Читать интересную книгу Заколка от Шанель - Ирина Андросова

– Ну, я с тобой еще поговорю! – сверкая глазами, заверил меня доктор Орлов и, убрав провода в кожаный портфель, с которым никогда не расставался, демонстративно отвернулся к окну.

Участковый майор Свиридов, перестав улыбаться и став серьезным, обвел нас всех торжественным взглядом и провозгласил:

– Ну а теперь, граждане-товарищи, поехали в Сивцев Вражек – кушать плов и слушать, как Равшан Зарипов убил Семена Камальбекова.

* * *

В Сивцевом Вражке нас ждал пир. Запах плова ощущался еще на подходе к дому, а в подъезде так просто валил с ног. Даже львы, застывшие у парадного, казалось, так и водят носами из стороны в сторону. Равшан проявил чудеса находчивости, сдвинул все столы и посреди кухни накрыл поляну. Подвязавшись полотенцем, он неторопливо переходил от холодильника к столам и обратно, раскладывая зелень, овощи и прочие припасы. Сразу было видно, что человек основательно готовился к приему гостей. И хотя меня всю дорогу прямо-таки распирало от любопытства, язык не поворачивался так вот в лоб спросить: «А ну-ка выкладывай, Равшанчик, за что ты убил Семена Камальбекова?»

И вот когда гости – то есть вся наша следственная группа, за исключением застрявшей в пробке Люськи, – расселись за столом, Равшан каждому наполнил тарелки пловом, а бокалы вином и встал, чтобы сказать тост.

– Друзья! – приподнятым голосом начал сосед. – Вы все стали мне как родные, да. Я собрал вас за этим столом, потому что в ближайшие десять лет нам не доведется свидеться. Сейчас мы будем веселиться, плов будем кушать, вино будем пить, плясать будем, а потом Федор-джан и Слава-джан поведут меня в тюрьму, потому что это я убил сына Ахмеда Камальбекова.

Дворник залпом осушил свой бокал и в гробовой тишине сел на место. А потом заговорили все разом. Громче всех возмущалась молдаванка Любаша.

– Да этого урода давно надо было прибить! Он к нам на рынок придет – ну чистый бай! Хозяин жизни! Ходит пузом вперед, задается! Москвич, да и только! А сам, между прочим, недалеко от нас ушел. Родом-то Сенька из одного с Равшаном кишлака.

– Это правда, Равшан? – удивленно спросил участковый Свиридов.

– Правда, да, – нехотя ответил таджик.

И стал рассказывать.

– Сначала Лейла была моя жена, – сокрушенно качая головой, говорил он. – Целый год была, пока к нам в кишлак не приехал Ахмед и не увез ее в Москву. Да. И здесь уже моя Лейла родила от Камальбекова сына Семена. А сама стала угасать прямо на глазах. Я все видел, потому что я за ней в Москву перебрался. Все ждал, что моя любимая опомнится и вернется ко мне. Но Лейла стала совсем чудная, и глаза у нее стали, как у пастуха Максуда, который гашиш жует и телевизор в ковре смотрит. Я тогда подумал, что она наркоманка. Но Лейла говорила, что пьет лишь капли от нервов, вроде пустырника, который ей Ахмед настаивает. Большую бутыль сделал, чтобы Лейла не нервничала. Говорила мне, что к ней являются духи белых равнин. А когда она на моих глазах шагнула под грузовик, я жить не хотел. Да. Но не покончил с собой только ради ее сына Семена. Все думал после смерти Ахмеда: «Вот скажу Семену, что он мне как сын и будем мы вместе». Хотел сказать, но не решался. Не думал я сына Лейлы убивать, да так вышло.

Таджик тяжело вздохнул, вытер ладонью подозрительно блестевшие глаза, и продолжал:

– Я улицу мел около их дома, вдруг гляжу – выскакивает с черного хода девица, а в руках у нее сверток. Дай, думаю, проверю, все ли у Семена в порядке. Он бандит был, тут хорошего не жди. Ты, Слава-джан, сам это знаешь, – повернулся Равшан к участковому.

Тот согласно кивнул, и рассказчик повел повествование дальше.

