У него были горячие, потные ладони, но Дарио не испытывал желания освободиться. В нем шевельнулось физическое влечение — как в тот раз, когда он подсматривал за отцом и Марабель Блю. Или шпионил за раздевающейся сестрой. Или когда наблюдал за мальчиками в душе.
— Пожалуй, — небрежно подтвердил он, воображая себя в романтическом ореоле человека, знавшего великую скорбь и страдания. Да ведь, в сущности, так оно и было. Он очень одинок…
Эрик впился в его губы своим жадным ртом, и Дарио не почувствовал отвращения — одно любопытство.
— Кажется, я мог бы полюбить такого, как ты, — приглушенным голосом произнес Эрик.
Дарио позволил целовать себя. И все, что последовало.
Впервые в жизни он чувствовал себя любимым, желанным и абсолютно защищенным.
* * *
Димитрий Станислопулос оказался представительным мужчиной с крючковатым носом, гривой жестких седых волос, бегающими глазами и раздражающей привычкой начинать каждую фразу словами: «Я полагаю…»
Через пятнадцать минут, проведенных в его обществе, Джино был сыт по горло. Они вдвоем допросили экономку в парижской резиденции Димитрия, недалекую угрюмую женщину, плохо говорившую по-английски, а перед лицом этих двух суровых мужчин и вовсе утратившую дар речи.
Димитрий обратился к ней на беглом французском, при этом он яростно размахивал руками, точно ветряная мельница.
Она что-то пробормотала в ответ.
— Идиотка! — возопил Димитрий. — Только и думает о том, как бы ее не уволили.
— Что она сказала? — нетерпеливо спросил Джино.
— Ничего такого, чего бы мы еще не знали. В прошлый понедельник Олимпия взяла машину и сказала, что едет к матери.
— Значит, пять дней назад. Сейчас они могут быть где угодно.
— Я знаю неплохую фирму частных детективов, которые специализируются на розыске угнанных машин. Будем говорить откровенно: на двух интересных девушек в роскошном автомобиле трудно не обратить внимания.
В три часа дня нанятые Димитрием Станислопулосом сыщики нашли автомобиль. Он разбился в результате столкновения с «ситроеном» на узкой горной дороге в окрестностях Канна. В машине обнаружен труп неизвестной женщины.
Джино с Димитрием тотчас вылетели на юг Франции.
Лаки, 1966
Небо заволокли тучи. Подул колючий, холодный ветер.
— Мистраль, — с досадой сказал Уоррис. — Черт возьми, он испортит нам вечеринку.
Олимпия надулась.
— Это еще почему?
— Потому, моя прелесть, что идет гроза и никто не рискнет забираться в горы.
— Какой ужас! А я-то настроилась на фантастическую тусовку! А ты, Лаки? Эй, Лаки!
Та вздрогнула от неожиданности. В мыслях она была далеко отсюда, на Бель Эр. Огромный холодный особняк. Заросший сад. Ее просторная белая комната с телевизором. Коллекция книг и грампластинок. Старые игрушки…
— Махну, пожалуй, домой, — как бы между прочим сказала она.
У Олимпии расширились глаза.
— Что-о?
— Нет, правда.
— Это почему же?
Лаки неопределенно передернула плечами.
— Не знаю. Просто мне так хочется.
Поросячьи глаза Олимпии превратились в щелки.
— Это невозможно.
— Почему?
— Невозможно — и все. Мы вместе отправились в путешествие и должны вместе вернуться.
— Не обязательно! — огрызнулась Лаки.
— Но утром ты обещала остаться.
— Ничего я не обещала. Я хочу домой.
— Эгоистка!
Ха! Это она-то эгоистка? Олимпия все утро провела в спальне с Уоррисом. Сейчас два часа дня, и они только что вышли. Лаки осточертело быть третьей лишней!
— Слушай, — твердо заявила она, — я ухожу, и ты не можешь мне помешать.
Уоррис лениво прислушивался к разговору. Он вдруг впервые осознал, что Лаки очень красива. До сих пор он ни разу толком на нее не взглянул. Но под шапкой черных, как смоль, волос таилась дикая цыганская красота. Подумать только — он столько времени прожил с ней в одном доме — и не разглядел ее своеобразия. Куда до нее Олимпии — та всего-навсего смазлива. Конечно, титьки… да длинные золотистые волосы… А все остальное — ширпотреб. Такие встречаются на каждом шагу. О Лаки этого не скажешь.
— У меня от твоих слов разболелась голова, — буркнула Олимпия. — Пойду прилягу. А ты, Уоррис, растолкуй ей, что если она сейчас вернется домой, ее живо упрячут в какую-нибудь дурацкую школу, — и она гордо хлопнула дверью.
Оставшись одни в полутемной от бушующего за стенами виллы урагана, Лаки с Уоррисом молча уставились друг на друга.
— Что это ты надумала уезжать? — спросил Уоррис.
— Так просто, — упрямо ответила она. — И никто меня не удержит.
Уоррис встал и потянулся.
— Вернется Пиппа — отвезу тебя в аэропорт. Если не передумаешь. Но как же ты без денег?
— Там, на месте, и решу, — Лаки с подозрением воззрилась на него. — Ты правда отвезешь меня?
Он сделал несколько шагов навстречу.
— Ясное дело. Почему бы и нет?
Лаки сидела на ковре, вытянув перед собой длинные загорелые ноги. На ней были шорты и вязаная кофточка.
Уоррис навис над ней и протянул руки.
— Поднимайся. Подумаем вместе, как выйти из положения.
Она ухватилась за него, и он рывком поднял ее на ноги.
— Как?
— Пока не знаю. Что-нибудь придумаем.
Вместо того чтобы отпустить Лаки, Уоррис привлек ее к себе, и не успела она понять, что происходит, как он впился в ее губы жгучим поцелуем.
— Эй! — Лаки попыталась вырваться. — Ну-ка оставь это!
— С какой стати? — он зашарил руками по всему ее телу. — Я видел, как ты смотрела на нас с Олимпией. Думаешь, не знаю, что ты сходишь по мне с ума?
— Мразь!
— Послушаем, что ты скажешь после того, как я тебя проткну!
Лаки изловчилась и что было силы поддала ему коленом в пах. Уоррис сложился пополам.
— Сука!
Девушка внимательно следила за ним. Ей хотелось смеяться, но это только разъярило бы его: кто знает, чего можно ожидать от этого подонка.
Все еще скрюченный, Уоррис рухнул на диван.
— Валяй в аэропорт на своих двоих! На меня не рассчитывай! Мать твою! Чем скорее ты слиняешь, тем лучше для всех.
— Как это «на своих двоих»?
— А вот так!
Глаза Лаки наполнились слезами. Как только ее угораздило попасть в такую переделку? Она тут в ловушке, вместе с Олимпией и этим ужасным человеком. Если бы не он, они бы чудесно провели время. Он все испортил. Лаки посмотрела на дверь и стала ломать голову: что бы такое предпринять? Начался дождь: целые потоки воды низвергались с небес. Как ей хотелось снова стать маленькой девочкой, чтобы кто-то заботился и решал за нее!