Массивная дверь служебного входа, снабженная бронзовой ручкой, отполированной тысячами прикосновений, неохотно впустила Кремера, обиженно толкнув в спину. Он представился старушке вахтерше, и строгий взгляд ее потеплел.
– Да, да, Алена оставила вам билет… Вот он. – Вахтерша протянула Кремеру конверт.
Пьеса оказалась русской, современной – фамилию авторши Кремер не запомнил, – и, как следствие, совершенно ужасной. Алена играла нервную, истеричную даму. Весь первый акт она беспрерывно орала то на мужа, то на отца, а к концу второго акта выяснилось, что она и не истеричка вовсе, а просто у нее такой богатый духовный мир. Зал проводил этот шедевр аплодисментами в положении стоя – вероятно, от радости, что все довольно быстро закончилось.
На улице у служебного входа Кремер закурил в ожидании Сельвинской. Она появилась позже всех, в неописуемом лиловом костюме, но ей шел и этот ночной кошмар модельера.
– Сережа! – Она помахала рукой. Кремер приблизился.
– Добрый вечер, Алена.
Они неторопливо зашагали рядом.
– Тебе понравилось?
– Ну… – Он изобразил настолько неопределенный жест, что его можно было толковать как угодно.
– Нет? – Она пыталась заглянуть в его глаза.
– Алена, я не театральный критик. Я ни черта в этом не смыслю.
– Но ты работаешь в кино.
– Трюкачом. И не просто трюкачом, а с узкой специализацией. Шоферюга я, мэм, шоферюга!
Она заразительно засмеялась:
– Ладно, шоферюга. Надеюсь, я все же не настолько разочаровала тебя, чтобы ты отказался проводить меня до дома.
– Как прикажете, мэм. На метро?
– Метро? – удивилась актриса. – Ты приехал на метро?
– Я не москвич, – пояснил Кремер, – и здесь у меня нет машины. Я из Санкт-Петербурга. Ты не знала?
– Откуда же, – произнесла она, как ему показалось, не вполне искренне. Кремер подумал, что она расспрашивала о нем.
Они остановились перед отливающей перламутром «Хондой» с тонированными стеклами.
– А вот моя машина, – сказала Алена.
– Я за рулем?
– Ни в коем случае! Я люблю водить…
Проехать пришлось всего семь кварталов. Актриса жила в новом шестиэтажном доме необычной радиальной архитектуры, с мозаичным кафелем и цветами в подъезде и на лестничных клетках. Дверь квартиры оказалась стальной, обтянутой красной тисненой кожей, и была оборудована телекамерой и переговорным устройством. Они вошли.
В квартире была только одна комната, огромная, как подземный гараж, – настоящая артистическая студия. Авангардистские плафоны спускались с потолка на витых шнурах едва ли не до пола. Мебель пугала блеском стекла и никеля, в углу находилось подобие барной стойки с тремя круглыми табуретами, а на черной тахте могли просторно разместиться человек десять. Среди разбросанных подушек сидел плюшевый лев, приближающийся к натуральной величине, лапами он обнимал раскрытый ноутбук. Украшением стен служили абстрактные полотна. Камин, правда, был электрический, но совсем как настоящий. Все это великолепие отражалось в уйме зеркал на стенах и потолке. На кухню и в ванную вели узкие арочные коридоры, обложенные натуральным кирпичом. Туда Кремер не заглядывал, но у него не оставалось сомнений, что и там поработал тот же дизайнер-футурист с изрядным приветом. Картину дополнял домашний кинотеатр с плазменным экраном и пишущим DVD-плеером. Круглые аудиоколонки возвышались на поблескивающих штангах во всех четырех углах. Журналы от «Космополитена» до «Плейбоя» и «Роллинг Стоун», компакт-диски, полные и полупустые бутылки с крепостью содержимого не ниже тридцати лежали, стояли, валялись и громоздились не только там, где можно, но и там, где по всем цивилизованным меркам совсем уж нельзя.
– М-да… – только и мог сказать Кремер.
– Нравится? – с ведьминской улыбкой спросила Алена.
– Как тебе сказать… У меня в Северной столице был приятель-художник, он жил примерно в такой же квартире. Он повесился.
– Ну и зануда же ты, Сережка. – Актриса подошла к бару и вытащила квадратную бутылку «Баллантайна». – Сегодня ты не отвертишься. У тебя завтра нет съемки, я узнавала.
– А я и не собираюсь, – усмехнулся Кремер.
