Если в хижине была вторая комната, она открывалась в первую и служила хранилищем для горшков с продуктами. Здесь также сновали свинки, помет которых покрывал пол, источая невероятную вонь. На животных было множество блох и клещей, которые распространялись по всему жилищу и забирались в одежду. Эти насекомые присоединялись ко вшам, заставлявшим обитателей жилища постоянно чесаться.
Не следует забывать о двух важных членах семьи, вносивших определенную долю элегантности и знатности в эту малоприятную атмосферу, – паре лам, содержавшихся на общем дворе. «Это единственное животное, – с улыбкой отмечает отец Кобо, – которое не деградировало в процессе одомашнивания и соглашается помочь, только когда его просят, а не когда приказывают».
Несомненно, мы нарисовали довольно печальную картину, но она тут же меняется, когда мы начинаем подниматься по социальной лестнице. У вождей, хотя и подчиненных, дома были больше и чище. Кроме этого, наше описание относится лишь ко временам инков и началу колониального периода. Развитие гигиены во многом изменило сегодня эту картину, исключая, возможно, лишь некоторые очень отдаленные места. Вместе с тем жилище индейца остается убогим и некомфортным, возможно, потому, что самого индейца это не очень беспокоит.
Удручающее положение женщин
В индейском доме доколумбовых времен женщина по своему положению стояла ниже мужчины. «Она была вещью, – рассказывает летописец, – и с ней обращались соответствующим образом». Это наблюдение было ошибочным, поскольку женщина составляла часть наследства и передавалась в таком виде. Полностью порабощенная своим мужем, она была перегружена работой: заготавливала топливо, собирала травы и фрукты, готовила пищу, смотрела за детьми и животными, обрабатывала фруктовый сад, пряла и ткала материалы для одежды, следила за соблюдением ритуалов, помогала в полевых работах и время от времени обменивала продукты на ближайшем рынке.
Когда ребенок покидал колыбель, но еще не мог ходить самостоятельно, женщина носила его на спине, завернув в одеяло. Этот обычай сохранился до нашего времени и представляет собой умилительную сцену, когда широко открытые глазенки на маленьком личике с любопытством взирают на постороннего, если в этот момент их не закрывают волосы матери. Когда поход продолжался более половины дня, женщина брала с собой продукты для семьи, кувшин чичи, посуду и маленькие сухие щепки для разжигания огня. Если при этом ее руки оставались свободными, она во время ходьбы сучила нити или жевала маис, чтобы не терять времени даром. Когда же, вконец измотанная, она присаживалась у порога своего дома, то сразу же начинала бороться со вшами у детей, раздавливая насекомых зубами либо натирая головы детей настоем себадилья.
В таких условиях у женщины практически не оставалось времени для ухода за собой. Будучи еще девушкой и сразу же после замужества, она еще следила за собой, стирала белье и чистила одежду, натирая ее остро пахнущими листьями кабуйа, которые, к сожалению, окрашивали одежду в красный цвет, застегивая ее с помощью отполированной булавки с большой головкой, причесывая волосы, пользуясь колючками кактусов вместо расчески и зеркальцем из обсидиана. Женщина удаляла жир с волос с помощью мочи, а для депиляции пользовалась золой, смешанной с теплой мочой.
Однако с возрастом, согнувшись под тяжестью семейных забот, она забывала о себе, редко мылась и еще реже чинила свою одежду, для чего пользовалась большим количеством булавок, запас которых всегда хранила на груди. Как правило, женщина была настолько грязной и нечесаной, что вызывала жалость, и настолько усталой от жизни, что в тридцать лет выглядела на все пятьдесят.
Мужчины мылись не чаще, но красили волосы и носили их длинными или короткими в соответствии с обычаем: короткие в Куско, длинные в племенах колла и рукана. Мужчины никогда не носили бороду. Индейцы и их император Атауальпа презрительно называли испанцев «бородатыми». Летописцы возражали им, утверждая, что борода является признаком «отваги, постоянства и мудрости».
Нам известно, что у индейцев были хорошие зубы. Чтобы сохранить десны здоровыми, они использовали особый процесс, особенно распространенный среди женщин. Для этого к слизистой прикладывали еще теплый настой трав. Он вызывал настолько острую боль, что в последующие несколько дней люди могли принимать только жидкую пищу. После этого омертвевшая кожа отпадала, а десны становились здорового красного цвета.
