Читать интересную книгу Пропавшие - Джейн Кейси

Я сидела за кухонным столом и следила за вьющимся над кружкой паром. Ирония состояла в том, что я, несмотря на мою яростную отповедь Викерсу, оказалась расположена с ним согласиться. Я действительно чувствовала себя виноватой. Если бы я была немного благосклонней к Джеффу… если бы я действовала, исходя из ощущения, что кто-то за мной следит… если бы я попросила их расследовать, кто на меня напал… тогда все могло бы быть по-другому. Хотя я и не старалась туда попасть, но каким-то образом очутилась в центре всего. Неплохо бы понять почему.

1993 год Через десять месяцев после исчезновения

Солнечным апрельским вечером на лужайке копается черный дрозд. Я сижу на крыльце и шевелю пальцами внутри туфель. Правила предельно ясны: мне разрешено сидеть там, но не покидать садик перед домом. Если со мной кто-то заговорит, я должна уйти в дом и позвать маму. Настроенная против людей, я сделалась очень застенчивой.

Дрозд — красивая блестящая птица с круглыми янтарно-красными глазами, не мигая таращится на меня, разгуливая по лужайке и ковыряясь в траве в поисках клочков мха. Он сооружает гнездо в кустах остролиста по соседству, таская полный клюв материалов туда, где его бурая подружка руководит строительством. Она без устали поет, подбадривая его. Заслонив глаза, я пытаюсь разглядеть ее в ветвях, и в этот момент кто-то со мной здоровается. Дрозд взмывает с лужайки вверх, испуганно хлопая крыльями. Я вскакиваю, готовая бежать в дом, но мужчина, стоящий в конце подъездной дорожки, кажется приветливым. На поводке у него собака, рыжий сеттер, и пес возбужденно приподнимается на задние лапы, виляя хвостом.

— Приятный вечер, правда?

— Да, — почти беззвучно отвечаю я.

— Это ваш дом?

Я киваю.

— Мы только что поселились чуть дальше от вас. Семнадцатый дом. — Он кивает в ту сторону. — У меня маленькая дочка примерно твоего возраста — Эмма. Ей девять лет. А сколько тебе?

— Мне тоже девять, — отвечаю я.

— Прекрасно. Что ж, приходи как-нибудь к нам, вы поиграете вместе. Она ищет новых подруг.

Я киваю, широко улыбаясь. Новая подруга. Я уже представляю себе девочку — такую же темненькую, как я — светленькая; девочку, которая не боится высоты и пауков; девочку, которой нравятся рассказы про животных и балет и которая любит наряжаться в старую одежду, чтобы разыгрывать сцены из книг.

Позади меня входная дверь распахивается с такой силой, что ударяется о стену внутри дома.

— Убирайтесь отсюда! — Лицо мамы искажено почти до неузнаваемости. — Оставьте мою дочь в покое!

Мужчина делает шаг назад, утаскивая собаку за спину, оцепенев от шока.

— Простите… я… я не подумал. Просто… мы переехали на эту улицу и…

— У него есть дочка, — говорю я маме, желая, чтобы она поняла и перестала так на него смотреть.

— Разве вы не учите ее не разговаривать с незнакомыми людьми? Не заботитесь о ее безопасности? — Она почти кричит.

Мужчина быстро извиняется и уходит, не прощаясь. Я надеюсь, он вернется вместе со своей дочерью и мы еще сможем подружиться, как только я объясню ему про маму, Чарли и правило.

Мама ждет, пока мужчина скроется из виду, и тогда крепко хватает меня за руку.

— Иди в дом и отправляйся в свою комнату! Я же запретила тебе с кем-либо разговаривать.

— Но… — начинаю я, желая защититься.

— В дом!

Она тащит меня через порог и толкает к лестнице, выпустив мою руку, когда я теряю равновесие, поэтому я падаю, ударившись головой о перила. Я начинаю плакать, через рыдания обращаясь к отцу, маме и пытаясь найти хоть какое-то утешение.

Мама стоит спиной к входной двери, прислонившись к ней и зажав руками рот. Глаза у нее круглые, и я вижу, как дрожит ее юбка — так ее трясет. Слева от меня — какое-то движение. Отец стоит в дверях гостиной, глядя не на меня, а на маму. Я прекращаю визжать, но продолжаю непрерывно всхлипывать, напоминая папе, что я здесь, на полу, мне больно.

— Лора, — говорит он не своим голосом, — так не может продолжаться. Ты обижаешь людей. Обижаешь Сару. Ты должна остановиться.

Мама сползает по двери, сворачивается в комочек, плечи у нее трясутся. Она шепчет, так тихо, что я едва улавливаю:

— Я не могу…

Папа хватается за голову.

— Так не может продолжаться, — повторяет он. — Я не могу так жить.

Затем он разворачивается и захлопывает за собой дверь в гостиную, уходя от нас обеих.

