Читать интересную книгу Люди на болоте (Полесская хроника - 1) - Иван Мележ

- Глубже надо! Не меньше чем полтора аршина...

- И так хорошо!.. - Ларивон снова бросил грязь.

- Полтора аршина, не меньше.

- Правильно! Копай, копай, Ларивон! Не ленись! - захохотал Евхим.

Ларивон отрезал:

- И этого хватит!

- А я говорю - мелко! - не уступал Миканор.

Ларивон воткнул лопату в грязь, неуклюже вылез из канавы.

- Сам копай, если мелко!

- Я за тебя копать не буду! А ты - пришел, так делай!

Как положено!

- А не хочешь, так катись отсюда! - поддержал Хоня.

Он весело поддел: - Да мать за себя пришли!

Миканор видел, как злобно покраснел Ларивон: допекло все-таки! Только и нашелся Бугай, что выругался в ответ, но Миканор уже кончил спор, шел дальше. Уже за собой услышал веселый хохоток Евхима.

Остановился среди тех, кто мостил греблю. Их теперь было намного больше, чем вначале. Миканор намеренно не назначил тут старшего, - знал, что и без того руководить дядьками будет Андрей Рудой. И верно, еще из канавы Миканор видел, как Рудой хлопотал, бегал, командовал... Вот и теперь хмурый Прокоп обрубал топором ветви с ольхи, а Рудой суетливо, горячо что-то доказывал ему. Но Прокоп, казалось, и слушать не хотел, отвернулся. Андрей забежал на другую сторону, наперед.

- О чем спор?

- Да вот, та-скать, ветки не обрубает, - бросился за поддержкой к Миканору Рудой. - Те, что торчат вниз или вверх, обрубает. Они, та-скать, мешают уложить дерево на землю, торчат. Он, следовательно, срубает их и правильно, что срубает.

Прокоп уже стоял, хмуро сжимал волосатой рукой топорище, молчал. Миканор перебил Рудого:

- Так о чем же спор?

- Да о том, что он не все ветки счищает. Те, что сверху и снизу, срубает/ а те, которые по бокам, та-скать, обрубать не хочет! Думает, следовательно, - можно мостить на них другие бревна и слеги. Что, та-скать, совсем неправильно!

- Почему неправильно?

- Так по ним потом будешь ехать как на пружинах! Подкидывать будет!

Прокоп пренебрежительно сплюнул. Было видно: то, что сказал Рудой, он считал глупостью, не стоящей внимания.

Миканор стоял между ними и чувствовал, что оба ждут его слова, оба уверены в своей правоте. Ему никогда не приходилось мостить греблю, но то, что говорил Рудой, казалось и ему пустой выдумкой. Почему нельзя оставлять ветви, если с ними деревья будут лучше цепляться одно за другое?

"Жить не может, чтобы не намудрить чего-нибудь!" - подумал он о Рудом.

- Я думаю, что вы, дядько Андрей, напрасно беспокоитесь, - твердо заявил Миканор.

Рудой загорелся:

- Я - напрасно? Вся новая наука, та-скать, этой мысли придерживается. А то, что делает Прокоп, это - вредное заблуждение!

Миканор какое-то время работал с ними. Пока он был рядом, оба сдерживались, но Миканор чувствовал, что, как только он отойдет, споры и нелады начнутся снова.

Надо было как-то развести их, поставить тут кого-то старшим.

К Андрею у Миканора было больше доверия - работает от души; Прокоп же в глаза никогда прямо не взглянет, - кажется, таит что-то про себя. И все же Миканор выбрал старшим Прокопа: этого будут слушаться! Этот наведет порядок

Еще раньше заметил Миканор, что земля с боков гребли осыпается в канаву, и подумал, что надо бы сплести и поставить там плетень.

- Работа есть у меня для вас, дядько Андрей, - сказал Рудому. Важнецкая, аккуратная!..

4

Василь был среди тех, кто мостил греблю. Он держался Прокопа и, заметно было, старался угодить ему. Любо было глядеть, как парень старался. Будто и не он хотел отвертеться, прислать деда вместо себя. Но вскоре Миканору бросилось в глаза, что Прокоп сердито взглянул на своего помощника Дятлик будто не видел того, что делал. Тут Миканор и понял, - хоть Василь и суетился возле старика, но не столько помогал ему, сколько мешал. Куда больше, чем за Прокопом, глаза Василя следили за Ганнои Чернушковои.

Иной раз, кажется, только ее одну и видел.

Хитрил, таился и тут: смотрел исподлобья, воровато, будто боялся, что кто-то позарится, обворует его. Непросто было скрывать это: он весь горел то неудержимым любопытством, то нетерпеливым ожиданием. Ждал не напрасно, нередко она встречалась с ним глазами, веселыми, приветливыми, - и тогда лицо Василя сияло счастьем. Только миг можно было видеть это счастье, он тут же опять опасливо опускал голову...

