Читать интересную книгу Воевода - Дмитрий Евдокимов

   — Здесь, за дверями.

   — Зови, будем вместе думать, как лучше покой государев охранять.

По знаку Басманова в дверях склонился бравый капитан:

   — Слушаю, мон сир.

   — Жак, не надоело тебе в капитанах ходить?

   — Для меня главное — служение государю, а не чины.

   — Однако достойная награда не помешает, как думаешь?

Маржере пожал плечами, не зная, куда клонит молодой царь.

   — Назначаю тебя, Маржере, полковником всей моей стражи. Будешь по-прежнему командовать своими пешими стрелками... Как они по-вашему называются?

   — Драбанты.

   — Вот-вот, будешь командовать своими драбантами и сопровождать повсюду. А во дворце должны нести охрану по очереди две сотни алебардщиков. Есть ли у тебя на примете пара надёжных молодцов?

   — Есть, — не колеблясь ответил Маржере.

   — Тоже французы?

   — Нет, один англичанин — Майкл Кнаустон, а второй шотландец — Альберт Дантон.

   — Англичане — нам друзья, — согласился Димитрий. — А шотландцы?

   — Шотландцы славятся своей верностью. Многие французские короли имели гвардию из шотландцев.

Ссылка на французских королей убедила царя, и он обратился к Басманову:

   — Надо одеть моих стражников примерно! Чтоб все завидовали даже самому виду телохранителей императора. Видели, как он ласкает тех, кто ему предан!

Из казны не пожалели выдать самые лучшие ткани. Полковник и его драбанты были одеты в красные бархатные плащи и такие же куртки и штаны, одежда алебардщиков была сшита из добротного фиолетового сукна с отделкой из синего и зелёного бархата. Рукояти алебард были украшены серебряной нитью.

Празднично одетые телохранители сопровождали царя всюду — и при входе в храм, и в Грановитой палате, и во время его частых увеселительных поездок. Получив долгожданную корону, Димитрий не жалел ни времени, ни денег на развлечения.

Но недолго пришлось государю пребывать в безоблачном настроении. Димитрию не терпелось получить подтверждение своего императорского титула от других государей. Однако Сигизмунд в своих посланиях по-прежнему называл его лишь великим князем. Не спешили признать за ним императорские права и Габсбурги. Наконец Андрей Левицкий тайно сообщил ему о том, что пришло письмо от Павла Пятого.

   — Он благословляет тебя, — шептал иезуит. — С радостью видит в тебе оплот всего христианства...

   — Подожди, — нетерпеливо перебил его Димитрий. — Как он ко мне обращается?

Иезуит стал было уклончиво говорить, что утверждение царских титулов — это мирское дело, Церкви не касается, но Димитрий снова прервал:

   — Как ко мне обращается его святейшество?

   — Как и прежний духовный владыка — «экс нобилис».

   — «Экс нобилис». Благородный, — с горечью перевёл Димитрий. — Только и всего? И это после моего обещания встать во главе всего христианства против мусульман?

Левицкий, смиренно опустив глаза, повторил:

   — Это не дело папы римского...

   — Неправда! — с силой ударил кулаком по подлокотнику кресла Димитрий. — Одно его слово, и все короли признают меня императором.

Он критически окинул взглядом иезуита, носившего теперь, когда поляков стало при дворе мало, монашескую рясу, чтобы не бросаться в глаза.

   — Поедешь с моим наказом в Рим. Делай что хочешь, но ты должен, слышишь, должен привезти мне буллу на императорский титул. Озолочу!

«Наставление, данное для памяти отцу Андрею Левицкому, члену братства Иисуса, для святейшего владыки Государя Павла V, первосвященника.

   1. Прежде всего он объявит Его Святейшеству о нашем намерении предпринять войну против турок и ради этого заключить союзы с некоторыми христианскими государями. Он будет просить, чтобы властью Его Святейшества было оказано давление на светлейшего Императора Римского, дабы он не слагал легко оружия и не забывал о турецкой войне, а, напротив, заключил с нами против турок союз или лигу.

   2. Да способствует Его Святейшество заключению подобного же союза и священного единения со святейшим Королём и Королевством Польским.

   3. Он будет просить Его Святейшество, чтобы, приняв во внимание намерения наши и светлейшего Императора Римского относительно сей угодной Богу войны, Его Святейшество сообщил о них Сейму Королевства Польского, где будут и наши официальные послы...