Разнообразие праздничных дней
Если по истечении рабочего дня для отдыха оставалась лишь незначительная часть времени, это компенсировало большое количество праздничных дней. Как правило, в месяц было три праздника, к которым прибавлялось еще несколько, поэтому торжества длились довольно долго. По подсчетам одного писателя, в году было 158 праздничных дней. Определенные праздничные дни предназначались для знати. Мы уже рассказывали о некоторых из них, но ряд других представлял интерес для всего населения.
Во время второго месяца года (который начинался после зимнего солнцестояния), приблизительно в конце января и в течение большей части февраля, в заранее определенный день орехоны направлялись к резервуарам с водой, расположенным высоко над Куско. Они бросали в воду золу от жертвоприношений, принесенных за прошедший год, и открывали запруды. И тогда два небольших потока пробегали по столице к рекам Уатанай и Тулумайу и в конце концов попадали в Урубамбу, в которую стекались все воды из долины и которая уносила прочь эти неприглядные подношения. Несколько индейцев располагались вдоль извивающегося русла Урубамбы вплоть до Ольянтайтамбо, чтобы убедиться в том, что поток унес все головешки.
На пятый месяц отмечали праздник маиса. Индейцы пели и три ночи кряду наблюдали за кучками маиса, насыпанными на тряпку, пока ясновидец проводил свои песнопения.
В шестом месяце праздник Солнца разворачивался во всем своем величии.
Седьмой месяц был специально посвящен женщинам, поскольку это был праздник императрицы. Уже описанный нами праздник Ситуа проходил как раз в это время.
Все эти церемонии сопровождались пирами, приглашенные гости приносили свою собственную еду, ставили ее на землю и рассаживались двумя рядами. Хурин и ханан обычно сидели лицом к лицу.
Губернатор провинции, курака или какой-либо другой высокопоставленный чиновник возглавлял пиршество, восседая на троне в конце одного из двух рядов. Затем начинались песни и пляски, а также повествование различных историй. Собравшиеся за столом предлагали друг другу выпить, как это делал Инка во время праздника Солнца.
Не следует думать, что из-за своей обычной сдержанности индейцы оставались такими в обществе и избегали лишних жестов и слов. Напротив, их разговоры были полны эмоций, индейцы сопровождали свои слова соответствующей выразительной мимикой. Если верить брату Доминго де Санто-Томасу, глаза и руки индейцев больше помогали им в выражении чувств, чем слова. При этом они часто пользовались восклицаниями, а именно «гуа!», которыми жители Лимы пользуются и по сегодняшний день.
Народные танцы
Для исполнения народных танцев часто требовались специальные костюмы, а танцоры раскрашивали лица или надевали маски. На побережье для украшения танца пользовались веером из перьев. Некоторые танцы состояли сплошь из прыжков. Их исполняли мужчины. Некоторые имели религиозную направленность, а мотивом большей части других служили события повседневной жизни. И это логично, так как танцы были отражением проделанной работы и стимулом для будущей. Как мы уже отметили в отношении знати, танцы все в большей степени принимали форму мимических пародий с оттенками истории, сожаления, насмешки или надежды.
Танцы, о которых мы собираемся рассказать, существуют и в наше время. Медленный и торжественный танец пастухов лам исполняется под нежную музыку флейт и происходит вокруг животных, украшенных ремнями и кольцами, покрытых материей, изготовленной из их собственной шерсти, а животные выполняют роль безразличных ко всему богов.
Танец пулис-пулис рассказывает об охоте и поимке птиц аналогичного названия, а его участники украшены перьями. Аналогичным образом участники танца парьянес (род цапли) прячутся под накидками, изготовленными из красных перьев этой птицы. В старые времена этот танец сопровождал одну из самых важных церемоний года: открытие ирригационного канала вождем айлью. Как и многие другие, он имел мифологическое значение, подчеркивая божественность воды.
Для исполнения танца чако пары становились вокруг музыкантов, как будто окружая диких зверей на императорской охоте: мужчины – вооруженные пращами, женщины – палками.