В доме было темно. Не горела ни одна лампа, и парадную лестницу освещал лишь тусклый свет уличных фонарей, проникающий в окна первого этажа. Кое-как спустившись вниз, мы рассредоточились, чтобы быстрее найти Патрисию, которая, возможно, была в беде. Крик больше не повторялся, и это настораживало больше всего.
Мне досталась столовая. Нащупав дверную ручку, я вошел внутрь и стал нащупывать выключатель, но тут мой взгляд упал на дверь, ведущую в хозяйственную часть дома. Из-под ее порога тонкой полосой пробивался свет, и моя рука замерла, так и не добравшись до выключателя. Медленно и как можно более осторожно, стараясь не шуметь, я начал продвигаться в сторону этой двери. Когда до неё оставалось шага четыре, я заметил, как полоска света на секунду пропала, а потом снова появилась, словно прямо за дверью кто-то ходил.
Я вдруг пожалел, что при мне нет никакого оружия. Все винтовки и прочие охотничьи атрибуты пришлось оставить в машине, так как отец боялся, что Патрисия, заметив оружие, может выставить нас за дверь. Тогда такое решение показалось мне правильным, но теперь я искренне в этом засомневался. Возможно, мне следовало позвать кого-нибудь на помощь, но в тот момент я думал, что главное сейчас — как можно скорее найти девушку, пока с ней не случилось ничего непоправимого. Поэтому я замешкался лишь на мгновение, которое было необходимо для принятия решения, и уже в следующую секунду толкнул дверь.
Коридор был абсолютно пуст. Это обстоятельство меня удивило. Конечно, я был рад, что мне не придется в одиночку и без оружия выяснять отношения с неизвестным противником, но то, что кто-то сумел так быстро добраться до кухонной двери, сильно настораживало.
Я осмотрелся по сторонам и не нашел никаких следов крови или других признаков того, что здесь произошло что-то плохое. Но все же я был уверен, что нахожусь на правильном пути, и решил проверить все помещения в этой части дома.
Ближе всего была кухня, и я направился к ней. Кухонная дверь была приоткрыта, и я мог видеть, что там тоже горит свет. Я дотронулся до дверной ручки и замер. Прохлада металла немного отрезвила меня, и я смог посмотреть на происходящее с другой стороны. Если за дверью находилось то, что все это время похищало туристов, был ли у меня шанс справиться с ним? И не является ли мое поведение признаком суицидальных наклонностей? Нужно абсолютно лишиться ума, чтобы без всякого оружия войти в помещение, где, возможно, затаился враг.
Мои пальцы медленно разжались, и я уже выпустил дверную ручку, собираясь повернуть назад и позвать на помощь отца или брата, когда за дверью послышался вздох. Больше я не раздумывал и, толкнув дверь, влетел на кухню, с ужасом ожидая увидеть там истерзанное тело Патрисии.
Но она, целая и невредимая, стояла спиной ко мне перед кухонным столом. От неожиданности я остановился на пороге как вкопанный, пытаясь понять, что здесь происходит. А в том, что что-то не в порядке, я был уверен на все сто. Это было видно даже по спине Патрисии — её плечи подрагивали, как если бы она плакала.
— Патрисия? — окликнул я её шепотом.
Она вздрогнула от звука моего голоса и медленно обернулась ко мне. На ней был надет легкий шелковый халат цвета чайной розы, под которым виднелась ночная сорочка того же цвета. Волосы были распущенны по плечам и немного растрепаны, как у человека, который только что встал с постели после сна. По её щекам действительно катились слезы, а взгляд был полон страха и отчаянья.
— Это ужасно, — так же тихо прошептала она мне в ответ. — Должно быть, я проклята.
С этим словами Патрисия сделала несколько шагов и, дрожа всем телом, практически упала мне на руки. Я обнял её, чтобы немного успокоить, и наконец смог рассмотреть на столе то, от чего она так расстроилась. Надо сказать, я и сам сильно огорчился.
Кухонный стол представлял собой огромную прямоугольную конструкцию, в нижней части которой находилось множество разных ящичков и полочек. Его столешница имитировала серебристый металл, чем-то напоминая стол патологоанатома. В данный момент сходство усиливалось тем, что на нем лежало мертвое тело. В ярких лучах ламп дневного света оно казалось манекеном, оставленным здесь каким-то шутником.
Руки и ноги голого мужчины были пришпилены к столу огромными кухонными тесаками, которыми обычно разделывают мясо. Все тело бедняги покрывали глубокие порезы, нанесенные, по всей видимости, таким же ножом. Два пальца на правой руке и один на левой были отрезаны, и кровь все еще капала на пол; это говорило о том, что мужчина умер совсем недавно и еще, пожалуй, о том, что незадолго до смерти его пытали. Сомнений в том, что человек был мертв, у меня не возникло, об этом однозначно говорил огромный, от уха до уха, ярко-красный разрез на шее. Убийца, должно быть, рассек ему горло и смотрел, как он умирает от кровопотери. Во рту у покойника был кляп, сделанный из обычного кухонного полотенца; это объясняло, почему никто из нас не слышал криков. Стол был залит кровью, часть её стекла на пол, образовав несколько луж. Глаза мужчины были широко распахнуты, и в них навсегда замерло выражение неподдельного ужаса и еще — искреннего удивления, как если бы он перед смертью увидел что-то такое, что напугало и ошеломило его. Мне хватило секунды, чтобы понять — передо мной труп Лени, ночного сторожа, с которым мы с Ксюшей разговаривали всего несколько часов назад.
Патрисия билась в истерике, и я покрепче прижал её к себе, стараясь успокоить, а потом отвел взгляд от трупа и даже вздрогнул от неожиданности. Сбоку от стола стояла миссис Гридл, которую я поначалу не заметил. На ней был надет темно-синий ситцевый халат, застегнутый на все пуговицы, а её волосы, как всегда, были гладко зачесаны назад. Меня озадачила эта аккуратность внешнего облика старухи. Предположим, она бросилась на кухню, услышав переполошивший всех нас крик Патрисии, и успела первой, потому что ее комната была ближе всего. Но почему тогда я не вижу ни беспорядка в ее одежде и прическе, ни нервного потрясения на её лице? Она выглядела как человек, который просто зашел на кухню за стаканом воды, предварительно неспешно приведя себя в порядок. На мой взгляд, это могло означать две вещи: либо она заранее оделась и ждала момента, когда ей надо будет выйти, либо не очень-то торопилась на помощь своей хозяйке.
Старуха не сводила с меня маленьких глаз, в которых читалась ничем не прикрытая ненависть. Она смотрела на меня так, словно это я был повинен в смерти несчастного сторожа. Она хмурилась, и если и была напугана видом трупа, то ей весьма успешно удавалось это скрывать.
Глядя на миссис Гридл, я вдруг подумал о том, как не вовремя умер Лени. Теперь он унесет с собой в могилу все, что знал об отеле. Я чувствовал — то, что произошло, было частью какого-то дьявольского плана. На это указывала и театральность, с которой было обставлено убийство. Казалось, кто-то хотел таким образом предупредить нас, чтобы мы не лезли не в свои дела.