Читать интересную книгу Джентльмены и игроки - Джоанн Харрис

За этот обеденный перерыв у меня на счету образовались три безобидные кражи: тюбик мази для клапанов тромбона (принадлежащий ученику Честли, японцу по имени Ниу), отвертка из ящика Джимми и, конечно, знаменитая ручка Колина Коньмана. Меня не заметили, как не видели и то, что сталось с этими предметами в подходящий момент.

Подходящий момент — вот определяющий фактор. Вчера вечером Честли и остальные преподаватели с кафедры языков были на заседании (все, кроме Грахфогеля, который слег с очередным приступом мигрени, вызванным краткой и неприятной беседой с директором). Потом все отправились по домам, кроме Пэта Слоуна, которому разрешалось оставаться в Школе до восьми-девяти вечера. Вряд ли он мог мне помешать: его кабинет находится в Нижнем коридоре, через два пролета, слишком далеко от кафедры языков.

На мгновение показалось, что я в кондитерской, где от богатства выбора можно растеряться. Главная цель, понятно, Джимми, но если все сработает как надо, то можно взять еще кого-нибудь с кафедры языков в качестве награды. Вот только кого? Конечно, не Честли, еще не время. У меня на него свои планы, которые медленно, но верно вызревают. Скунс? Дивайн? Чаймилк?

Это должен быть тот, кто преподает в Колокольной башне, холостой, чтобы его не хватились раньше времени, и, главное, уязвимый: хромая газель, отставшая от своих, беззащитная — может, женщина? — чтобы несчастье, случившееся с ним, вызвало настоящий скандал.

Сомнений нет. Изабель Тапи, на шпильках и в кофточках в обтяжку, Изабель, которая берет отгулы в предменструальные дни и которая встречалась буквально со всеми мужчинами-преподавателями младше пятидесяти (кроме Джерри Грахфогеля, имеющего другие предпочтения).

Ее комната — в Колокольной башне как раз над Честли. Небольшая, странной формы, с причудливыми особенностями: летом жарко, зимой холодно, окна на все четыре стороны, и двенадцать узких ступеней ведут от двери в помещение. Не очень удобно — во времена моего отца здесь была кладовка, — едва хватает места на целый класс. Там не берет мобильник, Джимми эту комнату терпеть не может, уборщики ее избегают — поднять пылесос по этим ступеням почти невозможно, и большинство учителей, из тех, кто не ведет уроки в Колокольной башне, вряд ли знают о ее существовании.

Идеально для моей цели. Надо лишь дождаться конца занятий. Изабель, конечно, не отправится на заседание, пока не выпьет кофе (и не перекинется парой слов с мерзким Пустом), и я выиграю минут десять — пятнадцать — более чем достаточно.

Ее комната пуста. Я беру отвертку, сажусь на ступени и принимаюсь за дверную ручку. Простое устройство. К щеколде идет квадратный штырек, который при нажатии ручки поворачивается, и дверь открывается. Элементарно. Надо лишь вытащить этот штырек, и дверь не откроется, сколько ни дергай ручку.

Я быстро отвинчиваю ручку, приоткрываю ее, вытаскиваю штырек. Затем, придерживая дверь ногой, чтобы она раньше времени не закрылась, возвращаю ручку на место и вкручиваю обратно все винты. Вот и все. Снаружи дверь будет нормально открываться. А вот изнутри...

Конечно, наверняка сказать нельзя. Изабель может не вернуться в комнату. Или уборщики вдруг проявят рвение. Или Джимми заглянет. И все-таки я в этом сомневаюсь. Мне нравится думать, что я знаю «Сент-Освальд» как никто, и у меня было достаточно времени, чтобы освоиться с его распорядком. Однако вся прелесть в неожиданностях, не так ли? А если на этот раз не получится, всегда можно начать с начала.

7

Школа для мальчиков «Сент-Освальд»

Вторник, 26 октября

Ночью мне плохо спалось. Может быть, из-за ветра, или из-за предательского поступка Коньмана, или из-за внезапного артиллерийского залпа дождя после полуночи, или из-за снов, которые стали более яркими и беспокойными, чем в прошлые годы.

Конечно, я выпил два стакана кларета перед сном — Бивенс вряд ли бы их одобрил, как и мясной пирог, послуживший мне закуской, — и проснулся в половине четвертого, умирая от жажды, с головной болью и смутной уверенностью, что худшее впереди.

Я рано собрался в школу, решив проветрить голову и спокойно решить, что делать с Коньманом. Все еще накрапывало, и, когда я добрался до главных ворот «Сент-Освальда», пальто и шляпа отяжелели от влаги.

