знаю.
Василиса фыркнула было, но сразу посерьезнела, прикрыла рот ладошкой. Хорс вздохнул, прикрыв глаза. Воспоминания толкались в груди, накатывали волнами.
— Из-за людовой соли все и началось, — заговорил лекарь. — По-научному называется она «бисфенол-А», а по-простому — пластик. В небольших количествах не слишком опасно, в производстве дешево, вот и делали из пластика всякое добро от простых пакетов до сложных приборов. Положишь еду в контейнер из пластика — хранится долго и в переноске удобно. Водопроводные трубы из пластика делали, короба для системы охлаждения, приборы, осветительные плафоны. Много всего. Так и сочился бисфенол-А полегоньку: из пищи, воды да воздуха — в организм, а в нем — накапливался. Кристаллы людовой соли, Василиса, это и есть накопленный поколениями люденов бисфенол-А. Такие дела.
— Так говоришь, будто людены раньше и вправду без этого… вещества жили, — опасливо проговорила Василиса.
— Жили, — серьезно подтвердил Хорс. — Может, и теперь живут. Только поди их отыщи. Это вещество в конце концов привело к нарушениям в работе эндокринной и репродуктивной систем, оттого люди ослабли, стали подвержены смертельным заболеваниям, и как результат — мутациям.
— А?
— Чем дальше, тем больше рождалось уродов, — пояснил Хорс. — Навки появились, игоши, упыры, волкодлаки, переметники, прочая тварь Тмутороканская. А кто сохранил прежний облик, тот приспособился к отравленной атмосфере и воде, потому что накопил в организме достаточное количество бисфенола. Вот люди и собрались мутантов изничтожить. Начать все заново, с чистого листа. Давно собирались, а с новым круголетьем в силу вошли.
— Людены?
— Люди, — отрезал Хорс. — Те, кто жил до Тмуторокани. Те, кого сейчас назвали бы староверами. И те, кто ныне превратился в Тмутороканских богов. Сварга, да Гаддаш, да Мехру.
Этого уже Василиса стерпеть не смогла. Подскочила, прижав к пылающим щекам ладони.
— Брешешь все! — выкрикнула она. — Я сама видела Мехру! Разве это люден?! У люденов две руки да две ноги! А Мехра Костница четыре руки имеет! Да ноги козлиные! А Гаддаш?! Скажи еще, что Матерь Гаддаш — люден!
— Не люден, — Хорс поднялся тоже. — А человек. Только ее настоящее тело сейчас высоко, очень высоко, — ткнул пальцем в небесный шатер. — Спит смертным сном над Тмутороканью, подключенная к системам жизнеобеспечения. А то, что мы видим — ее аватар. Голограмма, подпитанная дремучими верованиями. Призрак, если хочешь.
— Призрак, как же! — всплеснула руками Василиса. — Хорошо же этот призрак Железного Аспида пополам разломил!
— Сон разума порождает чудовищ, — ответил Хорс. — Спят боги и насылают на Тмуторокань собственные кошмарные сны, передаваемые через усилители. Но порождение сна, даже овеществленное и обретшее плоть, не станет живым. Такими их сделали ваши собственные заблуждения, фантазии и страхи.
Посмурнел лицом, вспоминая.
Огни тогда отсвечивали алым и синим, то алым, то синим, и надрывно, оглушающе выла сирена.
— Объяви повышенную готовность! — велела тогда Мария.
Запыхавшаяся, натягивала на бледное лицо респиратор. Зажимы никак не входили в пазы, выскальзывали из дрожащих пальцев, и Хорс помогал закрепить ремни и застегнуть молнию комбинезона, пока коридоры полнились топотом бегущих ног, криками, приказами тушить пожар как можно скорее.
— Куда?!
— Назад, назад давайте!
— Задраить двери!
Зудели механоиды, будто ополоумевшие пчелы. Из их раструбов била пузырчатая пена.
