Позже, уже в экипаже, Ребекка, поражая своей осведомленностью, рассказывала Элизабет последние сплетни. И тут между прочим спросила:
— Давно ли ты была у доктора?
Элизабет повернула голову к окну и стала следить за мелькавшими за ним домами.
— Давно. Почему ты спрашиваешь?
— В последнее время ты на себя не похожа. Может быть, тебе нужно подлечиться?
«Может быть, мне нужно, чтобы меня просто кто-нибудь любил?»
— Почему у тебя больше не было детей, мама? — неожиданно спросила Элизабет.
Ребекка обеими руками держалась за Библию.
— Я больше не могла иметь детей.
Элизабет пожалела, что задала этот вопрос.
— Извини.
— У моей матери, твоей бабушки, тоже был только один ребенок — я. Ты счастливая женщина, у тебя двое сыновей.
Элизабет так и хотелось спросить Ребекку, что она имела в виду, называя ее счастливой. Счастливая, потому что у нее двое детей или потому что у нее двое мальчиков? Потом ей вдруг пришло в голову, что, может быть, матери Ребекки хотелось иметь сына, а появилась дочь. Не знавшая материнской любви Ребекка, наверное, не могла подарить любовь и своей дочери.
— Да, — спокойно ответила Элизабет. Экипаж резко остановился.
— Увидимся во вторник, дорогая. Рассчитываю на твою пунктуальность.
Элизабет подавила неожиданную вспышку раздражения.
— Ну разумеется, мама.
Лакей — новый лакей, отметила про себя Элизабет — распахнул дверцу экипажа.
— До свидания, Элизабет.
— До свидания, мама.
Слегка согнувшись, она протянула руку лакею, чтобы тот помог ей спуститься. Молодой человек стоял, вытянувшись по стойке «смирно», словно она была сержантом, а он рядовым. Казалось, он вот-вот отдаст честь.
Еле сдерживаясь, чтобы не улыбнуться, Элизабет опустила ногу на ступеньку. Не успела она сойти на тротуар, как дверца кареты тут же за ней захлопнулась.
— Спасибо, Джонни.
— Рад услужить.
— Джонни…
Юноша продолжал смотреть прямо перед собой.
— Да, мэм?
Элизабет хотела проинструктировать его о том, как должен себя вести лакей, но передумала. Его поступок заслуживал одобрения. Работая сейчас в качестве лакея, он выручал своего кузена, который должен был ухаживать за больной матерью.
— Ты раньше никогда не служил лакеем?
— Нет, мэм.
— Ты хорошо справляешься.
— Спасибо, мэм.
Элизабет поднялась по ступенькам к двери своего городского дома. Вздохнув, она уже собралась дернуть за ручку, но услужливая рука в белой перчатке тут же опередила ее. Элизабет почувствовала на плече тепло, исходящее от молодого человека.
— Вы вели себя очень храбро, когда управляли лошадьми в тумане.
Склонившись, он распахнул перед Элизабет дверь. На мгновение ей показалось, что солнце стало светить ярче.
— Спасибо, Джонни.
Бидлс уже дожидался в холле; он всплеснул руками:
— Миссис Петре! Вы себя плохо чувствуете? Может быть, следует вызвать врача?
Улыбка сошла с ее лица. Все проявляли столько заботы о ней, все, кроме мужа.
— Нет, Бидлс, не нужно. Я сегодня не завтракаю с матерью из-за почты, которую мне нужно просмотреть. Пожалуйста, пришли ко мне Эмму.
Но, переодевшись, Элизабет поняла, что ей нечем себя занять. Она написала два письма сыновьям, полистала томик английской поэзии, но не нашла там ни одной строки, где бы упоминалось лоно женщины или мужской член.
Говорилось о поцелуях, но без языка, о вздохах, но не о подлинной страсти; воспевалась любовь, но не соитие. Опавшие лепестки цветов символизировали смерть, но ни один из них не обнажил своей сердцевины.
Женщина в Аравии… имеет право требовать развода, если муж ее не удовлетворяет.
Она отшвырнула книгу, которая ударилась о стену. За внушительным шлепком послышался легкий стук в дверь.
— Миссис Петре.
Стук стал настойчивее.
— Миссис Петре!
Пригладив волосы, Элизабет открыла дверь в спальню.
— Да, Бидлс?
— К вам посетительница, мадам.
Склонившись, Бидлс протянул ей маленький серебряный поднос. На нем лежала визитка с загнутым правым уголком, означавшим, что, кем бы ни оказалась посетительница, она желала быть принятой.
Заинтересовавшись, Элизабет взяла визитку. На карточке черной вязью значилось «графиня Девингтон», мать Рамиэля.
Элизабет резко подняла голову.
— Я сегодня не принимаю, Бидлс.
— Как вам будет угодно, мадам.
Закрыв дверь, Элизабет прислонилась к ней спиной. Как посмела эта женщина заявиться к ней в дом? Мать, бросившая своего ребенка, когда тот больше всего нуждался в ее любви и заботе.
В дверь опять постучали.
— Миссис Петре.
Бидлс.
Она осторожно приоткрыла дверь.
Дворецкий вновь поклонился. Правда, на этот раз его всегда невозмутимый и достойный вид был несколько подпорчен одышкой, сказались два спешных подъема по лестнице. На подносе лежал сложенный вдвое листок.
— Графиня настояла, чтобы я передал вам эту записку.
Почерк у графики был четким, а содержание записки предельно ясным: «Вы можете принять сейчас меня или потом — моего сына».
Губы Элизабет сжались в тонкую линию. Она знала. Вот что значит довериться. Предательство мужчин уже давно не ранило Элизабет, но на этот раз она почувствовала ожесточение.
— Пожалуйста, пригласите графиню в гостиную, Бидлс, и попросите приготовить чай.
Графиня Девингтон грелась у камина. На ней было темно-малиновое шелковое платье и бархатная черная шляпка, приколотая с небрежным изяществом к золотистым волосам. Серые глаза графини встретились с глазами Элизабет в зеркале, висевшем над каминной полкой.
— Судя по выражению вашего лица, вы поняли, что мне известно о вашей связи с моим сыном.
Элизабет почувствовала, как у нее кровь отливает от лица. Графиня выражалась с той же прямотой, что и Рамиэль.
— Да.
Графиня обернулась с прирожденной грацией, в ее серых глазах отразилось понимание.
— Пожалуйста, не сердитесь на Рамиэля, об этом мне рассказал Мухаммед, а не мой сын.
— В вашем визите не было никакой необходимости, моей так называемой связи с вашим сыном больше не существует, — холодно заметила Элизабет.
Графиня поправила шляпку.
— Вам, наверное, трудно понять, почему я отправила сына в Аравию к отцу.
— Это меня не касается.
Графиня сняла тонкие темно-желтые перчатки.
— Элизабет — могу я вас называть по имени? — мои родители отправили меня заканчивать школу в Италию, когда мне исполнилось шестнадцать. В один прекрасный день во время экскурсии я отбилась от класса, и меня похитили. Вскоре я очутилась на корабле, где уже находилось много девушек со светлыми волосами. Видите ли, блондинки высоко ценятся в Аравии. В Турции нас отправили на невольничий рынок, где раздели догола, чтобы любой мужчина смог нас осмотреть и даже пощупать, как ощупывают лошадей перед тем, как купить. Нас продали одну за другой. Мой новый хозяин — турок — жестоко насиловал меня, но мне посчастливилось: ему это вскоре наскучило, и он продал меня сирийскому работорговцу.