Читать интересную книгу Русские понты: бесхитростные и бессовестные - Дэвид Макфадьен

А какие чувства остаются после кино с Гребенщиковым, Кинчевым, Валерией и Маликовым? Видимо, как ни грустно, остается такой угрюмый фатализм, суть которого лучше выражается в «узком», консервативном жанре и его ограниченном словарном запасе. В одной блатной песне есть такая строка: «Понятия воровские — это прежде всего понятия людские». Поэтому не зря считают в народе, что пессимист — это оптимист с жизненным опытом. Он терпит поражение, но таким же (болезненным) образом обнаруживает нереализованные потенциалы, если хватит сил, надежды и веры, т. е. преданности делу. К тому же потенциалы, как мы знаем, обнаруживаются лишь провалами.

Любая понтов ая речь о «большом или уже достигнутом потенциале (раз и навсегда)» представляет собой всего лишь жест, утешительный для говорящего, и при каждом ее произнесении усиливается осознание ее лживости. Тем не менее такая грустная реализация (такой провал) открывает и новые возможности. В русском мировоззрении их часто символизирует бескрайний и беспощадный пейзаж. Беспокоящий, но и многообещающий. Выражается этот взгляд на жизнь через песенные истории о мазохистском опыте мелких преступников, часто попадающих за решетку. Кругом одни неудачи. Понтующийся человек находится там, где и герои шансона: лицом к лицу со сплошной непредсказуемостью. Он думает (или говорит!), что точно справится; герои шансона — что вряд ли. Впрочем, может быть, ведь в жизни всё бывает, как говорится.

По той же логике оцениваются теперешние грошовые ТВ-сериалы в России и их способы отображения реальности. Это все очень далеко от грандиозности рокументального кино или глянцевой новизны московской попсы. Возьмем ради примера историческую ТВ-драму. Где там истина или документальность? Ведь даже когда пожилые зрители брюзжат, что данные исторические события выглядели (или звучали) «совсем не так», сериал может пользоваться огромным успехом. Именно так все вышло с небогато снятой драмой Дмитрия Барщевского «Московская сага» (2004). После ее успешного дебюта в прессе появилось авторитетное мнение одного московского журналиста о том, что достоинство «Саги» заключается в узнаваемости исторических сцен для зрителей, а не в документальной точности. Но если, как мы уже поняли, реальность нельзя документировать как аудиовизуальный и никогда не меняющийся факт, что именно вспоминается и одобряется? «Важны количество и узнаваемость ситуаций, в которые попадают с десяток героев. Если хотите, важны именно клише и — как можно больше».[259] Шансон воспринимается и развивается так же.

Это потому, что знакомые, канонические повторения сохраняют ключевой баланс между простой дупликацией (чего-нибудь давнишнего или знакомого) и тем, что безупречное «документальное» удовольствие (окончательное совпадение текста с жизнью, идеального «мамоновского» Бога и жизни) недостижимо. Таким образом, счастье всегда разыскивается («истина где-то рядом», может быть!), но никогда не находится (мы никогда не узнаем, что его нет). Если напоследок прибегнуть к избитой русской фразе, то «надежда умирает последней». Цыган вечно бродит (что плохо), а его движение километр за километром никогда не кончается (что хорошо!). Тупика не будет, и всегда есть надежда. Опять же: точно так представлены даль и ширь Родины в русской культурной памяти. Они вечно начинаются и никогда не заканчиваются. Особенно там, где дорог уже нет, а есть только потенциальные направления.

Шоу-бизнес или поп-музыка и в особенности шансон с их печальными, но и обнадеживающими историями о «девчонках портовых» и «шлюхах [извините!] беспонтовых» прекрасно раскрывают важнейшие философские тенденции. И всё это «хрипится под брынц-брынц или умц-умц такого уровня, что даже Иванушки отдыхают!»[260] Вот звуки беспонтового смирения. Скромного, но упрямого потенциала. А вдалеке слышится лотмановский вызов: вызов непредсказуемости будущих событий, заставляющий понтующегося нервничать и выпендриваться. Если шансон позволил нам отойти от ложных обещаний рока и попсы, то остается вглядеться в область по-настоящему безбрежной возможности. Где всё бывает и музыка теряется. Речь идет об Интернете.

Почти неосязаемые понты: ТВ, кино и дальше… в Рунет

К чему мажорство и жеманство,

Холодный взгляд, гламур, понты?