Я поднимаюсь с пола и иду наверх, оставив маму в прихожей. Я иду в родительскую спальню, где в зеркале вижу свое красное и несчастное лицо. Глаза у меня большие, в них стоят слезы. Над правым глазом уже набухает шишка, а на руке видно кольцо из пяти красных отметин, заканчивающихся пятью алыми полумесяцами — там, где мамины ногти вонзились в мою кожу. Острыми углами в горло впивается ощущение, что она меня не любит и я снова ее подвела. Я проглатываю это, чтобы оно комом опустилось в желудок. Я не очень поняла произошедшее между родителями, но знаю: виновата в этом я. Я не послушалась маму и подвела ее. Отныне я буду хорошей. Я буду лучше, чем хорошей. Я буду идеальной. И никогда больше ее не разочарую.

Глава 11

Хотя медицинские стационары никогда не закрываются, я позвонила в больницу Святого Мартина, куда, как сказали мне полицейские, увезли Джеффа, только после восьми. Это самая большая больница в районе, она была построена в Викторианскую эпоху, реконструирована в лучших традициях бруталистического стиля в шестидесятые годы и занимала обширный участок земли рядом с дорогой, движение по которой шло в обе стороны. Здесь имелось большое отделение несчастных случаев и скорой помощи и множество других специализированных отделений, здания которых в беспорядке располагались на ее территории. При всей серьезности ранений в этой больнице Джеффу могли оказать нужную помощь. Я сидела за кухонным столом, следила за стрелками часов, описывавших круги, и хотела позвонить и в то же время боялась — а вдруг услышу плохую новость или узнаю о его смерти. Я не лицемерила, надеясь, что он выживет. Я никогда не желала Джеффу плохого, а только хотела, чтобы он оставил меня в покое.

Не знаю, какой уж там был уровень медицинского технического оснащения, но коммутатор в больнице Святого Мартина на современный не тянул. Когда я добилась наконец соединения с отделением несчастных случаев и скорой помощи, меня трясло. Женщина, говорившая с нисходящей интонацией выходцев из Южной Африки, сообщила, что — да, Джефф Тернбулл является их пациентом, и что — нет, он еще не пришел в себя. Больше ничего о его состоянии она в данный момент сообщить мне не могла.

— О, прошу вас… — взмолилась я, до предела накачанная кофеином и напряжением.

— Я не могу, так как недавно пришла на смену, — раздраженно ответила она. — Я сказала вам все, что знаю сама.

— Ясно, — покорно проговорила я. — Я могу его навестить?

Последовала крохотная пауза.

— Если хотите. — Голос прозвучал с такой интонацией, будто более странной просьбы она никогда не слышала. Ее акцент убрал «о» из слова «хотите», оставив всего два слога, полных изумления. Если хтите.

Я поблагодарила и повесила трубку, испытывая нелепое облегчение. До тех пор пока Джефф не умер, есть надежда. А посидеть у его постели, даже если он и не придет в себя сразу, — хоть какое-то занятие. Возможно, оно даже немного приглушит чувство вины.

Больница находилась слишком далеко, чтобы я смогла одолеть этот путь пешком. Вместо того чтобы вызвать такси или выяснить расписание автобусов, я позвонила Джулз. Так мне казалось быстрее. Кроме того, она была у меня в долгу. Я неоднократно забирала ее с вечерних свиданий, которые пошли не по тому сценарию. Она, самое малое, могла отплатить мне той же любезностью.

Когда Джулз подъехала к дому, я сразу же поняла: она не в настроении, поскольку, когда я выбежала к машине, она даже не улыбнулась. Никакой косметики. Спутанные волосы стянуты в хвост. Толстовка с капюшоном и спортивные штаны. Это была Джулз прямо из постели.

— Я так тебе благодарна, — сказала я, садясь на переднее пассажирское сиденье.

Джулз водила «тойоту», знававшую лучшие дни. Заднее сиденье оказалось завалено коробками бумажных салфеток и компакт-дисками без чехлов. На тканевой обшивке у нее над головой виднелись полоски туши для ресниц — результат привычки подкрашиваться во время остановок перед светофорами; щеточка всегда поднята к потолку, когда она отводит ее вверх, разделяя ресницы ногтем. Было похоже, будто она давила там пауков.

— Еще бы. Я глазам своим не поверила, когда посмотрела на часы.

— Прости, — не вполне искренне извинилась я.

— А кстати, на сколько тебе назначено?

— На… девять тридцать.

Я сказала ей, что мне нужно на прием в больницу, а моя машина в гараже. Это показалось проще, чем пытаться объяснить, почему я хочу повидать Джеффа, когда ей известно о моем отношении к нему. При мысли о разговоре, который за этим последует, уровень моего стресса поднялся до следующей отметки. Ложь являлась единственным продуктивным вариантом. Хотя теперь, когда мы сидели рядом, мне подумалось, что я могла бы и положиться на Джулз. Все же она моя приятельница. Единственная трудность состояла в том, что я не представляла, с чего начать. Я никогда не доверяла ей настолько, чтобы рассказать правду о своей семье, о тех вещах, которые сделали меня тем, кем я стала, а теперь на это не было времени.