сверх того порядка, какой был оставлен Патриархом, является нарушением церковного чина, и если бы на такое учреждение отважился Местоблюститель, то такое деяние было бы превышением власти»[172].
В свою очередь, митрополит Сергий (Страгородский) считал, что он имеет право принимать любые решения, связанные с управлением Церковью. В 1931 году в первом номере официального издания Русской Православной Церкви – «Журнале Московской Патриархии» выходит статья владыки Сергия, в которой тот доказывает равенство полномочий заместителя Патриаршего Местоблюстителя и самого Патриарха[173]. Митрополит Сергий считает себя вправе принимать решения, не дожидаясь одобрения находящегося в ссылке Местоблюстителя – митрополита Петра, – тем самым фактически отстраняя того от власти[174].
По сути, владыка Сергий приравнивал кризисного менеджера или временного управляющего к постоянному директору фирмы, выбранному на собрании акционеров, или подменного учителя – к классному руководителю. Знаток церковных канонов, мастер компромиссов и один из самых умных иерархов того времени, заместитель Патриаршего Местоблюстителя был вынужден занять столь слабую позицию, поскольку полагал, что тем самым сохраняет Русскую Церковь от полного уничтожения.
До июля 1927 года официальное признание советской власти получили лишь обновленцы; «тихоновская» же Церковь, по мнению большевиков, должна быть уничтожена. Начальник VI отдела ОГПУ Евгений Тучков, выполняя распоряжения Ленина и Троцкого, старался, с одной стороны, расколоть православных, с другой – найти иерарха, который бы согласился дать советской власти возможность влиять на кадровую политику в Церкви, то есть фактически провести новую реформу, похожую на детище Петра I. Существует очень популярный исторический анекдот о том, как Евгений Тучков предлагал митрополиту Кириллу (Смирнову) стать Патриаршим Местоблюстителем. Перед тем как митрополит Сергий стал заместителем Местоблюстителя, его роль Тучков предлагал тем архиереям, имена которых стояли в завещании Св. Патриарха, то есть митрополитам Агафангелу и Кириллу. (…) Последний дал согласие на занятие этой должности, но не принял предложенного условия. «Если нам нужно будет удалить какого-нибудь архиерея, вы должны будете нам помочь», – сказал Тучков. «Если он будет виновен в каком-либо церковном преступлении, да. В противном случае я скажу: „Брат, я ничего не имею против тебя, но власти требуют тебя удалить, и я вынужден это сделать“». «Нет, не так. Вы должны сделать вид, что делаете это сами, и найти соответствующее обвинение». Владыка Кирилл отказался. Говорят, он ответил: «Евгений Александрович! Вы не пушка, а я не бомба, которой вы хотите взорвать изнутри Русскую Церковь»[175].
Почему же митрополит Сергий в 1927 году в своей знаменитой «Декларации» пошел на условия советских властей? Мы скажем об этом чуть ниже, а пока посмотрим на сам текст этого документа.
Митрополит Московский и Коломенский Сергий.
Фото первой пол. XX в.
«Декларация» не содержит ничего революционного с точки зрения христианства. Митрополит Сергий благодарит советское правительство за позволение создать Синод, то есть административную управленческую структуру, фактически подчинявшуюся Первоиерарху (в отличие от дореволюционного Синода как государственного органа, Синод при митрополите Сергии и его преемниках – это орган, помогающий Патриарху управлять Церковью. Создание Синода означало хотя бы какую-то легализацию Церкви); говорит о том, что верующие должны быть лояльными по отношению к власти. В документе осуждается политическая деятельность иерархов РПЦЗ (Русской Православной Церкви за границей), а также содержится обращенное к заграничному духовенству требование «дать письменное обязательство в полной лояльности к cоветскому правительству во всей своей общественной деятельности»[176]. В конце послания митрополит Сергий выражает надежду на скорый созыв второго Поместного Собора, на котором могли бы быть решены текущие церковные вопросы.
Одним из самых проблемных отрывков во всей «Декларации» можно считать написанную или подписанную (Евгений Тучков вполне мог вносить целые абзацы в этот документ) митрополитом Сергием фразу о полной солидарности с «радостями и печалями» гражданской родины:
«Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой – наши радости и успехи, а неудачи – наши неудачи (выделено мной. – А.З.). Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие или просто убийство из-за угла, подобное Варшавскому, сознается нами как удар, направленный в нас. Оставаясь православными, мы помним свой долг быть гражданами Союза «не только из страха, но и по совести», как учил нас апостол (см.: Рим. 13: 5)…»
Высказывание это выглядит особенно странно с учетом неутихавших гонений. Это понимал и сам заместитель Патриаршего Местоблюстителя. Он просил критиков слова о «радостях и неудачах» относить к Родине, а не к Советскому Союзу. Действительно, теоретически митрополит Сергий был прав, но в той критической ситуации, в которой оказалась Русская Церковь, мало кто обращал внимание на теорию.
Чуть ниже митрополит Сергий отвечает на вопрос о том, почему Церковь в СССР не может быть вне политики:
«Только кабинетные мечтатели могут думать, что такое огромное общество, как наша Православная Церковь, со всей ее организацией, может существовать в государстве спокойно, закрывшись от власти (выделено мной. – А.З.). Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придется или переломить себя и, оставив свои политические симпатии дома, приносить в Церковь только веру и работать с нами только во имя веры; или, если переломить себя они сразу не смогут, по крайней мере не мешать нам, устранившись временно от дела».
Здесь заместитель Патриаршего Местоблюстителя уже идет на очень сильное сближение с властями, по сути, давая большевикам право управлять кадровой политикой Церкви. В любой момент представители власти теперь могли заявить, что «политические симпатии» того или иного епископа мешают ему занимать кафедру или оставаться на свободе.
Эффект от «Декларации митрополита Сергия» был похож на взрыв бомбы. Целые епархии на время отказывались подчиняться заместителю Патриаршего Местоблюстителя и его Синоду. Во многих храмах поминали имя митрополита Петра, но не молились о владыке Сергии. Наиболее радикальные противники «Декларации» ушли в катакомбы и стали говорить о том, что в легальной Церкви не совершаются таинства, что она безблагодатна[177]. О судьбах катакомбного движения в СССР мы поговорим в одной из последних глав книги, а пока посмотрим, к чему же привела попытка митрополита Сергия наладить отношения с Советской властью.
«Декларация» не принесла желаемого результата. Попытка спасти Церковь как организацию практически провалилась. В 1929 году Президиум ВЦИК принял «Постановление о религиозных объединениях». В нем впервые появляются знаменитые «двадцатки» – минимальное число граждан старше 18 лет, отвечающих за культовое здание