Будь проще с виду, сложной изнутри,

А не витриной яркой, за которой пусто.[261]

Рунетовский понт и исчезновение традиционного престижа

Посмотрев на шоу-бизнес, мы теперь понимаем, что более скромные формы понта отчасти продиктованы высоким уровнем скепсиса и исторического разочарования. В штампованных, повторяющихся рассказах и песнях надежда на что-то лучшее (коренной ингредиент понта) сохраняется лишь с трудом. Мало кого убеждает громкое, самоуверенное выпендривание, тем более в музыке, затрагивающей «потенциалы» любви, политики и даже самой себя (искусства).

А как насчет Интернета, куда аудио- и видеоискусство шоу-бизнеса двигается мощной волной и где человек придумывает себя, изображая совсем другую личность в параллельной, обширной, ничем не ограниченной вселенной? Какие истории рассказывает он о себе там, где на смену громогласной героике старого большого кино приходит гиковский романтизм мини-девайсов, микроблоггинга и легкого спокойного общения? Одним словом, какой уровень понта или уверенности в собственных силах приемлем и возможен в Рунете?

Почти каждый год на московском кинофестивале будущее русского кино обсуждается в напыщенных тонах. Низколобое телевидение и, что еще хуже, мораль Рунета обвиняются в уродовании современной кинематографии. Критики настаивают на том, что гордая родословная полнометражного кино теперь оказывается под настоящей угрозой со стороны беспородных форм телевизионных и сетевых СМИ. В этом беспокойстве ничего нового нет: оно стало темой общественных дебатов после долгого созревания в толстых журналах, например в «Искусстве кино». В удивительно наивной, но показательной статье весной 2007 года высказывалось изумление по поводу количества людей, весело болтающих о кино в сетевых форумах и на любительских сайтах. Автор пыталась определить эти анонимные группировки, образовавшиеся где-то между большим экраном и маленькими мониторами — между тихими благопристойными увлечениями и шумными хобби.

Журналистка описывает свое случайное открытие народа: она его нашла на форуме, созданном телеканалом СТС для сериала «Не родись красивой». Как будто подняв большой камень, она ошеломлена при виде стольких маленьких людей, занятых неорганизованными дискуссиями. «В какой-то момент я вдруг осознала, что присутствую при уникальном событии. Впервые в истории благодаря Интернету обрело голос так называемое “молчаливое большинство”. До сих пор, сколько бы ни говорили “от имени народа”, его никогда не слышали».[262]

Обнаружились массовые сентиментальные зрители, вкус которых, по мнению журнала, уже изуродовал жанровую чистоту летних кинофестивалей. В угоду той же массовой эстетике русское прайм-таймовое телевидение неграциозно вошло в мир большого кино и заняло место в фестивальных расписаниях. Затем, делая ставку на то, что, недооценив вкус публики, денег не потеряешь, ТВ-студии предложили фестивальным жюри неприятный выбор между двумя категориями «нового» кино: слащавая ерунда (спонсируемая такими компаниями, как СТС) или жестокосердная чернуха (от более «холодных» и депрессивных режиссеров, таких как Балабанов).[263]

Беззаботное и подрывное равноправие данного сетевого форума, однако, вскоре вышло из-под контроля. Канал СТС, желая нарушить гордое одиночество кино наглым популизмом, был обязан оборвать общественное участие в промоушне, им же самим начатом. Многие фанаты писали вымышленные мини-сценарии на тему «Не родись красивой» о своих обожаемых героях и закачивали их на сайт. Так как изрядное количество рассказов отличалось некой пикантностью, каналу пришлось прикрыть двери в свою (до недавних пор) общедоступную вселенную. Посетители форума обозлились— и неохотно покорились: «Форума больше нет… все пошло прахом… Спасибо за внимание…» Кино, мол, должно допускать к себе либо всех, либо никого.

Чтобы избежать подобных финансовых и риторических баталий, русское кино (так же, как и западное) мало-помалу выходит в Интернет, хотя бы в области короткометражных, полулюбительских жанров. По данным RuTube, сайт ежедневно дает возможность смотреть видео 400 тысячам пользователям и осуществляет более 37 миллионов недолгих видеопоказов в месяц. На московской презентации сетевого канала «TB-Клик» ходили слухи о том, что проект уже предлагает телевизионным продюсерам финансы, чтобы они снимали мини-драмы специально для Сети. Какие визуальные или литературные истории подойдут русским посетителям Интернета? Как русские вообще относятся к безбрежному потенциалу бескрайнего цифрового пространства, где рассказывать о себе можно все, что угодно, где даже самый грандиозный понт теоретически ничем не ограничен? Если мы установили, что ландшафт (физическое пространство) в большой степени формирует русскость, то как насчет абсолютно бесконечного цифрового эквивалента?