Читать интересную книгу Нежеланное путешествие в Сибирь - Андрей Амальрик

Хотя колхозники живут довольно сытно, но на редкость скучно, почти все их время, свободное от работы в колхозе, занимает работа в личном хозяйстве. Однако есть и маленькие развлечения. Главное — это выпивка. Летом, правда, пьют мало, зато зимой чуть ли не каждый день. Водку пьют в случаях особо торжественных, а больше самогон и брагу. Это также эквивалент платы за разные услуги: колку и пилку дров, косьбу и т. д. Самогон гонят из ржи, очень невкусный, какого-то мутно-зеленого цвета, крепостью градусов 20–25. В деревне самогонные аппараты не у всех, их берут друг у друга, чтоб нагнать самогону к какому-нибудь празднику или чтобы расплатиться с кем-нибудь за работу; гонят обычно зимой, когда есть снег для охлаждения. Сам аппарат весьма примитивен, состоит из корыта, где варится сусло, и змеевика. Брагу варят круглый год во всех домах. По-настоящему, это сырье для сахарного самогона, но самогон из нее не гонят, а пьют так. Кипятят воду, на ведро кладут три килограмма сахару, а те, кто поскупей, — два; когда вода остынет, кладут дрожжи и плотно закрывают в бидоне, иногда для цвета добавляют чай и для вкуса хмель. С хмелем брага скорее бьет в голову, и его добавляют в брагу, предназначенную «для угощения», чтоб угощаемый меньше выпил — характерная черта деревенского гостеприимства. Брага должна «походить» минимум три-четыре дня, прежде чем ее можно пить, вообще же, чем дольше бродит брага, тем она крепче. От трех кружек браги уже сильно пьянеешь, поэтому колхозникам выгоднее делать ведро браги, чем за те же деньги покупать поллитра водки в магазине. Поэтому самогоно — и браговарение преследуется законом как уголовное преступление, и предусматриваются наказания от сторублевых штрафов до нескольких лет лагерей. Многие колхозники платили штрафы, а один отбывал в лагере год, но никого это не останавливает.

Выпивка — развлечение для людей постарше. Для молодежи это клуб. Молодежь всё, впрочем, лет четырнадцати-шестнадцати, старше семнадцати лет только одна девушка и трое ребят. Летом в клубе почти каждый вечер танцы, особенно когда прибывают томичи, и примерно раз в неделю кино, зимой только кино, а весной и осенью, когда дороги растекаются в грязь, — вообще ничего, фильмы привозят вместе со всей аппаратурой двое механиков на мотоцикле из Кривошеина. Фильмы всё старые, шли частями, после каждой части зажигали свет и аппарат перезаряжали. На фильмы иногда ходили люди постарше и совсем старики, по ходу дела делались замечания. Так, когда показывали какой-то фильм, живописующий ужасы бухарского эмирата, один из стариков с интересом мне заметил: «Из старобытной жизни фильм, когда каждый сам собой руководил». После кино начинались танцы, до приезда томичей танцевали главным образом девочка с девочкой, танцевали три танца: вальс, чарльстон и какой-то танец, видимо местный, с прискоками и прихлопыванием. Радиолы и пластинок не было, а местный баянист знал только эти три танца. Весь клуб одна сорокаметровая комната в бывшей конторе, уставленная четырьмя неуклюжими скамьями для кино, которые сдвигаются к стенам во время танцев. Между колхозницами идет грызня за право быть уборщицей в клубе. Уборщица получает 26 рублей и освобождена от работы в колхозе.

Заведующая клубом, моя приятельница, ко всем этим клубным развлечениям никакого отношения не имела и в клуб почти не заходила, вся ее работа состояла в том, что она по районным шпаргалкам писала лозунги типа: «Механизаторы! Боритесь за уборку урожая вовремя и без потерь!» Лозунги эти она писала неуклюжими буквами мелом на кусках красной материи и вывешивала в разных местах деревни для воодушевления колхозников. Так же она выпускала «боевые листки» на специально отпечатанных листах с рисунком, изображающим в профиль колхозника и колхозницу на фоне летящего спутника. Бригадир говорил ей, например, что на уборке сена хорошо работали такие-то, и она писала: «Честь и слава колхозницам Кабановой Марии и Горбачевой Анне, которые хорошо работали на заготовке сена» и т. д. Или же бригадир говорил, что такой-то пастух плохо пасет скот и надо его покритиковать. Тогда она писала: «В нашем колхозе им. Калинина работает некий Крицкий Михаил, который плохо пасет скот, но часто прикладывается к водочке», и всё в таком духе, перевирая фамилии и имена и с массой грамматических ошибок.

Своего рода клубом, преимущественно женским, был и магазин, куда заходили не только купить что-нибудь, но и поболтать, рассказать и услышать последние сплетни, кто с кем поругался, кто сколько выпил. За этим в деревне почему-то особенно следили и при встрече обстоятельно друг другу пересказывали, сколько они и по какому случаю вчера или сегодня выпили. Особенно хорошо была информирована продавщица, которая точно знала, сколько кому она продала бутылок водки, вина и сахара.

