Когда передо мной впервые открылась перспектива восхождения на Эверест, я мысленно представлял себе череду неимоверных усилий, ждущих экспедицию, когда мы будем преодолевать последние склоны, задыхаясь и превозмогая себя. Но позднее эта гора стала для меня символом приключений. Я понимал, что лишь малая часть моих действий там будет зависеть от моей воли и гораздо больше будет происходить по воле стечения обстоятельств непреодолимой силы в странных и удивительных ситуациях. Теперь это превратилось в сложную задачу, и мое любопытство и волнение лишь возрастали. При мысли об экспедиции в моем воображении предстают длинные горные склоны, к которым через равные промежутки жмутся группы крошечных палаток со складом припасов и спальных мешков и с людьми внутри. Моя цель в настоящий момент – сформулировать эту задачу; отчасти потому, что без нее история наших попыток не будет достаточно понятна, и потому, что задача до сих пор не решена. Эверест все еще не покорен. Мы даже не знаем наверняка, возможно ли на него взойти. Но по итогам экспедиции этого года мы видим, насколько приблизились к решению.
Первый аспект этой задачи – снабжение лагеря в одном переходе ниже Северного седла. Прошлогодняя разведка ясно показала, что это осуществимо, но, вероятно, требует слишком больших усилий, и нужно организовать процесс так, чтобы носильщики добирались до этой точки без переутомления. Генерал Брюс[325] доказал, что это возможно – во всяком случае, под его руководством, – и в этом году мы смогли стартовать из нашего лагеря на высоте 21 000 футов[326] в полной уверенности, что наши носильщики будут в наилучшем состоянии духа и сил.
Задача восхождения на гору с этой точки до вершины, с 21 000 до 29 000 футов[327], не решенная прошлогодней экспедицией, вкратце состоит в том, что путь к Северному седлу, на высоту 23 000 футов[328], проложен еще в сентябре, но нет никакой уверенности, что он окажется удобным или вообще проходимым в мае и июне, до прихода муссонов. Зато было совершенно очевидно, что выше, от Северного седла и до последнего хребта, не возникнет серьезных преград. Вполне вероятно, что северо-восточный хребет ведет к вершине, и если его удастся достичь, он не окажется непреодолимым. Наш опыт 1921 года также показал, что благоприятная погода наиболее вероятна в период до начала муссонов, тогда как при погодных условиях, что сложились в прошлом году после их прихода, восхождение на Эверест невозможно ни в каком случае. Предположим, что все условия в горах сложатся наиболее удачно, каковы тогда будут наши шансы на успех? Известно, что люди могут подняться на высоту 24 600 футов[329] – таков рекорд герцога Абруцци[330]. Очевидно, что просто выжить человек может и гораздо выше, поскольку есть огромная разница между дыханием в состоянии покоя и усиленным дыханием при тяжелом подъеме. Личный опыт убедил меня, что можно подняться от Северного седла как минимум до 26 000 футов[331], причем, вероятно, всего за день. Но окончательный предел наших возможностей выявляется не за первый день и не в том случае, если альпинист начал его хорошо отдохнувшим, а при начале последнего дня после череды дней, полных продуктивных усилий на высоте свыше 21 000 футов; ибо на этих огромных высотах запасы сил не восполняются ночным отдыхом. Также оставалась проблема обеспечения лагерей, позволяющих альпинистам достичь либо вершины Эвереста, либо этого теоретического предела их возможностей, если он окажется ниже великого пика. Вероятно, на практике этот порог определит не выносливость альпинистов, а возможности носильщиков доставлять грузы на высоту более 23 000 футов и организация транспортировки в пределах их сил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Учитывая данную проблему, альпинистская группа в экспедиции этого года в первую очередь должна решить вопрос, как подняться на Северное седло. Когда мы добрались до Базового лагеря и смогли изучить состояние горы, стало очевидно, что многие ее склоны были обледенелыми, даже на северной стене. Отчет отряда Стратта[332], вернувшегося в Базовый лагерь 8 мая, был неутешителен. И без того почти ровный ледник заледенел до гладкости уже на высоте 20 500 футов[333]. Сомервелл[334] и я, отправившись из Базового лагеря 10 мая с приказом действовать независимо и подняться так высоко, как только сможем, морально готовились к длительному вырубанию ступеней на пути к Северному седлу. 