Сельвинская скрылась в коридорчике, ведущем в кухню. Кремер бродил по комнате, отодвигая носком ботинка сигаретные пачки и пустые коробки от дисков, небрежно брошенные на палас. Остановился перед книжным стеллажом, пробежал взглядом по корешкам книг. Подбор литературы его несколько удивил. «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, история дипломатии в трех томах, «Застольные разговоры Гитлера», Алистер Кроули на английском, дневники Геббельса, маркиз де Сад (академическое издание), «Утро магов» и даже «Майн Кампф» на русском языке. Ни Станиславского, ни Шекспира, ни дамских романов. Сверху на книгах он увидел серый прямоугольник какого-то удостоверения или пропуска. Взял его, развернул. То, что он прочел, удивило еще сильнее. Алена Сельвинская начинала все больше интересовать его.
Она появилась с подносом, уставленным разнообразными экзотическими закусками от киви до ананаса. Кремер едва успел положить пропуск на место.
– Никогда не пробовал закусывать виски ананасом, – признался он.
– Надо же когда-то начинать. – Алена поставила поднос на пол между двумя низкими креслами, нашарила пульт дистанционного управления и включила музыку. Комнату заполнили тоскливые, безгранично унылые тягучие звуки «Джой Дивижн». Да, и музыку она подбирает под стать литературе… По крайней мере, звучит негромко, и на том спасибо.
Кремер скрутил пробку «Баллантайна» и разлил виски в пузатые рюмки.
– За моего храброго спасителя, – провозгласила Алена и залпом выпила. Кремер отпил чуть-чуть. Ни малейшего желания напиваться он не испытывал. Она отправила в рот ломтик ананаса.
– Наливай, наливай, – торопила актриса.
Он наполнил ее рюмку до краев и для видимости капнул в свою, где и так мало убавилось. Они снова выпили в тех же пропорциях. Сельвинская хмелела на глазах.
– Я видел у тебя английские книги, – сказал Кремер. – Ты их запросто читаешь?
Алена довольно заулыбалась:
– Я долго жила в Лондоне. Мой отец служил в посольстве… Там, в Англии, я окончила школу драматического искусства Питера Пайна – тебе о чем-нибудь говорит это имя?
– Ммм… Режиссер?
– Режиссер! – возмутилась она. – Наш Розанов – режиссер. А Питер Пайн – маг театра…
Уже не дожидаясь Кремера, она наполнила рюмку и мгновенно опустошила. Ананас остался нетронутым. Сельвинская нетвердой рукой нащупала в сумочке пачку «Мальборо» и закурила – Кремер предупредительно щелкнул зажигалкой.
– А когда ты вернулась в Россию? – Он тоже закурил.
– Недавно. Папа внезапно умер от инфаркта… Я вернулась…
– И сразу – большой успех?
– Ну, не сразу… – Она надавила кнопку пульта и вернула диск «Джой Дивижн» к началу. – Ты, конечно, не в курсе, шоферюга, но в Москве наш театр ого как котируется… А в кино я попала, в общем, случайно… Увидел один режиссер, неважно кто, так себе… Пригласил… С того началось. Зато теперь я живу, как хочу…
Она бросила Кремеру на колени номер «Искусства кино» со своим портретом на обложке.
– Там статья, взгляни…
Статья состояла в основном из кинематографических и искусствоведческих терминов, но главное Кремер уяснил: Алена Сельвинская – одна из лучших российских актрис и вообще – актриса будущего.
– Вот так, – назидательно сказала она и налила в обе рюмки еще «Баллантайна». – Давай потанцуем, Сережа.
– С удовольствием, только смени музыку, если сможешь дойти.
Алена оскорбленно вздернула подбородок, твердым – может быть, излишне твердым – шагом пересекла комнату и поставила «Историю любви» в исполнении Энди Уильямса.
Они танцевали в немыслимом свете разноцветных плафонов, а Кремер думал о том, как бы не наступить на что-нибудь ненароком, и еще – о пропуске в серой обложке, лежавшем на книжной полке.
Внезапно она всем телом прижалась к нему.
– Возьми меня, – прошептала она.
Кремер подхватил ее на руки, отнес на тахту, уложил и накрыл пледом.
– Тебе хорошо бы поспать пару часов, – как можно мягче произнес он.
– Ну, нехороший Сережка… – пробормотала актриса, уже засыпая. – Свинья какая… Ну и пошел вон…
Некоторое время Кремер смотрел на спящую Сельвинскую, потом направился к выходу.
7
– Привет, мой храбрый спаситель, – прозвучал наутро знакомый голос в телефонной трубке. – Что делаешь? Не спишь?
– Нет, – сказал Кремер. – Откуда ты узнала мой телефон?
– Антон Руднев дал. А разве ты засекречен?
– Гм…
– Сережа, ты не сердишься за вчерашнее? Я вела себя как очень плохая девочка. Прости.
– Чего уж там…
– У тебя длинный телефонный шнур?
– Что?
– В смысле, до окна его хватит?
Кремер прикинул расстояние от окна до телефона.
– Хватит.
– Подойди к окну и выгляни на улицу. Видишь мою машину? Я говорю с тобой из машины.