим в Генштабе царской армии. У Павла же имелся лишь небольшой армейский опыт в полковой разведке. Но на фронте было все проще и требовались совсем другие качества: смелость, бесстрашие, выносливость, когда нужно было добыть языка или совершить вылазку в тыл противника, чтобы познакомиться визуально с его диспозицией. Да там и действуешь не один. А тут он протаскался за Каламатиано весь день и ничего нового не узнал. Конечно, если б Брауде знал английский, он бы наверняка почерпнул массу интересного из их разговоров. Они называли, наверное, имена, обсуждали какие-нибудь террористические акции, а он к тому же еще и заснул. Правда, проспал всего полчаса. Это была еще армейская выучка: засыпать на полчаса, а потом мгновенно просыпаться.
Синицын, стоя у окна, курил в коридоре. Хотя не возбранялось курить и в кабинетах, но разведчику иногда требуется побыть наедине с собой и все хорошенько обдумать. Брауде помялся, не решаясь не столько подойти к такому авторитетному коллеге, сколько помешать его раздумьям. Но Ефим Львович оглянулся, махнул рукой, подзывая его к себе. Павел подошел, крепко пожал руку подполковнику, но тотчас отвернулся, выхватил из кармана носовой платок, несколько раз чихнул.
— Простыли, что ли? — удивился Синицын.
— Не говорите! Просквозило насквозь.
— С девушками надо меньше гулять, — усмехнулся Ефим Львович.
— Да тут совсем другое дело. Я хочу с вами посоветоваться, вы человек опытный: как определить, засекли твою слежку или нет. — Павел вкратце пересказал случившуюся с ним историю, естественно, не называя ни квартиры, ни хозяев, к кому он забрался. — По моим, скажем, предположениям, он вряд ли мог это обнаружить, ибо это был не его дом, подозрение могло закрасться у хозяев, а не у него, ведь так?
— Возможно, — выслушав рассказ Брауде, хмуро отозвался Синицын.
— А как понять, догадался твой клиент или нет? Есть какие-нибудь нюансы, детали, по которым можно распознать, что твой подопечный тебя раскусил? — поинтересовался Павел.
— Есть, — кивнул Синицын.
— И какие, Ефим Львович?
— Одна из таких деталей, Паша, называется интуиция. А если она молчит, то либо вас не засекли, либо ее вообще нет. Последнее определяется очень просто. Промерзнув целый день во дворе, полагаете, свалитесь вы, Паша, от простуды или нет? — спросил подполковник.
— Думаю, что нет. По вашему же совету, вернувшись домой, я выпил стакан водки с перцем, — усмехнувшись, ответил Брауде.
— Выходит, что у вас нет интуиции, Паша, — с грустью улыбнулся Синицын.
— Почему? — не понял капитан.
— Потому что каждый, обладающий интуицией, сразу бы понял, что он свалится на следующий день к вечеру с температурой.
— Но почему, черт возьми?! — разозлился Брауде.
— Потому, Паша. Если бы водка помогла, то ночью вы бы как следует пропотели, а утром встали бы как огурчик и не чихали бы здесь передо мной. Значит, водка не подействовала, и вы свалитесь, мой милый. Но коли вы этого не понимаете, то с интуицией у вас плоховато.
— Но почему водка не помогла? — огорчился Паша, и на его наивный вопрос Синицын улыбнулся и удивленно вскинул брови.
— Зато у тебя мужественное, волевое лицо, Паша. Лицо со шрамом всем всегда внушает уважение, — не без иронии