13 мая мы отправились из Лагеря III с одним кули. Все склоны, по которым мы с Буллоком поднимались к Северному седлу в прошлом году, покрывал сверкающий лед – кроме последнего и самого крутого. Но мы увидели, что если преодолеем короткий крутой склон внизу, то попадем в полого поднимающийся коридор, через который можно взобраться на верхний склон – ключевой в нашем восхождении. Выбрав этот путь, мы обнаружили там хороший снег, почти повсюду покрывающий старый лед. Таким образом, мы смогли избежать огромных трудностей и опасностей – не только в этом случае, но и на всем продолжительном штурме. Нам было необходимо проложить к Северному седлу такой маршрут, где кули могут быть максимально самостоятельными, и наших усилий на первом же подъеме оказалось вполне достаточно.
Но на самом Северном седле нас встретила совершенно неожиданная трудность. Последний склон, о котором я говорил, выходит на широкий снежный шельф. Над ним возвышается ледниковый барьер[335], местами рассеченный глубокими трещинами. В прошлом году мы легко нашли способ обойти эту преграду, двигаясь в направлении Эвереста, и так достигли самой низкой точки перевала. Но теперь мы с Сомервеллом обнаружили, что этот путь перекрыт непроходимой расселиной. Немного постояли на ее краю, размышляя, неужели мы зашли так далеко, только чтобы нас остановила какая-то расселина, обсуждая, можно ли здесь задействовать лестницу. Затем вернулись и стали изучать местность, ища путь в направлении Северного пика. Мы нашли крутой подъем на дальнем конце ледникового барьера и, перебравшись через две большие расселины, двинулись по бугристой и неровной местности за ними. Наконец мы увидели свободный путь к ровным снегам, из которых вырастал северный хребет. Но из этого не следует, что будущему отряду так же повезет. Судя по всему, здешний рельеф сильно меняется из года в год, и можно оказаться полностью отрезанным от остальной части отряда, причем на местности, где трудно достать древесину. Так что другой экспедиции следует подготовиться к подобной непредвиденной ситуации.
Затем, 13 мая, мы сделали первый шаг для создания Лагеря IV. Один носильщик мог нести одну палатку. Больше ничего нельзя было сделать, пока мы не сможем привлечь еще носильщиков. К счастью, транспортировка внизу была так хорошо налажена, что уже 15-го числа Стратт, Морсхед и Нортон присоединились к нам в Лагере III, и мы смогли оставить себе восьмерых кули из их конвоя.
Теперь нам предстояло обдумать, как лучше всего в этих обстоятельствах решить задачу, а главное, стоит ли нам разбивать еще два лагеря выше Лагеря IV на Северном седле или хватит одного Лагеря V. Как только мы приступили к детальному изучению этого вопроса, он был практически решен. Поскольку в нашем прямом распоряжении были всего девять или максимум десять кули, Лагерю VI сказали «нет». Операция по его обеспечению потребовала бы почти вдвое больше усилий по сравнению с Лагерями IV и V, она бы слишком затянулась, к тому же наверняка стала бы непосильным трудом для носильщиков. Как бы то ни было, теперь у нас был запас рабочей силы – бесценный в нашем случае. Новый план позволял распределить каждый из четырех грузов, которые нужно перенести из Лагеря IV в Лагерь V, на двух кули. И мы надеялись, что благодаря облегчению нагрузки они смогут достичь высоты 26 000 футов[336]. А 17 мая в Лагерь IV, расположенный под Северным седлом, доставили еще десять грузов.