Было только без четверти восемь, и на стоянке персонала находилось лишь несколько машин: Главного, Пэта Слоуна и маленькая небесно-голубая — Изабель Тапи. Едва я успел ее разглядеть (Изабель редко появляется раньше половины девятого, а обычно ближе к девяти), как за спиной завизжали тормоза. Я обернулся и увидел грязную старую «вольво» Грушинга, круто свернувшую наискось через полупустую стоянку. За ней на мокром асфальте остался дрожащий след горелой резины. Впереди сидела Китти Чаймилк. По тому, как они шли — Китти прикрывалась от дождя сложенной газетой, а Грушинг шагал непривычно быстро, — чувствовалось, что оба чем-то встревожены.

Видимо, плохо жене Грушинга, Салли. Я встречался с нею только раз, когда она уже лечилась, и широкая отважная улыбка не могла скрыть ее худобу и желтизну, и я даже заподозрил, что ее каштановые волосы — на самом деле парик.

Но когда Грушинг вошел, а следом за ним и Китти, я понял, что дела обстоят еще хуже. На Грушинге лица не было. Он не ответил на мое приветствие, он, похоже, вообще меня не увидел. Китти встретилась со мной глазами и расплакалась. Это настолько поразило меня, что, когда я собрался с духом и спросил, что случилось, Грушинг уже исчез в Среднем коридоре, оставив мокрые следы на блестящем паркете.

— Господи, да что случилось? — спросил я.

Китти закрыла лицо руками.

— Салли... Сегодня утром ей пришло письмо. Она открыла его за завтраком.

— Письмо? — Салли и Китти — подруги, но я все же не мог понять, почему Китти так расстроена. — Какое письмо?

С минуту она была не в состоянии отвечать. Потом посмотрела на меня сквозь потекшую тушь и тихо сказала:

— Анонимка. Обо мне и Крисе.

— В самом деле?

Я не сразу понял, о чем она говорит. Китти и Грушинг? Грушинг и мисс Чаймилк?

Наверное, я и вправду старею. Мне и в голову не приходило ничего подобного. Я знал, что они друзья, что Китти всегда помогала ему, и не из чувства долга. Но теперь все стало ясно, хоть я и старался не видеть этого — как они скрывали все от больной Салли, как надеялись пожениться, а теперь... теперь...

Я отвел ее в преподавательскую, заварил чай, минут десять постоял с ее чашкой возле женской уборной. Наконец Китти вышла с покрасневшими, будто у кролика, глазами, с новым слоем бежевой пудры, увидела чай и опять разрыдалась.

Вот уж не ожидал такого от Китти Чаймилк. Она в «Сент-Освальде» восемь лет, и я ни разу не видел даже намека на слезы. Я протянул ей свой носовой платок, потом кружку с чаем. Мне было неловко, и я жалел (хоть и виновато), что здесь нет кого-нибудь поопытнее — ну хоть мисс Дерзи.

— Как вы себя чувствуете?

Неуклюжая мужская уловка из лучших побуждений.

Китти покачала головой. Конечно же, плохо, я прекрасно это понимал, но Твидовые Куртки никогда не славились savoir fair[44] с противоположным полом, а что-то сказать было все же нужно.

— Привести кого-нибудь?

В тот миг я подумал о Грушинге; он заведующий кафедрой, пусть и разбирается. Или о Слоуне, который вполне справлялся с сильными переживаниями своих сотрудников. Или Марлин... точно! Нахлынула внезапная волна облегчения и теплоты, едва я вспомнил нашу секретаршу, не растерявшуюся, когда мне самому стало плохо, и такую отзывчивую с мальчиками. Умница Марлин, которая пережила развод и вынесла такую тяжелую утрату. Она должна знать, как поступить, а если и не знает, у нее наверняка есть способ, без которого мужчине нечего и пытаться утешать плачущую женщину.

Она как раз выходила из кабинета Слоуна, когда я подошел к ее столу. Наверное, я воспринимаю ее как нечто само собой разумеющееся, впрочем, остальные сотрудники тоже.

— Марлин, я хотел бы вас спросить... — начал я.

Она посмотрела на меня с привычной напускной суровостью.

— Мистер Честли. — Она всегда зовет меня «мистер Честли», хотя для всех учителей остается просто «Марлин» уже много лет. — Вы, конечно, не нашли журнал.

— Увы.

— Я так и думала. Тогда в чем дело?

Я вкратце объяснил ситуацию с Китти.

Ее это встревожило.

— Час от часу не легче, — устало произнесла она. — Иногда не понимаю, зачем мне все это. Пэт бегает до седьмого пота, все как на иголках из-за инспекции, а теперь еще и это...

У нее было такое измученное лицо, что я пожалел о своей просьбе.

— Да нет, ничего, — сказала Марлин, видя мое замешательство. — Я все улажу. Вашей кафедре, я думаю, и так дел хватает.

Здесь она нрава. Бóльшую часть дня кафедра висит на мне, мисс Дерзи и Лиге Наций. Доктора Дивайна в расписании вообще нет, он занят административными делами, Грахфогель не пришел (опять), и в свои утренние окна я заменял Тапи на уроке французского у первоклассников и Грушинга у третьеклассников, да еще провел аттестацию одного из новичков — на этот раз безукоризненного Изи.