на луне ее нет. Поэтому эфир заражает людей на вашей планете. Тем и кормится. Лозы внутри капитана Вороны невероятно прожорливы и безустанно сосут из нее влагу. Точно так же они паразитируют и на многих других спорофагах, чтобы напитывать этой водой гигантский материнский эфир на луне. Как этот процесс происходит? Признаюсь, я пока не разобрался.
– Но ведь лоза спасла Вороне жизнь, – заметила Локон. – Уберегла ее от пули.
– Все верно, – подтвердил Улаам. – Защищая Ворону, эфир защищает себя. Но он безрассуден. Ненасытен. Он не способен мыслить рационально, поэтому высасывает из своего носителя все соки досуха. Организм спорофага ослабевает, а эфир паразитирует дальше, не зная меры. Я слышал, что несчастные очень страдают от своего недуга и в конце концов умирают. Причем всегда.
– Луны милосердные! – пробормотала Локон. – Мне ее почти жаль.
– Чудовища вроде Вороны знают не понаслышке, что такое душевные травмы. Кто же больший монстр – сам убийца или общество, что побудило его стать убийцей?
Локон понимающе кивнула.
– На этот вопрос сложно ответить, – сказал Улаам. – Однако я могу ответить на вопрос, где скрывается настоящий монстр. Вон в том ящичке. Я приделал ему аж семь лиц. Семиликий!
Локон покосилась на ближайший стол. Верхний ящик непрестанно дрожал и гремел. Локон сделала вид, что ее это ничуть не беспокоит.
– Что ж, теперь я хотя бы знаю, почему матросы боятся Ворону, – сказала Локон. – Они не осмеливаются на мятеж, потому что понимают: с лозами, защищающими свою хозяйку, им не совладать.
– Так и есть, – кивнул Улаам. – Я почти не сомневаюсь, что капитан могла бы убить любого из подчиненных без всяких последствий для нашего похода. Но она, конечно, не перебьет всех. И дар бессмертья ни к чему, коль нужно ставить парус одному. Так, по крайней мере, гласит новомодная мудрость.
– Звучит довольно старомодно, – заметила Локон.
– Народная мудрость, я хотел сказать, – поправился Улаам. – Кажется, язык, которым я пользуюсь, порядком износился. Раньше я мог его даже в трубочку свернуть! Кстати, это врожденная способность, ты в курсе? Лишь каждый четвертый язык на такое способен. – И Улаам уставился на губы Локон.
Локон категорически помотала головой. Проверять при Улааме, способен ли ее язык на такие выкрутасы, не хотелось. Вместо этого она решила выяснить, что же именно задумала капитан. Ворона совершенно осознанно ведет команду к краю пропасти. Неужели она вознамерилась отправиться в плавание по грозным водам только потому, что умирает? Чего добивается? Напоследок пожить полной жизнью?
– Как думаете, долго ей осталось? – спросила Локон.
– Сложно сказать, – пожал плечами Улаам. – Я слышал, этому недугу обычно хватает года… Подозреваю, что Ворона заразилась значительно раньше. Держится она хорошо, но очень сомнительно, что протянет еще несколько месяцев. Счет идет на недели, а может, уже и на дни. Я заметил, что ей беспрестанно приходится пить, чтобы не зачахнуть. Она постоянно на грани обезвоживания.
Локон получила еще один кусочек головоломки. Увы, она даже представить не могла, сколько еще частей нужно собрать, чтобы сложилась полная картина.
– Ты что-то еще хочешь узнать, но боишься? – осведомился Улаам. – А то, понимаешь ли, мне досталось восьмое лицо и я подумываю посадить его на солнечное сплетение. Там как раз есть местечко…
– Как работают полуночные споры? – спросила Локон.
Улаам нахмурился. Молча раскатав рукав сюртука, он приблизился к Локон, наклонился и внимательно осмотрел ее одним глазом.
– Хойд! – позвал Улаам.
Юнга вошел. Локон даже не подозревала, что я околачиваюсь снаружи.
– Это ты дал Локон полуночные споры? – спросил Улаам.
– Не-а!
– Хорошо, – сказал Улаам. – А то я уже начал беспокоиться, что…
– Я дал их Уиву! – взволнованно воскликнул я.
Уж простите дурака, я был уверен, что это лакричные конфетки.
Улаам вздохнул и сложил на груди руки. Локон невольно задумалась об его ухе на предплечье. Наверняка ведь прищемил! Интересно, что судовой врач при этом ощущает?
– Локон, полуночные споры самые опасные, – сказал Улаам. – Им нужен кто-то, кто мог бы подпитывать их влагой.
– То есть как в случае с капитаном Вороной?
– Именно, – подтвердил Улаам. – Но полуночные споры подпитывать требуется ровно столько, сколько они действуют.
– А как они действуют?
– Они создают полуночный эфир, – пояснил Улаам. – Или полуночную сущность. Это капля слизи, имитирующая ближайший объект или существо. Эфир остается под контролем до тех пор, пока даешь ему подпитку. По сравнению с остальными спорами штука довольно полезная, но и довольно омерзительная. Если будешь с ним упражняться… – Улаам запнулся, глядя на Локон. – Когда будешь с ним упражняться, держи при себе запас воды и серебряный ножик. Многие споровщики применяют полуночный эфир для шпионажа. Но будь осторожна, сгусток эфира не должен быть слишком крупным. Четыре-пять зерен, не больше. Если твое творение получится чересчур большим, есть риск, что ты потеряешь над ним контроль.
– Я поняла… едва ли половину из того, что вы рассказали, – сказала Локон.
– О, половину? Я знал, что ты смышленая. Твой мозг…
– …не продается, – оборвала врача Локон.
– Ха! Можешь взять мой! – встрял я в разговор. – А то он меня журит, когда я пользуюсь грязными носками вместо дуршлага для макарон. Дескать, так делать негоже. Да если он и прав, я до смерти устал это слушать.
Улаам ухмыльнулся, достал из внутреннего кармана сюртука блокнот и сделал заметку.
– Я записываю самые нелепые высказывания Хойда, – ответил Улаам на вопросительный взгляд Локон. – Буду зачитывать их ему, когда он придет в себя. И сдается мне, эти перлы красноречия я смогу ему припоминать еще многие годы.
Так оно и случилось.
– Хойд, мне нужно выяснить, как добраться до Колдуньи, – сказала Локон. – Ты ведь побывал в ее логове. Можешь рассказать? Как ты пересек Полуночное море?
– Локон, милая, пока Хойд проклят, он ничего не расскажет, – покачал головой Улаам. – Тебе надо сперва снять чары.
– Но как? – спросила Локон. – Если уж вы сами не знаете, как это сделать, то, может, знаете того, кто даст мне подсказку?
Мое лицо приобрело задумчивое выражение. Это обычно означало, что я размышляю, делает ли меня каннибалом тот факт, что я время от времени нечаянно прикусываю собственную щеку. Но в тот раз я действительно задумался над словами Локон.
И в кои-то веки у меня получилось.
– Я могу говорить, – мягко напомнил я. – Но не могу ничего сказать. Разве что дать тебе совет: на чужую свадьбу всегда надевай белое.
– Говоришь, но не рассказываешь! И уж точно не сообщил ничего такого, что помогло бы мне разобраться с твоим проклятием.
– Верно! А теперь – внимание! Это важно! Тебе нужно найти того, кто может говорить и сказать!
– Но под это