Читать интересную книгу Язык как инстинкт - Стивен Пинкер

То понятие слова, которое я использовал до сих пор в этой главе — это лингвистический объект, который, даже будучи составленным из частей по правилам морфологии, ведет себя как неделимая мельчайшая единица по отношению к правилам синтаксиса — «синтаксический атом», в изначальном значении слова «атом», обозначавшем нечто неделимое. Синтаксические правила могут заглянуть внутрь предложения или синтаксической группы и отделить или вставить в него меньшие элементы (другие предложения или синтаксические группы). Например, правило образования вопроса может заглянуть в предложение This monster eats mice ‘Это чудище ест мышей’ и переместить элемент, соответствующий слову mice в начало, получая следующее: What did this monster eat? ‘Что съело это чудище?’. Но синтаксические правила останавливаются на границе между синтаксической группой и словом: даже если слово составлено из частей, правила не могут заглянуть «внутрь» слова и поиграть с этими частями. Например, правило образования вопроса не может заглянуть внутрь слова mice-eater в предложении This monster is a mice-eater ‘Это чудище — мышеед’ и переместить морфему, соответствующую mice, в начало: то, что получится в результате — What is this monster an -eater? букв. ‘Чего это чудище -ед?’ — ответ — mice ‘мышей’ совершенно не поддается пониманию. Аналогично синтаксические правила могут вставить наречие внутрь предложения или синтаксической группы, например: This monster eats mice quickly ‘Это чудище быстро ест мышей’. Но они не могут вставить наречие внутрь слова, например: This monster is a mice-quickly-eater ‘Это чудище мыше-быстро-ед’. Исходя из этого, мы говорим, что слова, даже если они составлены из частей согласно некоторым правилам, это не то же самое, что синтаксические группы, которые составлены из частей по другим правилам. Таким образом, один точный смысл нашего обиходного термина «слово» относится к тем языковым единицам, которые являются продуктом действия морфологических правил и которые нельзя расщепить с помощью синтаксических правил.

Второй, совершенно отличный от этого смысл «слова» относится к области автоматического запоминания: это отрезок языковой материи, который произвольно соотносится с определенным значением, один элемент из длинного списка, который мы называем ментальным словарем. Ученые-грамматисты Анна Мария Ди Сциулло и Эдвин Уильямс придумали термин listeme — ‘листема’[70], обозначающий единицу запоминаемого списка и относящийся к этому второму значению слова «слово» (этот термин обыгрывает слово «морфема» — «единица морфологии» и «фонема» — «единица фонологии»). Обратите внимание на то, что значению листемы не нужно совпадать с первым точным смыслом «слова» — «синтаксический атом». Листема может быть сколь угодно большой ветвью дерева, поскольку ее невозможно механически продуцировать по правилу и, следовательно, нужно запоминать. Возьмите идиомы. Невозможно вывести значение идиом kick the bucket ‘отбросить копыта’ букв. ‘пнуть ведро’, spill the beans ‘растрепать секрет’ букв. ‘рассыпать бобы’, bite the bullet ‘сдерживаться терпя боль’ букв. ‘кусать пулю’, screw the pooch ‘сделать ошибку, заставляющую краснеть’ букв. ‘совокупиться с собакой’, go bananas ‘обезуметь’ букв. ‘заняться бананами’, give up the ghost ‘испустить дух’, hit the fan ‘поднять волну’ букв. ‘ударить по вееру’ из значения их компонентов, используя обычные правила ядер и ролевых исполнителей. Kicking the bucket — это не пример пинания, и вёдра тут ни при чем. Значения этих единиц размером в синтаксическую группу должны быть занесены в память в качестве листем, как если бы они были простыми единицами размером в слово, поэтому они действительно «слова» во втором смысле этого слова. С позиции грамматического шовинизма Ди Сциулло и Уильямс описывают ментальный словарь (лексикон) так: «Если считать, что лексикон представляет собой лишь набор листем, он будет невероятно скучен по самой своей природе… Лексикон — как тюрьма: в нем содержатся только неподчиняющиеся законам, и единственное, что есть общего у его обитателей — это беззаконность их поведения».

В остальной части этой главы я обращаюсь ко второму смыслу «слова» — листеме. Это будет нечто вроде тюремной реформы: я собираюсь показать, что лексикон, хотя и является местом содержания беззаконных листем, заслуживает уважения и признания. То, что грамматисту кажется актом заточения на основании грубой силы — когда слово, услышанное ребенком от родителя, запоминается для дальнейшего использования — в действительности является славным деянием.

* * *

Одна из выдающихся черт лексикона — это легкость запоминания слов, которая работает на его увеличение. Как вы думаете, сколько слов знает средний человек? Если в этом смысле вы похожи на остальных, кто делает заключение, исходя из количества услышанных или прочитанных слов, вы можете предположить несколько сотен для необразованного человека, несколько тысяч для грамотного и до 15 000 слов для таких одаренных словокузнецов, как Шекспир (именно столько различных слов было насчитано в полном собрании его пьес и сонетов).

Настоящий ответ будет совершенно другим. Люди могут распознать гораздо больше слов, чем они могли бы использовать за ограниченный промежуток во времени или пространстве. Чтобы представить объем словарного запаса отдельного человека (конечно, если считать запомненные листемы, а не продукты действия морфологии, поскольку число последних бесконечно), психологи используют следующий метод. Начнем с самого большого и полного из имеющихся в наличии словарей; чем меньше словарь, тем больше слов из него человек может знать, но это не будет ставиться ему в плюс. Например, «Новый Стандартный Полный Словарь» Фанка и Вагналла (Funk & Wagnall. New Standard Unabridged Dictionary) содержит 450 000 словарных статей, неплохое количество, но слишком большое, чтобы провести исчерпывающее тестирование. (Если уделять слову тридцать секунд, восемь часов в день, тестирование одного человека займет год.) Вместо этого возьмем один пример, скажем, третью словарную статью сверху в первой колонке на каждой восьмой левой странице. В словарных статьях, как правило, дается много значений, например, «hard: 1) firm ‘прочный’. 2) difficult ‘трудный’. 3) harsh ‘резкий’. 4) toilsome ‘изнурительный’…» и т.д., но пересчет этих значений потребует произвольного решения, какие из них слить в одно, а какие расщепить. Таким образом, практически нужно только подсчитать, для скольких слов человек усвоил по крайней мере одно значение, а не сколько значений он попутно знает. Тестируемому предлагается выбрать самый близкий из набора вариантов синоним для каждого слова из примера. После поправки на угадывание правильная пропорция умножается на объем словаря, и это-то и будет предположительный объем словарного запаса данного человека.

В действительности сначала нужно сделать другую поправку. Словари — потребительский товар, а не научный инструмент, и в рекламных целях их издатели обычно преувеличивают количество словарных статей. («Авторитетный. Полный. Более 1,7 миллиона слов текста и 160 000 определений. Включает 16-страничный полноцветный атлас».) Это достигается включением сложных слов и словоформ с аффиксами, которые не являются настоящими листемами и чье значение можно вывести из значения корней, зная правила морфологии. Например, мой настольный словарь включает как слово sail ‘парус’ или ‘ходить под парусами’, так и его производные: sailplane ‘планер’, sailer ‘парусное судно’, sailless ‘беспарусный’, sailing-boat ‘парусная лодка, парусник’, sailcloth ‘парусина’; об их значениях я мог бы догадаться, даже если бы никогда их не слышал раньше.

Самый тонко организованный подсчет словарного запаса был проведен психологами Уильямом Нейджи и Ричардом Андерсоном. Они начали со списка в 227 553 различных слов. Из них 45 453 были простыми корнями и основами. По оценке психологов, из оставшихся 182 100 сложных слов и производных все, кроме 42 080, могли быть понятны из контекста тем, кто знал бы их компоненты. Таким образом, в итоге набиралось 44 453 + 42 080 = 88 553 слов-листем. Выбрав примеры из этого списка и протестировав их, Нейджи и Андерсон подсчитали, что средний американец-выпускник школы знает 45 000 слов — втрое больше, чем смог использовать Шекспир! На самом деле, это заниженный результат, поскольку из него были исключены имена собственные, числительные, иноязычные слова, акронимы и многие известные сложные слова, которые невозможно разложить на составные части. Не нужно следовать правилам игры скрэббл[71] для оценки словарного запаса: все эти слова являются листемами и они должны учитываться в словарном запасе человека. Если бы они были использованы в тесте, то на счету среднего выпускника школы должно было быть что-то около 60 000 слов (четырежды Шекспир?), а более продвинутые выпускники, благодаря большей начитанности, наверное, достигли бы вдвое большей цифры — восьмижды Шекспира.