К достоинствам Сибири надо отнести, что там магазин есть в каждой деревне, видимо, из-за дальности расстояний между ними. Открыт он бывает рано утром и вечером, то есть в те часы, когда колхозники не работают. Обычно это довольно просторная изба, в передней комнате прилавок с полками, а в задней, поменьше, нечто вроде склада. В магазине продаются водка, вино, сахар, крупы, печенье, конфеты, растительное масло, консервы, мужская и женская одежда в небольшом выборе, посуда, а иногда по заказу привозили мебель и велосипеды. Благодаря энергии продавщицы наш магазин, применительно к деревенским условиям, снабжался хорошо.

Глава шестнадцатая

СТУДЕНТЫ

Власти энергично преследуют плотников, печников, вообще всех строителей, работающих по вольному найму, называют их «тунеядцами», «шабашниками», ссылают, сажают или заставляют сменить профессию. Кто же тогда строит в колхозах, которые не в состоянии создать строительные бригады или обеспечить их достаточным количеством рабочих рук, вдобавок квалифицированных? Из этого положения выходят довольно интересным образом: во время летних каникул из студентов формируют строительные бригады и направляют их в колхозы, где они работают по договорам, т. е. на тех же условиях, что и «шабашники», за ту же цену, только несколько хуже. Студентам зачастую не хватает опыта — да и откуда ему взяться, и построенные ими здания оказываются с большими изъянами. Так, построенный летом студентами коровник в Малиновке при вводе в эксплуатацию рухнул, задавив одну доярку до смерти и нескольких покалечив. Студенты тут, я думаю, мало виноваты, виновата такая организация труда, когда составляется техническая документация вне зависимости от тех условий, в которых будет эксплуатироваться помещение, добываются с трудом случайные материалы и привлекается неквалифицированная рабочая сила. В Гурьевке при мне студенческая бригада поставила сруб для яслей и навела крышу. Сделали свое дело они, по-видимому, добротно, однако я видел, как они работали. Настоящими работниками у них были, пожалуй, только их бригадир, малоприятный рыжий парень, родившийся в большом селе и, видимо, там изучивший плотницкую работу, да еще один студент, из Восточной Сибири. В большинстве своем они поехали в колхоз под нажимом комсомольской организации: один вообще не работал, а только еле-еле постукивал топором, другие с большим азартом, но неумело и малопродуктивно. Ставили сруб они более месяца.

Само по себе привлечение студентов на летнюю работу в деревню и возможность для студентов подработать — дело хорошее. Но это не решение строительной проблемы для колхозов. А проблема капитального строительства стоит очень остро. В одной только Гурьевке надо строить ясли, клуб, сушилку, амбары, достраивать гараж и телятник, строить новый или коренным образом реконструировать старый коровник, а также ставить несколько новых изб для колхозников. В колхозе четыре таких деревни, как Гурьевка, а сколько тысяч таких колхозов в стране. Во многих местах до того уже дело дошло, что негде держать колхозный скот, его распределяют колхозникам по домам. Введена новая повинность: принимать колхозных коров на постой, а плотники, каменщики и штукатуры устраиваются куда-нибудь работать сторожами, чтоб избежать высылки. С другой стороны, и студентов можно было бы использовать в деревне гораздо разумнее, прежде всего студентов технических вузов, которые способствовали бы введению в колхозах малой механизации. Студенты гуманитарных вузов могли бы быть использованы для социологического исследования деревни, исследования, которое дало бы возможность научного подхода к перестройке сельского хозяйства. Если человек уже три или четыре года проучился, разумнее эксплуатировать его знания, чем силу его мышц для поднятия балок.

Десять студентов, приехавших в середине июля для строительства яслей, и одну студентку-повариху поселили у меня в доме. Это были молодые люди в основном двадцати двух-двадцати четырех лет, в этом году они кончили четвертый курс. Теперь я смог расшифровать загадочные буквы «ТИРиЭТ», вырезанные на моем столе. Это означало — Томский институт радиоэлектроники и электронной техники, студенты которого приезжали в Гурьевку уже не первый раз. Они прожили до 20 августа, с первых же дней между нами распределились молчаливо обязанности: они назначали двух дежурных в помощь поварихе, которые носили воду и кололи дрова для печи, а я каждый день носил для всех молоко с фермы. Ел я вместе со студентами, иначе и не получилось бы, так как печка была одна и студенты пользовались моей кастрюлей, чайником и сковородкой. По договору с колхозом, каждый из них должен был получить около ста пятидесяти рублей, так что ели они очень обильно, беря в кладовой мясо, яйца, крупы, маргарин в большом количестве. Я тоже брал продукты в кладовой и вносил их в общий котел, однако тут резко сказывалась разница в наших заработках. Хотя я и стремился как-то не отстать от студентов, выходило все же, что частично я живу на их счет, а с другой стороны, я все же столько набирал продуктов, что основательно влез в долг колхозу. Помню, как мы садились за длинный стол, вынесенный на улицу, и наша повариха, белокурая и величественная, самая высокая среди нас, накладывала каждому полную миску пшенной каши.