– Иду по лестнице вверх, смотрю – дверь приоткрыта, да. Захожу – Семен лежит на диване. Думаю – мертвый, что ли? А он в руке тыковку маленькую держит, а сам спит. А потом гляжу – и не спит он, а вроде бы под кайфом. На меня сквозь ресницы смотрит, ухмыляется. Я тогда стал ему Омара Хайяма приводить в пример, достал из чехла и протянул нашу семейную реликвию – серебряный барбад, хотел сыну Лейлы передать талисман нашего рода, чтобы от зла его хранил, и говорю: «Что ж ты делаешь, сынок? Что же ты себя убиваешь? Вот возьми, это наследие наших предков, они тебе помогут шайтана в душе побороть». А он вскочил, совсем безумный стал, меня схватил за рубашку и стал трясти, и все поганый свой сосуд из тыквы мне в лицо сует и кричит: «Не смей называть меня «сынок», чурка ты нерусская! Вот наследие моих предков, отец мне, Ахмед Камальбеков, пыльцу райской бабочки оставил, и не суйся больше ко мне со своим гребаным Хайямом!» Не совладал я тогда с собой, по лицу сына Лейлы ударил, барбадом попал и щеку расцарапал. Да. А он, когда кровь увидел, совсем озверел, выхватил у меня семейную реликвию, бросил на пол и наступил ногой. А затем схватил с кресла провода с блямбами и стал меня ими душить. Я не смог стерпеть, и мы начали драться. Я провода отшвырнул куда-то далеко за кресло, поднял с пола свой амулет и думал, что сунул в карман. Да видно, в тот момент мимо положил. Потому что потом в кармане не нашел его. Да. А Семен размахнулся, чтобы меня ударить кулаком, и я его слегка лишь оттолкнул. Сын Лейлы пошатнулся, закачался, совсем плохо на ногах стоял, да. Упал он и головой об угол столика ударился. Так было, да.

Равшан помолчал, не поднимая глаз, глотнул из фужера с минеральной водой и тихо продолжил:

– А я поднял с пола адскую тыкву и хотел унести с собой и в мусор выбросить, чтобы никто больше ее не открывал и шайтана в мир не выпускал, да только плохо мне стало, да. Зашел я в туалет, и там окаянный этот сосуд у меня из руки и выскользнул. Я не стал его искать, скорее на воздух торопился. Совсем худо мне стало, да. Ведь это, выходит, я сына своей Лейлы убил. Умер он сразу. Не мучился. Так что, Федор-джан, сейчас праздновать будем, плов кушать, вино пить, а потом забирай меня в тюрьму. Не могу я груз такой на душе таскать. Если бы не я, сын Лейлы сейчас жив бы был...

– Да не был бы он жив, – нетерпеливо поморщившись, перебил Равшана доктор Орлов. И авторитетно добавил: – От передоза сынок твоей Лейлы загнулся, ага. Сердце не выдержало. Как врач тебе говорю.

– Не-ет, я все равно виноват, – не желая слушать доводы подкованного в медицине соседа, гнул свою линию дворник. – Саша-джан, – вдруг обратился ко мне таджик так неожиданно, что я вздрогнула и выронила вилку. – Саша-джан, ты береги мой серебряный барбад, я знаю, он у тебя. Мне дед его передал, чтобы я внукам своим завещал. Да видно, не будет у меня теперь уже внуков, так что наследие предков и отдать-то некому. А ты девушка хорошая, только сумасшедшая немножко, да. Так что пусть серебряный барбад будет у тебя.

А я думала, это банджо. А это, оказывается, таджикский народный инструмент, что-то вроде лютни. Это я потом в Интернете посмотрела, а тогда сразу же вскочила с места и понеслась в комнату, где кинула свою переметную суму. Влезла в нее по локоть и принялась шарить по дну в поисках серебряного барбада. Но сколько я ни рылась, подарок Равшана, который с таким усердием намывала вчера вечером, так и не нашла. Сперли! Вот нарррод! Ничего без присмотра оставить нельзя!