   4. Он укажет Его Святейшеству, что для этой цели мы решили отправить в возможно скором времени Нашего посла к светлейшему Императору Римскому. Он должен просить, чтобы у Его Святейшества было также какое-нибудь лицо при Императоре для ведения переговоров от лица Его Святейшества по тому же делу. Если же лицо это прибудет раньше нашего посла, пусть оно его дожидается.

   5. Он заметит Его Святейшеству, что между нами и светлейшим Королём Польским существует некоторая распря по поводу императорского титула, от которого мы легко не откажемся, ибо владеем им по полному праву. Он попросит Его Святейшество принять это во внимание и быть нам судьёю.

Деметриус Император».

Ближе к осени царь переехал в новый дворец, отстроенный из дерева по его планам Фёдором Конём. Хоть своим внешним видом здание и уступало каменным строениям итальянских мастеров, было оно внутри не в пример просторнее старых дворцовых помещений и намного светлее благодаря большим окнам. Не поскупился Димитрий и на роскошную отделку палат: двери, наличники и оконные рамы были из чёрного дерева, дверные петли и засовы окон и дверей сверкали золотом, шкафы и столы также сделаны из чёрного дерева, печи были покрыты зелёными изразцами и до половины обнесены серебряными решётками. Первый покой был обит золотым тканым покровом, второй — парчой, а зал для приёма гостей и столовая — драгоценной золотой персидской тканью.

Полы во всех комнатах были устланы роскошными персидскими коврами с затейливым орнаментом.

Приглашённые бояре ворчали на расточительность царя, втайне завидуя виденному великолепию. Вообще в совете они не раз упрекали Димитрия за то, что слишком много денег из казны тратит на покупку иноземных товаров и ювелирных изделий, которые везли купцы со всей Европы, прослышавшие о щедром покупателе.

Впрочем, Димитрий приглашал в новый дворец бояр крайне редко, а без его зова сюда войти было невозможно: вход в палаты преграждали невозмутимые алебардщики, плохо понимавшие русский язык. Во дворце бывали лишь самые близкие к царю придворные. Остальным оставались только пересуды. Говорили всякое: будто покои будущей царицы, стоящие под углом к основному зданию, отделываются ещё великолепнее; будто из дворца по повелению царя сделаны тайные ходы, благодаря чему он внезапно появляется и в соборе, и в Грановитой палате, и в саду, и в иных местах; будто, не дожидаясь ночной поры, водят по этим ходам к царю московских девиц его прихлебатели Петька Басманов да Мишка Молчанов...

Жак де Маржере, ставший с недавних пор постоянной тенью царя, не уставал дивиться его неутомимости, жадности до всего нового, будто Димитрий спешил жить, спешил насладиться всеми прелестями самовластия. «Ведь ему и двадцати четырёх нет, — размышлял полковник. — Всё ещё впереди. Так зачем так спешить?»

Впрочем, он отдавал должное трудолюбию царя, отводившего развлечениям лишь немногие часы. С утра, после богослужения и посещения матери, жившей в Вознесенском монастыре здесь же, в Кремле, он заседал в Государственном совете, подробно интересуясь делами в приказах, доходами, поступающими в казну, положением на украйнах. Часто взрывался, слушая бояр, честил их, невзирая на возраст, приговаривая: «Нет, надо всех вас непременно послать учиться в Европу, чтобы дремучесть собственную изжить». Он поражал тугодумцев острым умом, неожиданными решениями, смелыми планами.

Неустанно заботился царь о развитии торговли, не жалел времени, чтобы поговорить с английскими, голландскими, немецкими, итальянскими купцами, обещая им всем льготы и отмену пошлин. Но с некоторой поры Димитрий всё чаще и чаще заговаривал о предстоящей войне. С кем? Посланник Сигизмунда, знакомец царя ещё по Кракову, Александр Гонсевский склонял его воевать против шведского короля, Карла Девятого. Римский император просил войск против турок, обещая в награду выдать за него замуж одну из племянниц.

Димитрий охотно соглашался на предложения, но Маржере, зная его лукавый нрав, догадывался о намерении царя повести войско по той самой дороге, что привела его в Москву, только в обратном направлении. Уж слишком часто Маржере проводил в покои царя гонцов из Польши и Литвы, прибывавших тайно, отнюдь не по воле короля. Однажды краем уха полковник слышал, как, провожая в Краков своего личного секретаря Яна Бучинского, Димитрий произнёс на прощание фразу: