Что тебе сказать более? Я на днях еду в Польшу, где кн. Багратион назначен командовать. Если будешь писать по мне, пиши в Житомир, я там буду покамест жить»[187].
Но проза эта в то время опубликована не была, так что о чем идет речь — сказать невозможно. И это — самый конец «московского» периода. Ведь все в жизни приходит к своему естественному концу — даже затянувшийся отпуск. Хотя он мог бы и продолжиться еще неизвестно сколько, потому как первоначально главнокомандующим 2-й Западной, тогда еще Подольской, армией должен был стать граф Николай Михайлович Каменский 2-й, но он до места назначения не доехал. Непосильный, как оказалось, груз командования Молдавской армией, а еще более — переживания, с этим связанные, подорвали здоровье представителя славной полководческой династии, и граф скончался 4 мая 1811 года в Одессе.
Злосчастную Молдавскую армию принял генерал от инфантерии Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов, который в конце июня разгромил противника под неприступным ранее Рущуком, в сентябре окружил и блокировал главную турецкую армию под Слободзеей, так что через два месяца от нее остались жалкие ошметки. Турки капитулировали… Победы Кутузова имели столь важное значение, что в октябре 1811 года, еще до окончательного разгрома противника, он был возведен в графское достоинство; 29 июля 1812 года — через полтора месяца после подписания Бухарестского мирного договора — награжден титулом светлейшего князя. Но что удивительно, невзирая на более чем высокие оценки государя (титул «светлейший» был дан ему сразу, без возведения в, скажем так, «простое» княжеское достоинство), ряд современных историков напрочь отказывают Михаилу Илларионовичу в наличии каких-либо полководческих заслуг и утверждают, что в его послужном списке нет ни единой победы… Кому же было виднее? Этим историкам — или Александру I?
А вот главнокомандующим Подольской армией после смерти графа Каменского был назначен полуопальный князь Багратион. Так что в сентябре 1811 года Денис вновь реально приступил к исполнению обязанностей его адъютанта — и до 1814 года стихов более не писал… Утверждения его современников и последующих биографов, что поэтические свои произведения он сочинял «при свисте пуль, громе пушечных выстрелов и под сабельными ударами» — очередная «легенда про Давыдова».
16 марта 1812 года должность князя Петра Ивановича Багратиона была определена окончательно: он стал именоваться главнокомандующим теперь уже 2-й Западной армией. В составе армии к тому времени было 45 тысяч штыков и сабель при 216 орудиях, и в ожидании неприятельского вторжения она стояла на территории Гродненской губернии, близ границ Варшавского герцогства.
Глава шестая
«Я не поэт, я — партизан». 1812
И мнится тайною тропойВоспрянувший с долины битвыНаездников веселый ройНа отдаленные ловитвы.Как стая алчущих волков,Они долинами витают:То внемлют шороху, то вновьБезмолвно рыскать продолжают.
Денис Давыдов. Партизан
Война была на носу, причем не на багратионовском, а на давыдовском.
(«…большой грузинский нос, а партизан почти и вовсе был без носу. Давыдов является к Беннигсену: „Князь Багратион, говорит, прислал меня доложить вашему высокопревосходительству, что неприятель у нас на носу…“ „На каком носу, Денис Васильевич? — отвечает генерал. — Ежели на вашем, так он уже близко, если же на носу князя Багратиона, то мы успеем еще отобедать…“»[188], — записал в 1815 году лицеист Александр Пушкин.)
Быть чьим-либо адъютантом, вновь «метаться с приказаниями по линиям атак и маневров» Денису уже не хотелось. Безусловно, он понимал, что на самостоятельной роли в рядах действующей армии — именно в армейском полку, ибо отнюдь не гвардия выносит основную тяжесть войны, — можно добиться гораздо большего, нежели «состоя при ком-то». К тому же, как адъютант впавшего в немилость Багратиона, он уже был обойден наградами в двух кампаниях. Однако насколько это понимание действительно сказалось на его решении, мы не знаем и гадать не станем. В «Записках» Давыдов объяснил все так:
«Туча бедствий налегла на Отечество, и каждый сын его обязан был платить ему наличными сведениями и способностями. Я просил у князя позволения стать в рядах Ахтырского гусарского полка. Он похвалил мое рвение и писал о том к военному министру. 8-го апреля{82} я был переименован в подполковники с назначением в Ахтырский гусарский полк, расположенный тогда близ Луцка… Семнадцатого июня началось отступление. От сего числа до назначения меня партизаном я находился при полку; командовал первым батальоном оного{83}, был в сражениях под Миром, Романовым, Дашковкой и во всех аванпостных сшибках, до самой Гжати»[189].
Уже позже, чуть ли не в 1826 году, появятся стихотворные строки:
Мы оба в дальний путь летим, товарищ мой,Туда, где бой кипит, где русский штык бушует,Но о тебе любовь горюет,Счастливец! о тебе — я видел сам — тоскойЗаныли… влажный взор стремился за тобой…А обо мне хотя б вздохнули,Хотя бы в окошечко взглянули,Как я на тройке проскакалИ, позабыв покой и негу,В курьерску завалясь телегу,Гусарские усы слезами обливал[190].
Все это — романтический образ. Но тогда, в Двенадцатом году, Давыдов, своим последующим утверждениям вопреки, был не романтик, но прагматик. Кто станет его за это осуждать? Война была стилем его жизни, участие в боевых действиях — его долгом. Военный человек старается выполнить свой долг как можно лучше. И кто вправе осудить его за то, что он искал более «выгодного» места? Реально выгодные места на войне — в тылу. А на передовой, знаете ли, убивают — в особенности тех, кто стремится отличиться, и тех, кто старается выполнить свой долг как можно лучше…
Боевые события начала Отечественной войны освещены у нас, в общем-то, слабовато — внимание историков в бо́льшей степени сосредоточено на взаимоотношениях главнокомандующих армиями, Дрисском лагере и военных планах Александра I. Поэтому, хотя всем известно про сражение — точнее, бой — под местечком Мир, но известно лишь в общих чертах. А ведь это была не только первая крупная стычка 1812 года, но и первая наша победа над неприятелем.
Историк Отечественной войны пишет:
«27-го июня (9 июля) три полка польской уланской дивизии Рожнецкого, под командою генерала Турно, попали в засаду и, потерпев совершенное поражение, были преследуемы за 15 верст от Мира. Неприятель, кроме множества убитых, потерял 248 человек пленными, в числе которых находилось 2 штаб-офицера и 4 обер-офицера. Урон казаков был незначителен, потому что, как доносил атаман: „перестрелки с неприятелем не вели, а бросились дружно в дротики“. Неприятели оборонялись весьма упорно и все пленные нами захваченные были переранены.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});