Соратники замолчали.
Закурив трубку, Денис Васильевич попрощался с Фигнером и вышел из избы, якобы для отдачи приказов. Он велел партизанам немедля удвоить стражу при узниках, а уряднику Крючкову поручил лично нести за ними особый надзор. Засим Давыдов поспешил отправить пленных французских офицеров для дачи показаний в главную квартиру.
В своих воспоминаниях Денис Васильевич писал, что Сеславина он ставил несравненно выше Фигнера и как воина, и как человека. Наряду с безграничной храбростью Фигнера Сеславин воплощал в себе «строжайшую нравственность и изящное благородство чувств и мыслей».
Ключи от старого Кремля
Напрасно ждал Наполеон,Последним счастьем упоенный,Москвы коленопреклоненнойС ключами старого Кремля:Нет, не пошла Москва мояК нему с повинной головою.
А.С. Пушкин
Доблестные и сокрушительные действия партизан радовали Кутузова. Восхищаясь размахом «малой войны», фельдмаршал отдал приказ: «Направить Давыдову 500 казаков с Дона».
С надеждой и гордостью глядел Денис Васильевич на бравых донцов, подоспевших в самый раз. Теперь под его началом образовалась значительная команда – более восьмисот человек. С нею можно было дать достойный отпор гарнизону карателей из Вязьмы. Более трех недель каратели безуспешно преследовали партизан.
По дороге к городу Красному Давыдов повстречал части русской армии под командованием своего боевого друга генерала Раевского. Раевский поздравил его с блестящей победой над французами у Ляхова и пленением Ожеро.
Узнав об успехе совместных действий партизан и о разгроме корпуса Ожеро, Кутузов собственноручно написал на донесении: «Победа сия тем более знаменита, что в первый раз, в продолжении нынешней кампании, неприятельский корпус положил пред нами оружие».
Главнокомандующий русской армией пожелал лицезреть пламенного партизана и вызвал его в Ставку. Надлежало спешить, и Давыдов прямо в походном кафтане поскакал на коне в главный штаб.
Кутузов остановился в просторной крестьянской избе в окрестностях Красного. Увидев в дверях бородатого партизана, фельдмаршал подозвал его к себе, долго молча рассматривал, а затем сказал:
– Я еще лично не знаком с тобою, но прежде знакомства хочу от души поблагодарить тебя за молодецкую твою службу. – При этом Кутузов крепко обнял Давыдова и прибавил: – Удачные опыты твои рассеяли мои былые опасения и доказали пользу партизанской войны. Столь много вреда она нанесла и нанесет еще неприятелю.
– Извините, ваша светлость, что осмелился предстать пред вами в мужицком кафтане.
Услышав эти слова, Михаил Илларионович отечески замахал руками:
– Полно, полно, Давыдов! Я понимаю, что так надобно в народной войне. Действуй, как ты действуешь – головою и сердцем. Мне нужды нет, что голова твоя покрыта шапкой, а не кивером, да и сердце твое бьется под армяком, а не под мундиром. Всему свое время. Скоро и ты будешь в башмаках на придворных балах!
И Денис Васильевич, польщенный радушным приемом главнокомандующего, принялся горячо рассказывать ему о деяниях партизан:
– Соратники мои не наносят прямые удары главным силам неприятельской армии, а берут под прицел ее отдельные гарнизоны. Поражая врага в слабейшие места, они обрекают его войска на голод, на нехватку оружия и фуража, затрудняют продвижение. Тем самым они подрывают изнутри наполеоновскую армию.
– В чем же видится тебе суть партизанского поприща?
– Поприще наше, ваша светлость, требует пламенной страсти к смелым предприятиям. Но одной предприимчивости недостаточно, – вдохновившись, добавил Давыдов. – Гибкий ум и настойчивость в достижении цели – вот что необходимо партизану. Кроме того, должен он уметь сочетать в себе неустрашимость и бодрость юноши с опытностью старца. Словом, партизан – тот же лихой гусар или казак, волею судьбы оказавшийся в тылу неприятеля, но наотрез отказавшийся от легкомысленного молодечества.
– Чем же потчуешь ты своих молодцев?
– А чем Бог пошлет. Ежели есть под рукой ржаной хлеб с солью да водица из ручья, и то благодать. Про горячую пищу нередко приходится забывать, ибо для нее необходим огонь. А его-то и нельзя порой разводить. Не то неприятель заподозрит близость партии...
– Где ж ночуете?
– О теплом ночлеге тоже не помышляем. По большей части партизан ночует в седле. Покров для него – небесный свод, а земля – постель.
