— Зачем же ты его вообще сюда притащил?
— Махатма, блин, подлинный и отпетый. Здесь ему место — имеет потенцию быть полезным для моих планов — офигенной силы мозги, злобная душонка и полное отсутствие всей и всяческой совести. Я его друзьям через того художника даже земельки на могилу прислал, с намеком, чтобы закопали, так нет же…
— Так тебе ж что Ствол, что Ветви, везде лазаешь…
— Не скажи, братец, одно дело что-нибудь в Ствол незаметно подкинуть, а другое — спереть то, что там прочно лежало. Ветвь мигом стрельнет, с носом останешься… Он, мучается, конечно, надеется, я ему все обещаю, да ничего поделать нельзя. Так, видно, и будет полянку косить, ибо тут же во Тьму провалится, если Шамбалу без тела покинет. Или в Крону затянет, а там ему мало не покажется…
— А что там со священниками?
— Да вдолбил в голову, что, если в Стволе с его бренным телом по всем правилам попрощаются, ни Тьма, ни Крона ему не грозят. Суеверен, собака…
Они шли по лесам и полянам, пересекали поля. Пшеница достигала удивительной высоты, колосья еле держали тяжесть ядреных зерен. Уродливые, покрытые красноватой шерстью йети при виде их оставляли работу, отворачивались, скорчившись, падали на землю и прятали головы под лапы, оставаясь в таком положении до тех пор, пока Дый с гостем не проследуют мимо. А они шли дальше, мимо вычурных домиков, перед которыми стояли жильцы — люди всех рас и эпох всех Ветвей, какие-то и вовсе на людей не похожие. Подобострастие их по отношению к Дыю было безмерным, что явно доставляло тому удовольствие. Варнаву же эти бесконечные склоненные спины, подъятые зады и льстивые слова утомляли безумно.
— Что-то заскучал ты, сладенький, — заметил наконец его неудовольствие Дый. — Неужто не впечатляет?
— Нет, — сердито бросил Варнава.
— Ну что же, о вкусах не спорят, — притворно вздохнул старый див. — Я, вообще-то, хотел просто показать, что ничего инфернального у меня тут нет, напротив, сплошное благорастворение воздухов… Но если ты уже насмотрелся, можно перейти к главной части программы. На островке она у меня…
Вновь Дый крепко обхватил его, и они оказались в воздухе. Неслись вдоль реки, ландшафтные зоны внизу ежеминутно причудливо изменялись. Мелькали кусочки лесов умеренного пояса и субтропиков, унылая тундра сменялась каменными грядами, возделанные поля и пышные сады перемежались участками сухой степи, поросшими жестким ковылем. Поистине то был мир в миниатюре, непостижимыми силами втиснутый в узкое пространство горной долины. Наконец, под ними заскользила гладь озера, полет несколько замедлился, борода Дыя вольготно расположилась по току воздуха. Они летели так низко, что Варнава чувствовал упоительно свежий запах воды, видел мельчайшую рябь на сверкающей поверхности.
Перед ними быстро росли крутые берега острова, который Варнава видел с высоты. Перелетели узкий песчаный пляж, по которому ползали бесчисленные мелкие крабы, дальше был колючий низкорослый кустарник, в котором кое-где торчали темные валуны, вида довольно неприятного. Отсюда местность резко повышалась, а на вершине холма, который, собственно, и представлял из себя остров, громоздилась уже виденная Варнавой серая башня. Вдали в белесом тумане возвышалась громада портала Зала Убитых, который, как убедился Варнава, был виден из любой точки долины.
Дый опустился на один из валунов, как признал про себя Варнава, довольно лихо.
— С мягкой посадкой, батенька. Отсель пешочком, — резюмировал див и, не дожидаясь ответа, вломился в кустарник.
Варнава последовал за ним, про себя ругательски ругая язвящие сквозь рубаху садистски изогнутые колючки.
Путь лежал наверх, Дый неутомимо продирался сквозь зеленую стену, для его кольчуги безобидную. Впрочем, кустарник все редел и, наконец, кончился. Они прошли мимо какого-то заброшенного строения — опять очень похожего на павильон Пайкина, чему Варнава почему-то не удивился, — оказавшись вдруг на вершине. Перед ними высилась мрачная древняя башня без крыши — странный маяк для странных существ. Но не на нее глядел мгновенно оцепеневший Варнава, а на огромный валун у ее основания, подобный тем, что в изобилии валялись ниже. Этот, впрочем, мог заслужить имя отца тех — огромный, угловатый, поросший серым мхом, источающий немую злобу косной материи на бушующий вокруг живой мир. Обвивала его массивная стальная цепь. Обвивала она и существо, сидевшее прислонясь к глыбе, свесив голову на грудь — огромную седую обезьяну…
У Варнавы не было мыслей, он просто созерцал недвижное тело Суня.
— Прихватили мы кореша твоего, как видишь, — прервал зияющее молчание Дый. — Ума не приложу, как сюда влез, но схватили прямо у озера, — див притворно не замечал состояние собеседника. — Демон один, из стражей, засомневался что-то в кумирне Земли с шестом для флага. Похоже, не совсем еще идиот, как прочие — сообразил, что не бывает на кумирнях флагов. Подойти хотел, да хорошенько двери пнуть. А тут превращается кумирня в эту вот большую мартышку. Думал звереныш Шамбалу развести — пасть стала дверью, язык — статуей Земледьявола, глаза — оконцами. Только хвост, видно, не придумал, куда деть, да и превратил его в шест для флага! — Дый расхохотался. — Гонялись мы за твоим шифу долго, вспотели все, а как настигли, десяток Продленных через его палку все свое бессмертие утратили. Но одна игрушка красавца утихомирила… Да ты ее знаешь, Манрики-гусари называется…
Варнава сжал до хруста зубы — на седой шкуре Суня виднелись подпалины, кое-где мясо обуглилось, некоторые раны уже подживали, другие еще были воспалены. Но продолжал стоять спокойно — время для действий не пришло.
— Мы, конечно, ключицу ему переломили, чтобы больше не вздумал превратиться еще во что-нибудь. Знаешь же этот прием против магов? Я, надо сказать, до сей поры удивляюсь: такие фокусы в Шамбале только Изначальный див творить может, ну, и те, кому мы эту возможность даем. Никак не могу поверить, что это замшелое чудище из Ветвей — коллега.
Варнава знал, в чем дело, но, разумеется, продолжал слушать молча.
— В общем, — закончил Дый, — где тебя искать, стало ясным, будто водичка в нашем озере. А образину посадили на цепь, будем теперь решать, как ее решить, — он опять рассмеялся, то ли и вправду был доволен плохим каламбуром, то ли, что вероятнее, продолжал дразнить Варнаву. — Ты к нему подойди, подойди, все равно ничего не чувствует.
«…О сем яви человеколюбие Твое, да не одолеет моя злоба Твоей неизглаголанней благости и милосердию». Варнава сделал пару шагов и остановился над скованным учителем. Тот действительно пребывал далеко, хотя сознание не полностью покинуло тело. Склоненная голова подрагивала, из горла иногда доносились слабые хрипы. Варнава положил руку на его плечо, ощутив упругое тепло, а дальше — могучую непобежденную жизнь: шифу был в порядке, насколько возможно в таком положении. Пока в порядке — в живых Дый его все равно не оставит. Но ведь Сунь пришел сюда из-за него, Варнавы!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});