– Кто попятил мою фигурку? – вбегая на кухню, прокричала я, но так и осталась стоять в дверях, осекшись на полуслове.

Потому что дядя Веня, держа в руках похищенный у меня барбад, неторопливо говорил:

– ...меня насторожило явное желание Володи Куракина запутать расследование и увести нас подальше от африканского сосуда. Я сразу же по старым каналам навел справки об этом молодом человеке и выяснил все подробности о его семье, в том числе и о пропавшем без вести в Анголе отце. Сразу стало понятно, откуда взялась юная мулатка Мария. И сначала я думал, что это она приложила руку к смерти Семена Камальбекова. Видимо, точно так же думал и ее брат. Было совершенно очевидно, что во время преступления Владимир находился где-то рядом с домом покойного, чтобы помочь сестре выполнить волю отца. Ну, в самом-то деле, не стал бы такой рыцарь посылать на рискованное мероприятие дорогого ему человека, отсиживаясь в кустах?

Дядя Веня усмехнулся, как видно, припомнив восторженные рассказы Люськи о благородстве ее возлюбленного, задумчиво погладил гладко выбритый подбородок и продолжал:

– Исходя из этого, я обошел все магазины и кафе в округе, где брат с сестрой могли договориться о встрече перед походом к Семену Камальбекову. Владимир Куракин – фигура заметная, и, если он долго торчал около одного из этих заведений, его обязательно бы запомнили официантки и продавщицы. И, представьте себе, в «Орешке» на Денежном переулке я увидел в вазочке с салфетками вот этот вот шедевр оригами.

Вениамин Палыч сунул руку во внутренний карман пиджака и бережно извлек на свет ловко сработанный из обыкновенной бумажной салфетки в мелкую синюю клеточку дивный самолетик.

– Конечно, – продолжал Люськин родственник, – я тут же заинтересовался поделкой, тем более что своими глазами видел, как Володя искусно складывает похожие самолетики из конфетных фантиков. Я спросил, откуда в салфетнице взялась эта вещица. И доброжелательный парнишка официант охотно рассказал мне, что поделку из салфетки сложил один чудак, который всю ночь в прошлое его дежурство просидел у них в кафе за чашкой кофе. Я уточнил дату и убедился, что дежурство как раз приходилось на ночь убийства нашего потерпевшего. Надо ли говорить, что описание любителя оригами по всем пунктам совпадало с внешностью Людмилиного друга-африканиста?.. Оставалось выяснить, сколько времени провел в кафе Володя Куракин. На этот вопрос официант ответил, что странный посетитель, видимо, кого-то ждал и, коротая время, всю ночь складывал такие вот самолетики. Целую пачку салфеток извел, но администрация заведения на клиента не в обиде. Очень уж поделки красивые, работники кафе все самолеты себе разобрали, один вот только и остался, не самый удачный. А ушел посетитель в восемь утра, когда работающее круглосуточно кафе закрывалось на технический перерыв. Таким образом, алиби Владимира Куракина подтвердилось на все сто процентов. А с сестрой его, я думаю, дело было так. Маша, понадеявшись на свои силы, не захотела втягивать брата в опасную авантюру и отправилась к Семену Камальбекову сама. Вероятно, девушка пообещала своему кавалеру экзотический танец или что-нибудь в этом роде, для чего закрылась со шкурой леопарда, в которую якобы собиралась обрядиться, в ванной комнате. Поджидая прелестницу, кавалер накачался Крыльями Райской Бабочки, потерял терпение, а вместе с ним человеческий облик, и стал рваться к девушке в сантехническое помещение и крушить все вокруг. Заподозрив обман, или, как в таких случаях говорят, «динамо», парень разодрал халат доктора Орлова и выкорчевал провода из взятого напрокат прибора, как видно, обвиняя эти в общем-то ни в чем не повинные предметы в коварстве красавицы. И, истратив остатки энергии на то, чтобы доползти до дивана, завалился отдыхать, напоследок нюхнув очередную порцию сушеных шкурок мгуа. Мария же, немного переждав для верности, выбралась из санузла и, завернув шкуру в обрывок докторского халата, кинулась из страшной квартиры прочь.