Каиафа считал, что ему удалось изменить положение вещей. Он ограничил наценки и пошлины, ужесточил надзор за соблюдением Закона при проверке жертвенных животных. Он знал, что не может пойти против системы, которая приносит доход его семье и семье жены, но надеялся, что торговлю можно сделать честной и при этом получать прибыль, пусть и небольшую. Но Каиафа знал, что братья жены были яростными противниками его реформ и в их интересах было сделать так, чтобы все оставалось по-прежнему.
Каиафа посмотрел на человека, который решился всем открыть глаза на происходящее. Должно быть, это какой-нибудь новый рабби. В сельской местности их — как полевых лилий. Большинство ненадолго завладевают вниманием толпы. Людям свойственно откликаться на проповедь чего-то нового, за кем-то следовать, для них это что-то вроде светлого луча в этой жизни, не слишком-то богатой радостными событиями.
«Но этот, похоже, совсем другое дело, — подумал Каиафа. — Ловкач».
Каиафа понимающе кивнул. Вот в чем дело. Этот новый рабби умен. Он совершил безумный поступок, вовсе не поддавшись сиюминутному порыву. Он не собирался вступать в пререкания со священниками. И не хотел разыграть представление. Он хорошо понимал, что делает. Он правильно просчитал, чем можно привлечь внимание за несколько дней до наступления Пасхи. Такая новость быстро облетит всю округу. Огромные толпы будут ловить каждое его слово, сопровождать его повсюду.
— Поговорим об этом позже, — наконец вымолвил Каиафа. — А сейчас идите и спросите этого человека, может ли он совершить чудо и доказать, что имеет право на подобные поступки. И пусть зевакам велят разойтись, а на площади наведут порядок.
Глядя вслед сыновьям Анны, Каиафа решил, что их интриги требуют более пристального внимания, а этот, безусловно, умный человек заслуживает того, чтобы, он, Каиафа, узнал о нем побольше.
68
Иерусалим, Старый город
Трейси шла за Карлосом по пятам, насколько это было возможно на узкой улочке.
— Почему ты идешь так быстро? — спросила она.
— Хочу тебе кое-что показать.
Трейси представления не имела, где они находятся. Карлос припарковал «лендровер» за воротами Старого города, и они пошли бродить по лабиринтам улочек и переулков, где было множество магазинов. Мощенные грубо отесанными камнями улицы, заполненные людьми, тележками и лотками торговцев, подчас были такие узкие, что проехать по ним можно разве что на скутере. Тем не менее торговцы ухитрялись подвозить огромное количество товара: еды, тканей, электроники и сувениров для туристов. Трейси часто не могла понять не только в каком направлении они движутся, но и где они — на улице или в здании, поскольку над головой почти всегда была крыша или навес.
— Ты идешь слишком быстро! — пожаловалась она.
— Мы уже почти пришли.
Наконец-то Карлос сбавил шаг и взял Трейси за руку. Он провел ее по нескольким коротким лестницам, потом они свернули за угол и внезапно оказались на балконе, с которого открывался вид на широкую площадь, заполненную толпой. С двух сторон площадь окружали дома, а с третьей поднималась каменная стена. Над ней — здание голубого цвета, увенчанное сверкающим золотым куполом.
— Я видела это на фотографии! — удивилась Трейси.
Карлос улыбнулся, довольный ее реакцией.
— Это Западная стена, самое священное место для иудеев. Считается, что после разрушения римлянами иудейского Храма уцелела только она.
— Она была частью Храма?
— Нет, не самого Храма. Частью храмового комплекса. Само здание Храма находилось там, где теперь стоит это, с золотым куполом. Евреи приходят сюда в пятницу днем, каждую неделю, чтобы молиться и оплакивать разрушение Храма. Поэтому это место также называют Стеной Плача. Здесь часто проводят свадьбы и бар-мицва.[44]
— Потрясающе. А что это за ограда? — спросила Трейси.
Ближайшая к стене часть площади была огорожена метровым барьером.
— Для безопасности… молящихся и самой стены. Тут случались и теракты.
— Да ты что!
— Было и такое. Еще один барьер идет посередине, он отделяет мужскую часть площади от женской. У иудеев мужчины и женщины молятся отдельно.
Они помолчали, и Карлос спросил, готова ли Трейси идти дальше.
— А куда?
— Посмотрим.
Он пожал плечами.
И вот они снова идут по извилистым мощеным улочкам. В переулке развешаны разноцветные ковры, коврики, шарфы, одежда, — все это преграждает им путь.
— Мы на улице или в доме?
— На улице, — говорит Карлос.
— Хелло! Хелло, американцы! — Человек говорил с сильным акцентом. — Заходите, не пожалеете, дешево отдам!
— Заходите, заходите, я дам вам подарок, — вторил ему другой.
Трейси уцепилась за Карлоса обеими руками.
— Нет, спасибо!
— Ло тода, — повторил Карлос ее слова на иврите.
— Заходите, заходите, — настаивал торговец, загораживая им дорогу и показывая на свой магазинчик. — Моя жена сегодня родила ребенка, и я хочу это отпраздновать.
— Ло тода, — еще раз сказал Карлос, и они попытались обойти торговца.
— Заходи, оберу! — крикнул другой продавец, выходя из лавки и широко улыбаясь. — Облапошу!
Трейси расхохоталась и, отпустив руку Карлоса, ринулась в магазинчик.
Рассматривая полки, уставленные бронзовыми семисвечниками, всяческими безделушками и деревянными статуэтками, она заметила вешалку с платьями. Торговец сопровождал Трейси, пытаясь протиснуться между нею и Карлосом.
Трейси сняла с вешалки длинное зеленое платье.
— Нравится? — спросил торговец. — Отлично подойдет к твоему цвету глаз.
— Сколько?
— Для тебя — двадцать пять долларов.
— Слишком дорого, — сказал Карлос.
— Нет-нет, — оправдывался торговец. — Хорошая цена для хорошенькой леди.
— Не думаю.
Трейси повесила платье на вешалку.
— Если видишь что-то, что тебе нравится, не говори это вслух, — шепнул Карлос ей на ухо. — Просто дотронься до уха или носа, чтобы я понял.
У Трейси вдруг пересохло в горле. Его губы коснулись ее уха, он никогда не был так близко.
— Хорошо, — ответила она тихо.
Трейси взяла следующее платье, похожее на первое, но голубого цвета. Взглянула на Карлоса — и заправила прядь волос за ухо, то самое, к которому он только что наклонялся.
— Не тот цвет, — едва заметно улыбнувшись, сказал Карлос.
— Это отдам за двадцать долларов, — уступил продавец.