Миканор видел, как насторожился, помрачнел Василь, когда к Ганне, форсисто поводя плечами, с папироской в зубах, подошел Евхим Глушак, стал насмешливо говорить чтото, помог нести ольху. Ганна хотела было отнять ее, но он не отдал с игривой улыбочкой шел рядом, пока ольху не донесли до Прокопа, до Василя, который и глаз не поднял на них Со смехом пошел Евхим с Ганнои назад, а Василь, растерянный, волковатый, стал помогать Прокопу так неудачно, что старика прорвало:

- Ослеп ты, что ли?

Василь ни слова не ответил, не заспешил, только еще больше затаился. "Ревнивый! Ну и ревнивый!" - подумал Миканор. Он внимательно взглянул на Ганну, словно хотел угадать, почему к ней так льнут: и Евхим цепляется, и Василь сохнет по ней. Зайчик и тот не пройдет мимо, чтоб не пошутить. Хадоська почему-то надулась. Столько беспокойства доставляет одна Чернушка!

"Перевести надо, куда-нибудь подальше. К Сороке, копать землю, что ли..." - подумал Миканор.

Он больше не забивал себе голову этим. Жил другим - великой, широкой радостью. Работа все больше спориласьуже чуть не все Курени хлопотали на гребле и возле нее.

Вскидывались и вскидывались лопаты, чавкала и чавкала жидкая грязь; с шорохом заметая торф, тянулись за людьми деревья и хворост, поскрипывали подводы со свежей землей, отрадно желтели все новые холмики, которые вскоре исчезали, превращались в ровную чистую полосу, которая все удлинялась и удлинялась.

Тут под ногами была уже не податливая топь, клятаяпереклятая, а твердый, надежный грунт, под которым чувствовалась приятная прочность бревен. Перемешанная с песком земля желтела весело, празднично...

Молодые и пожилые, мужчины и женщины, белые и крашеные холщовые сорочки, кофты, ситцевые платки - когда это было, чтобы столько людей в Куренях сошлись вместе ради одного, общего дела? Миканор видел - на другой стороне такие же фигуры, такие же рубашки и платки.

Вот если б собрать всех - и на болото. Да если бы не только из Куреней и Олешников, если бы еще из Глинищ, из Мокути, из Хвойного. Вот бы лугов наделали, вот бы земли прибавилось - сразу бы легче стало дышать. Только ведь темнота какая: ты их, как говорится, лицом в молоко тычь, все равно не верят. Будто не хотят понимать добра своего...

Солнце пригревало все сильнее, было душно, парило. Лица обливались потом, рубашки не высыхали. Всех мучила жажда. Миканору пришлось послать подводу - привезти бочку воды. Еще до того, как подвода вернулась, лесник Митя вылез из канавы и не попросил, а потребовал:

- Надо передохнуть!

Несколько голосов дружно поддержали его. За Митей начали выбираться из канав, вытирать руки, лица другие, и Миканор дал команду сделать перерыв.

Все сходились на гребле: большинство - мокрые выше пояса, с забрызганными грязью рубашками, с лицами грязными, черно-рыжими, - кто стоял, курил, кто садился на мягкую, еще не разбросанную горку песка, кто распластывался прямо на земле. Переговаривались, шутили. Зайчик будто нечаянно прильнул к Ганне, ущипнул ее за бок. Девушка сердито толкнула Зайчика, но старого шутника это только развеселило.

- Вы бы, дядько, эти штучки с какой-нибудь ровесницей своей: с теткой Сорокой, что ли!

- Охота мне - с Сорокой! С этим старым деркачом!

- Так и вы же, кажется, не молодой кавалер!

- Молодой или не молодой, а на молодое - тянет!

- Вас уже на печь тянуть должно!

- Тянет и на печь! И к девкам! Страх! - Подзадоренный общим вниманием и смешками, Зайчик снова хотел ущипнуть Ганну, но она пригрозила:

- Дядько! Толкну - так в болото полетите!

- Эге? - Зайчик ухмыльнулся, но все же отступил. - Злая, лихо на нее!

Толкнет - и правда в болоте искупаешься!

Чуть только он, кривляясь, отошел от Ганны, как к ней подошли Евхим и Ларивон. Но тут же, настороженный и строгий, подступил и Василь.

- От кумедия! - покачал головой Андрей Рудой. - Как коршуны, та-скать, вдвоем возле одной!

- Кто - вдвоем? - не понял Миканор.

- Дятлик и Глушак этот! Вдвоем, как коршуны, следовательно. Возле одной.

- Зря он крутится, Глушак... Не выйдет у него ничего!

- Это еще, та-скать, вилами на воде писано!..

Миканор только мельком взглянул на Василя и Ганну, ему не показалось это таким интересным, как Рудому. Миканор внимательно наблюдал за Прокопом, - уткнув бороду в широкую распахнутую грудь, тот медленно двигался вдоль канавы, хмуро оглядывал ее, что-то думал. Странный, звероватый человек - всегда, кажется, таит что-то недоброе. А сам вроде и не злой, не вредный...

- Чего смотрите? - не выдержал Миканор.

Лесун скрыл глазки под густой чернотой бровей.

- Так... Ничего...