Галина выносила жалобно блеющих ягнят, тащила, надрываясь, переносные инкубаторы. Питомник «Беловодье» — ее детище. Брала в ковчег, будто по библейским заветам, каждой твари по паре, и в новом мире, лучшем мире Ирия, верили все, ее старания пригодились бы как нельзя кстати. Теперь же упала, обессилев, среди охваченных огнем папоротников, и более не встала. Хорс видел, как на ее щеках вспухали волдыри.
Огонь распространялся быстро. В напитанном ядом воздухе пламя охватывало небесный купол, словно зарево. На Хорса брызгали осколки лопнувших ламп. Погнулась трубы, обеспечивающие систему фильтрации воздуха и подачу воды. То здесь, то там били горячие гейзеры.
Он пытался закрутить вентили, и от бившего в лицо пара чувствовал, как отслаивается кожа, но это было уже неважно, важнее — отрезать уцелевшие отсеки от других, охваченных огнем. Видел, как обожженную, обеспамятевшую Марию подхватывает под мышки кто-то другой и тянет наужу, к спасительным лифтам.
Сирена все выла.
Лишенные защитных фильтров лампы резали глаза.
Пар сшиб его с ног, погрузив в беспамятство. И там, в накатившем небытие, он видел склонившееся над ним жабье рыло.
— Объяви повышенную готовность, — проквакало чудовище. — Утечка в Беловодье. Повторяю, утечка…
— Кто… выжил? — едва ворочая языком, осведомился Хорс.
Он все порывался встать, но ниже пояса не чувствовал ничего. Только понял, когда к его груди протянулась бородавчатая, покрытая струпьями лапа. Щелчок — и мир вернулся со звуками, цветами и пониманием, что ничего не повернуть вспять.
— Я пытался, — сказал он.
Пар все еще окутывал его посмертным саваном. Под пальцами пузырилась почва.
У Галины Даниловны было три глаза. И рот, полный игольчатых зубов.
Она наклонилась, дохнув на Хорса тленом и тиной, лизнула в лицо широким влажным языком.
— Все кончено, — пробулькала она.
— А выжившие?
— Им не помочь.
Посмертие изменило Галину Даниловну до неузнаваемости.
Гаддаш родилась из отчаяния и злобы, из яда и пролитого коровьего молока, из мочи и слез, золы и тины. И что могло создать такое создание на пепелище некогда плодородного Беловодья? Лишь таких же, как и она, чудовищ.
Хорс брел по пепелищу, то и дело натыкаясь на трупы, на стонущих раненых, на искалеченных животных. По искривленным рельсам ползло светило и, запрокинув голову, можно было увидеть далекие точки прожекторов. Они мерцали холодным, мертвенным светом. Так далеко, так страшно…
Гаддаш ползла за ним, оставляя слизистый след, жаром дышала в спину.
— Будет новая жизнь и новая земля, — пообещала богиня тогда. — Но только придет время, ты вернешься за нами. Обещаешь?
Хорс пообещал.
Теперь он сидел под тем же светилом и тем же небом. И кроны деревьев, изуродованные огнем, качались над головою, будто напоминали о днях, давно минувших, но отпечатавшихся в памяти подобно фотоснимку. Глядел на Василису — а видел в ее лице черты других, погибших, кого обещал оберегать, но ничем не помог.
— Допей отвар, — произнес он. — Нам всем нужны силы.
Вернувшись к просвечивающей трубке, старался не глядеть на девушку, в чьем взгляде смешались непонимание и ужас.
Глава 25. Мертвый полдень
Для Даньши соорудили носилки из лапника и обтянули тряпьем. Хорс тащил его за собой, не надрывался. Хоть и однорукий — а страсть, какой крепкий. Напрасно Беса вызывалась помочь, Хорс только отмахивался.
— Не девичье дело, а силы тебе еще пригодятся, если хотим живыми уйти. Не зря ту грамоту сохранил. Выходит, не я один искал тебя,