– Как, по твоему разумению, для какого рода воинской службы в особенности хороши партизаны?
– По-моему, Михаил Илларионович, нет им равных в несении сторожевой и разведочной службы. Ведь партизаны действуют более искусством, нежели силою... Лучшая позиция есть непрестанное движение. Наряду со всем этим неусыпная чуткость и осторожность часовых и разъездных, охраняющих партию... Разбить, пленить и уйти незамеченными – такова тактика партизан.
– А какова роль добровольных партизан?
– Наряду с присяжными партизанами – гусарами да казаками, как в моей партии, несть числа добровольным!
Скажем, предводитель уездного дворянства Семен Яковлевич Храповицкий, о коем я упоминал прежде в письме своем на ваше имя. Сей почтенный старец развернул неусыпную деятельность в Юхновском районе. Или, к примеру, в Богородском уезде крестьянин Герасим Курин. Тот сплотил вокруг себя отряд в пять тысяч пеших и пятьсот конных. Действуя скопом, богородцы нанесли ощутимый урон врагу. А старостиха Василиса Кожина объединила в свою партию баб и подростков. Вооружив их косами да вилами, она учинила внезапные облавы на мародеров. Словом, много в народе нашем героев, кои передадут потомству свои добрые дела и имена.
– Да, не обеднела Русь-матушка на героев! Вечная память славным солдатам войны в крестьянских кафтанах, кои сложили головы свои за Родину в годину тяжких испытаний!
По окончании беседы Михаил Илларионович похвалил стихи Давыдова и пригласил гостя к обеденному столу.
За трапезой Денис Васильевич попросил у главнокомандующего представить своих соратников к наградам.
– Бог меня забудет, если я вас забуду! – ответил ему на эту просьбу Михаил Илларионович и велел подать записку об отличившихся.
Давыдов протянул Кутузову заранее приготовленную бумагу. В ней были упомянуты поименно все доблестные партизаны.
Взволнованный от встречи с фельдмаршалом, Денис Васильевич возвратился в свой отряд, где его ждал еще один сюрприз. Среди казаков он увидел брата Евдокима, который освободился из плена, подлечил раны и служил теперь в кавалергардском полку.
Разлученные войной братья крепко обнялись и троекратно расцеловались. Евдоким Васильевич воскликнул:
– Слава о твоих налетах, Денис, гремит по всей армии! Вот и теперь, разыскивая твою партию, не раз слышал от мужиков весьма лестные отзывы о тебе.
Далее брат поведал Денису Васильевичу:
– Матушка и сестра Сашенька покинули Москву незадолго до прихода туда французов. Они направились в Курскую губернию, в имение покойного батюшки, деревню Денисовку. Да, знаешь ли, что наш Левушка отличился при Бородине? Он мечтает пойти по твоим стопам...
– Неужто по моим?
– А как же! У многих на устах доблесть твоя партизанская! Знаешь, Денис, недалеко от деревни, где стояла в ту пору наша дивизия, – с грустью вспомнил Евдоким Васильевич, – верст за шесть от нас, горела Москва. Сумевший бежать от страшного пожара узник столицы рассказал мне, как на его глазах занялась огнем Пречистенка. Пострадал и наш отчий дом. В целости остались лишь три строения...
– Погоди, вскорости за все рассчитаемся с недругом, за все ему сполна воздадим – и за Москву-матушку, и за грабежи-погромы, и за отчий дом, – с твердой решимостью молвил старший брат.
Внезапно Евдокима Васильевича окликнули. Время встречи окончилось.
Братья крепко обнялись на прощанье.
День ото дня партизанская война ширилась, нанося французам все больший урон.
Начальник главного штаба наполеоновской армии маршал Бертье, напуганный внезапными и опустошительными налетами партизан, послал Кутузову жалобу, где сетовал на то, что русские употребляют незаконные, «варварские» способы ведения войны. На послание одного из ближайших сподвижников Бонапарта фельдмаршал ответил неколебимо: «Народ наш разумеет сию войну нашествием татар и, следовательно, считает всякое средство к избавлению себя от врагов не только не предосудительным, но похвальным и священным... Трудно обуздать народ, оскорбленный всем тем, что перед ним происходит, народ, который в продолжение 200 лет не видел войны в недрах своего Отечества, народ, готовый за него погибнуть и не умеющий различать принятые обычаи от тех, кои отвергаемы в обыкновенных войнах».
Меж тем пожар московский продолжал свирепствовать. Вначале в столице вспыхнули предместья, потом запылал город, наконец пламя добрались до Кремля.