Он все еще думал об этом на следующее утро, когда отдавал в руки своей дочери ключи свободы. Перед этим он за большие деньги тайком приобрел для нее одну из почтовых лошадей. Мысли о будущем Элизабет не позволили ему силой удержать ее подле себя в последний момент. Даже если она его потом возненавидит, но сейчас пусть Элизабет считает себя совершенно свободной, пусть идет к своей мечте. А Гийом будет полагаться на ловкость и удачу Виктора больше, чем на милость Божью.
Часть вторая
«Герцогини»
Глава VI
Ужин в узком кругу
Лошади возвращались. Новая конюшня в поместье «Тринадцать ветров» была отстроена практически заново. На восстановленной колоколенке на фоне разноцветных облаков красовался огромный букет из овса, полевых трав, поздних ромашек и вереска. Промытая сильным дождем, который принес западный ветер, новенькая черепица блестела не хуже начищенной меди, отполированной, как зеркало.
Кавалерия Тремэна с празднично вплетенными в гривы и хвосты зелеными лентами возвращалась после «ссылки» в Варанвиль, чтобы поселиться в своем новом жилище. Двенадцать голов, кони, кобылы и жеребята, не считая тех трех, которых после большого зимнего пожара удалось устроить в уцелевшей части конюшни. Хозяева встречали возвращавшихся на конях, тоже украшенных лентами. Они выстроились перед аркой, ведущей во внутренний двор. Трое мужчин, как будто составляя приветственный комитет: Гийом верхом на своем великолепном Сахибе, а за ним, образуя треугольник, Артур на Селиме и Проспер Дагэ, старший кучер, застывший, словно конная статуя, вместе со своим Траяном. Этот конь был, пожалуй, самым старым, но при этом определенно самым крепким и даже самым красивым из всех лошадей Тремэна.
Окруженные конюхами, прекрасные животные двигались парами. Возглавлял процессию Антуан, кучер госпожи де Варанвиль, который посчитал за честь самому вернуть своих временных постояльцев, которых стало на одного больше. Тремэн отдавал одиннадцать лошадей, а обратно получил двенадцать: в июле Прекрасная дама, золотисто-рыжая кобыла, родила Дамуазо, маленького нахального жеребенка. Он был как две капли воды похож на свою мать и уже показывал свой независимый характер.
Подъехав к Гийому, Антуан поприветствовал его на старинный манер, отведя руку с шапочкой далеко в сторону. Те, кто следовали за ним, повторили его жест. Хозяин «Тринадцати ветров» и его сын ответили им тем же, подставив ветру свои рыжие шевелюры. С течением времени их внешнее сходство становилось все более очевидным. У Потантена, старого мажордома, знавшего Гийома еще подростком, даже сердце сжималось: настолько сын стал похож на отца. Единственным различием были глаза: Артур унаследовал светло-голубые глаза своей матери, а глаза Тремэна-старшего были рыжевато-коричневыми.
— Всем спешиться! — крикнул Антуан, не оборачиваясь. А потом объявил с улыбкой: — Вот они и вернулись, мсье Тремэн, и в хорошем состоянии! И с поздравлениями госпожи баронессы!
— Спасибо, Антуан. Благодарю вас за вашу заботу и за поздравления вашей хозяйки. Сначала мы все вместе перекусим, а потом я передам вам письмо для нее. Попрошу вас самому распорядиться, чтобы лошадей поставили в стойла. Дагэ с рассвета не терпится устроить их в новых апартаментах.
— Хорошую работу вы сделали за полгода, мсье Тремэн! Никогда и не скажешь, что тут был пожар.
— Все восстановили с точностью, как и было: и конюшни, и интерьер дома. Мы все очень хотим как можно быстрее забыть ту страшную зимнюю ночь.
Гийом и Артур остались в седлах одни и наблюдали, как мимо них гарцевали лошади, чьи шкуры блестели на солнце, а масти варьировались от темно-коричневой до серой в яблоках. Уголком глаза Тремэн наблюдал за мальчиком, ноздри которого трепетали, втягивая запах животных, смешанный с ароматом тонкой кожи их упряжи. Артур обожал лошадей так же, как Элизабет, чье отсутствие в эту минуту ощущалось отцом как особенно жестокая несправедливость. Она была бы так счастлива видеть возрождение ее любимых конюшен!
Прошло уже десять дней после того, как она скрылась в густом утреннем тумане. И каждое утро Тремэн страдал все больше. Тем более что ему пришлось солгать двум мальчикам, Адаму и Артуру, чьи глаза были полны разочарования, когда он вернулся домой один. Гийом сказал им, что их сестра нашла приют у госпожи де Бугенвиль, которую она упросила устроить ее в монастырь. Гийом якобы уговорил Элизабет отказаться от мысли о парижском монастыре и даже привез ее в Нормандию, но она ни за что не хотела возвращаться в дом «Тринадцать ветров» и в его окрестности.
— Я оставил ее в Байе в доме у благородных дам. Элизабет обещала мне не пытаться уехать, не предупредив нас об этом.
Что ж, мальчикам пришлось довольствоваться таким объяснением. Для правды они были еще слишком юны. Гийом особенно опасался страстного и пылкого характера Артура, более вспыльчивого и решительного, чем его брат, хотя он и был моложе его на несколько месяцев. Впрочем, об этом никто бы не догадался: мальчик рос, как гриб после дождя, и уже перерос Адама на добрых полголовы. Он привык к жизни на свежем воздухе, к длинным прогулкам верхом, к лодке и плаванию. Судя по его длинному мускулистому телу, можно было сказать, что это шестнадцатилетний юноша. А его голос уже начал ломаться. Адам, все время погруженный в свои книги, гербарии, археологические раскопки и учебу, не любивший ездить верхом и боявшийся моря, был своего рода гурманом. С приятным характером, он был мягким и округлым, что заставляло его отца улыбаться и одновременно приводило его в отчаяние.
— В двадцать лет ты будешь похож на каноника! — предсказывал Гийом, когда находил сына в библиотеке растянувшимся на ковре и жующим шоколад. В то же время он «поглощал» «Историю природы» господина де Бюффона.
Впрочем, после возвращения отца, несмотря на их разочарование, мальчики стали более сговорчивыми, чем до его поездки. Тогда из них невозможно было вытянуть ни слова, каждый их взгляд был упреком Гийому. А теперь печаль на усталом лице их отца показалась им достаточным наказанием. К тому же Лорна пребывала не в лучшем состоянии.
Было начало октября, срок родов приближался, талия Лорны заметно округлилась, но выглядела она просто ужасно. Встретившись с ней по возвращении из Парижа, Гийом даже испытал угрызения совести. Он уже сердился на себя за то, что взвалил на плечи этой женщины вину за их общую ошибку. Его злоба — и он не мог ее не испытывать — была вызвана требованием Лорны жениться на ней. Она отлично знала, что Гийом ее не любит и никогда не полюбит, потому что его сердце навсегда отдано Розе де Варанвиль. Самым лучшим вариантом для нее было бы доверить Гийому новорожденного младенца, а самой вернуться в Англию и выйти, наконец, замуж за герцога, терпение которого казалось просто неисчерпаемым. Гийом испытывал жалость, глядя на ее изможденное лицо с темными кругами вокруг золотисто-зеленых глаз, горящих лихорадочным огнем. Впервые за несколько месяцев он обратился к ней с нежностью, упрекая за то, что она так мало заботится о себе.